Михаил Шмушкевич - Я вас жду
— Ничуточки.
— И даже не ругала?
— Сказала только: «Нашкодил, а где теперь мы деньги на ремонт возьмём. У нас их нет».
— Что же ты придумал? Папе написал, чтобы денег прислал?
— Не-ет. Галка не позволила писать, что нашкодил.
— Почему?! Честное признание делает честь… Может, она папу твоего жалеет?
«Педагог! — вспыхиваю. — А что, любопытно знать, ответит Руслан?»
— Не знаю. Может, жалеет, а может, просто так положено для воспитанности…
Смеюсь, рукой зажав рот, чтоб не было слышно в комнате.
И тут я узнаю тайну Руслана. Он, оказывается, уже приводил сюда Олега Несторовича. Тот разбирал телевизор, копался в нём и заявил, что вряд ли кому-либо удастся его отремонтировать — нужно менять трансформатор и переключатель. Тогда мальчишка кинулся к Виталию Максимовичу.
— К прорабу?! Он что, и по телевизорам специалист?
— Да нет, — смеётся Руслан. — Я, Олег Несторович, попросил у него работу. Чтобы на трансформатор и переключатель подзаработать…
— Подработать, — поправляет учитель ученика. — Ну-ну, дальше?
— За два дня шесть рублей заработал: наждачной двери шлифовал, шпателем — вечером, когда никого нет. Галке говорю, на кружок иду, а сам — на стройку.
— О, Руслан, это уж никуда не годится. Зачем было Галину Платоновну обманывать? Она, по-моему, не заслужила…
— А чтоб не волновалась.
У меня сжимается сердце. Бедняга! Уроки, домашние задания, работа по хозяйству, два часа на стройке, а по вечерам — снова туда же.
— Олег Несторович, вы ей, пожалуйста, не говорите, ладно? А то… Скажешь курице, а она всей улице… Хорошо?
— Клянусь, не скажу. Вот тебе, — Недилько, догадываюсь, протягивает Руслану руку. — А поступил ты правильно, как настоящий мужчина.
За эти слова я готова простить Олегу Несторовичу все его слабости.
15 декабря, среда.
До Нового года осталось шестнадцать дней. Бурлит школа, ходуном ходит. Всем нам хочется встретить ого достойно. А я особенно волнуюсь: Новый год с нами будет встречать Трофим Иларионович, а затем я с ним поеду на зимнюю сессию.
Работаю почти круглые сутки, голова кружится от усталости, с ног валюсь — всюду надо успеть в класс, в производственные кабинеты, на стройку, на репетиции драмкружка Дома культуры. Всё же такой темы мне нравится. Каждый день жду от жизни нового, увлекательного, интересного. Словом, мне нужны сильные чувства. Только, конечно, не огорчения, а их, к сожалению, доставляют и дети, и взрослые.
Меня вызывает к себе Павел Власович, усаживает и протягивает тетрадный листок, исписанный крупным чётким почерком.
— Прошу вас, Галина Платоновна, как председателя месткома, разобраться.
Почерк Оксаны. Она просит директора предоставить ей десятидневный отпуск за свой счёт, так как собирается поехать в Донецк к больной матери.
— Лжёт, — вырывается у меня и я испуганно захлопываю себе ладонью рот.
«Какое кощунство!» — возмущаюсь. Не ранее чем сегодня утром, когда мы шли на работу, Оксана сказала, что получила письмо от матери и та собирается съездить к сестре в Брянск. Рассказала и — ни слова об этом заявлении. Стало быть, нужно искать другую причину. Трофим Иларионович? Какая же я недотёпа! Вчера Оксана узнала о том, что сюда приезжает профессор Баг-мут и…
— Я бы на её месте поступила точно так же, — произношу задумчиво.
Павел Власович отбивая пальцами дробь по столу, не торопит меня высказываться до конца. По его улыбке догадываюсь, что он по-дружески высмеивает меня: «Мол, Галина Платоновча, Галина Платоновна! Не пора ли стать немного серьёзнее?»
— Так что собирается сказать местком?
— Время Оксана выбрала, конечно, далеко не самое удачное, — медленно произношу я каждое слово, — но если администрация откажет…
— …то профсоюзная организация всё же будет просить?
— Да, — отвечаю.
— Но мать у неё не больна, Галина Платоновна?
— Видите ли…
— Выходит, другая причина? Оксане Ивановне я не отказал, однако предупредил, что прежде чем дам согласие с ней поговорят. Я имел в виду вас, Галина Платоновна.
В кабинет врывается секретарша Зина и дрожащим голосом сообщает, что на стройке произошла какая-то авария. Погиб какой-то мальчик.
Бросаемся на стройку. Мне уже видится придавленный тяжёлой бетонной балкой Руслан. «У нас с Галкой…», «У нас с Галкой…» Руслан погиб! «У нас с Галкой…»
Павел Власович тяжело дышит. Оборачиваюсь:
— Не бегите так быстро, вам же нельзя!..
Суходол останавливается. Покачнувшись и ухватившись рукой за сердце, грузно опускается в снежный сугроб.
— Бегите, бегите… — торопит он меня.
Возле него уже Зина, Лариса Андреевна. Я бегу дальше.
— Гали-и-на Плато-о-о-новна! Скорее, скорее! — мчится мне навстречу Вася Соловейко. — Ой, скоре-е-э, ну-ну! — Он тут же круто поворачивается, бросается назад, к стройке.
— Вася! Вася! — кричу ему вдогонку. — Что, что там?
Мальчик не отвечает. Буквально через минуту он, как бы опомнившись, несётся с той же быстротой обратно.
— Куда? — пытаюсь его остановить.
— В медпункт, — выкрикивает паренёк на ходу.
Меньше часа я отсутствовала на стройке. За это время произошло такое, что вспоминать спокойно об этом не могу.
Из ворот строительной площадки вслед за Васей Соловейко выбегают Руслан и Михайлик.
— Быстрее, быстрее, — подгоняет маленький Багмут товарища.
Обмираю: правая рука Михайлика красна, свисает плетью. Что произошло? Ожог. Сварочный аппарат!.. А где Оксана? Она дежурит со своим классом на стройке.
Фельдшер, уже уведомленный Васей Соловейко, ждёт нас на крылечке. Он вводит нас в комнатушку и, пыхтя носогрейкой, внимательно изучает ожог.
— Так-так, — произносит он, почёсывая пальцем бровь и с важным видом принимается обрабатывать рану.
Накладывая на обожжённое место марлечку, густо намазанную светло-жёлтой мазью, он спрашивает:
— Где это тебя, Михайлик, а?.. Вася, — кивает он на забившегося в угол Соловейко, — почему-то боится сказать.
— А мы… мы пробовали сами, чтобы скорее, — отвечает за Михайлика Руслан. — Сварщик ушёл…
— Ушёл?! Куда?! — гневно выкрикиваю. — Не хотелось, так не хотелось и сегодня допускать его к работе.
— Не хотели и допустили? — спрашивает с укором фельдшер.
— К сожалению, — признаюсь упавшим голосом. — Николай Иванович, всё? Михайлик может идти?
— Да, конечно, — отвечает фельдшер. — Но не на стройку, Галина Платоновна, а домой. Михайлик, — останавливает он мальчика. — Вот тебе анальгин. Попринимай три раза в день, не так больно будет. А завтра утречком — сюда.
Уходим, но я вскоре возвращаюсь. Спрашиваю, опасный ли ожог.
— Я бы не сказал, — отвечает он. — Думаю, всