Леонид Жуховицкий - Легенда о Ричарде Тишкове
— Во мы с Ричардом шикарно живем! По расписанию: день комната ему, день — мне.
Девушки постарше посмеивались:
— Когда твой день будет, меня позовешь?
Шурик краснел и тонким голосом огрызался:
— А у меня на весь квартал дни заняты!
У Ричарда со временем было посвободней.
Но подолгу девушки возле него не держались.
Обычно встречались еще раза два-три. Но без гитары было не то, разговора не получалось. А если и получался, то как у всех, будничный — про работу, про зарплату, про кино, про знакомых… Становилось скучно. В конце концов девушка просила спеть.
Ричард вежливо, но упрямо отказывался. Он все же уставал немного, от струн побаливали подушечки пальцев, и брала досада на женский эгоизм — им лишь бы удовольствие. И еще он никогда не пел для одного человека, он любил, чтобы песня была свободная, для всех и ничья — тогда он себя уважал.
Поэтому быстро расставались.
Но без скандала, без ссоры, и если случайно сталкивались потом, девушка почти всегда улыбалась, спрашивала, где в следующий раз можно будет его послушать, и приходила, слушала. Обиды на него не оставалось — за что? Наоборот, оставалась память о радости, а ведь память о радости — тоже радость.
А он даже сам себе не мог объяснить, что это у него. То ли просто время с ними проводит, то ли ищет — а кого ищет, какую? Или еще и мстит, не разбирая кому, за равнодушную грубость, с которой девушки относились к нему прежде?
И Ричард, пожалуй, не знал, что дает ему больше удовлетворения и спокойствия — сами эти короткие встречи или ощущение уверенности, удивительной власти над зыбким миром счастливых неожиданностей…
За два месяца его узнал весь Степной, на улицах и в столовых оборачивались. Ребятам нравилось, что он был с виду совсем как они, одевался даже незаметней, а на вопрос, где в субботу будет петь, скромно отвечал, пожимал плечами:
— Да я не знаю… Шурик вроде с кем-то договорился.
А Шурик важно отвечал:
— В общежитии жилстроя. Но это еще не окончательно.
О Ричарде говорили удивленно:
— Тихий такой малый… По виду никогда не скажешь…
Даже его успех у девушек вызывал не зависть, а почти сочувствие:
— Девчонки за ним гоняются — ужас! А он такой тихий малый…
Знало его и начальство. Даже управляющий трестом, когда его уговаривали взять на гарантию концерт заезжей пианистки, особенно упирая, что артистка московская, отвечал благо душно:
— Ладно, сделаем, никого не обидим… Только я вам откровенно скажу: московская, ленинградская, новосибирская — это мне все равно. Тут все дело в таланте. Вот, например, у меня есть паренек — простой монтажник, на промстрое работает…
Тридцатилетняя деловитая девушка, встречавшая их группу на вокзале, тоже слушала как-то песни Ричарда и отметила его талант. Она работала в управлении, а также кем-то по линии общественности и сразу же предложила:
— А вы бы не попытались создать небольшой струнный коллектив? Мне кажется, у вас бы очень хорошо получилось. Для начала, скажем, на уровне красного уголка, а впоследствии даже на базе Дома культуры. Мы бы помогли составить репертуар…
Ричард смущенно покачал головой:
— Да нет, это у меня не выйдет. Насчет самодеятельности у нас вот Шурик специалист. Он и в Москве увлекался.
Шурик, покраснев, подтвердил, что был членом комитета по культмассовому сектору.
— Ну вот и хорошо, — сказала сухонькая девушка. — Значит, вы сможете организовать. А он, — она кивнула на Ричарда, — будет ваш первый активист…
В бригаде у Ричарда тоже все было хорошо — работал как все. И остальным монтажникам здорово нравилось, что вот его знает целый город, а работает как все.
Вечерами они с Шуриком заходили во все новые и новые дворы и новые и новые кварталы — Шурик с гитарой, а Ричард так, в своем черном, под горло свитере и серых потертых брючках. А когда потом возвращались домой, в общежитие, ощущение у обоих было такое, будто к неузаконенной, но прочной империи Ричарда прибавился еще один удел…
Иногда бывали приключения.
Как-то около полуночи в пустом проулке к ним привязались четверо парней. Ребята были явно с прошлым: у одного, длинного, оба ряда зубов отсвечивали металлом, а у другого, белесого толстяка, руки были татуированы чуть не до локтей и даже из выреза тенниски выглядывала довольно симпатичная русалка. Парни были навеселе, но не слишком. Они топтались под единственным в проулке фонарем, и в глазах у них стояла тупая тоска людей, крепко не добравших до нормы.
Длинный, поймав взгляд Шурика, вяло процедил:
— Ты, фраер, одолжи-ка трояк.
Шурик хотел было с достоинством пройти мимо, но малый крикнул грозно:
— Тебе говорят?! А ну подь сюда!
Шурик остановился и сказал, побледнев:
— У меня с собой нет.
Толстяк, видимо, решил позабавиться — приказал негромко:
— Ну-ка, кинь гитару. — И благодушно объяснил своим: — Давно поучиться хотел, все времени не было.
Шурик здорово испугался, но гитару не отдал — отступив на шаг, прижал ее к груди.
Ричард стоял с ним рядом. Невзрачный, в черном свитере, он пока внимания не привлекал. Но тут он мягко взял гитару у Шурика и пошел к парням. Не дойдя шага два, тронул струны.
Длинный, все глядевший на Шурика, вдруг рявкнул:
— А ну подь быстро! Глаз на пятку натяну!
Ричард пел, будто не слышал.
Подряд, без перерыва, спел он три жутковатые песни, с кровью, с тюремной тоской по любви. Он учел, что парни выпили, и дал чуть больше надрыва.
Шурик подошел поближе, его никто не трогал.
Ричард спел еще одну, но полегче, а в конце — веселую, про остряка-карманника:
Это был воскресный день,
И я не шарил по карманам:
В воскресенье отдыхать —
Вот мой девиз.
Только вдруг меня хватают,
Обзывают хулиганом,
Говорят мне,
Что я вор-рецидивист.
Эй, приятель, не ершись —
Моя фамилия Сергеев,
А кто такой рецидивист,
Я понятья не имею…
Потом оборвал проигрыш и протянул гитару толстому, сказав просто, как сказал бы Шурику:
— На…
Тот растерянно взял и держал перед собой в обеих руках, как ребенка. Покачал слегка, будто взвесил, и проговорил смущенно:
— Легкая…
Ричард вежливо спросил:
— Играл раньше?
— Да нет, не приходилось, — сказал тот. — Так, поучиться хотел, все времени не было… Да не, все равно не выйдет. Слух нужен, голос… Сам-то москвич?
Ричард кивнул:
— Ага. Мы оба из Москвы, Шурик тоже.
— Ну и я почти то же самое, — сказал толстый. — Мытищи — слыхал?
Он осторожно вернул гитару Ричарду, и тот спел еще две песни.
В конце концов парни даже проводили их до общежития, причем разговор вели достойный и деликатный: о том, что заработать в Степном можно, что из девок тут есть, конечно, всякие, но есть и порядочные, что одеться по-современному здесь не так-то легко — в связи с этим были сказаны похвальные слова по поводу Шуриковых клешей с цепочками.
Расстались знакомыми, парни пригласили заходить. Недели через полторы Ричард и в самом деле заглянул — любопытно было.
Из девушек постепенно выделилась одна.
Не то чтобы Ричард ее любил — этого не было. Но просто она осталась возле него, а не отошла через неделю, как другие. И относилась она к нему не так, как другие. Да и он к ней, пожалуй, не так. А как — задуматься об этом у него необходимости не было.
Познакомились они интересно.
Как-то он с Шуриком попал на танцы в маленький клуб при новом общежитии. Это было в центре городка, недалеко от дома. Но так вышло, что на танцах оказались одни только незнакомые, новенькие, из большой группы, которая приехала накануне. Было много девушек, и, как всегда в таких случаях, приезжие показались Ричарду ярче и симпатичней своих.
Он был без гитары, петь сегодня не собирался — хотелось просто пройтись по городу, неторопливо переговариваясь с Шуриком, спокойно глядя на растекающуюся по домам вечернюю смену, на негустую толпу у входа в кино, на освещенные витрины гастронома. Просто прогуляться, как гуляют вечерами сорокалетние, семейные, которым в общем-то ничего и не надо.
В клубе они с Шуриком сперва постояли у окна, равнодушно оглядывая зал. Потом решили потанцевать.
Шурик пригласил девушку с высокой прической и яркими губами, лет на пять старше его. Он всегда приглашал таких. Особых надежд на будущее подобный выбор не сулил. Но зато яркие, модные девушки хорошо сочетались с Шуриковым галстуком-птичкой, с цепочками на клешах и еще более подчеркивали его причастность к современной, красивой жизни.
Ричард тоже пригласил одну девушку — ему понравилось ее смуглое надменное лицо. Держался он с ней вежливо, рассказывал про Степной — какая столовая получше, куда можно пойти вечером…
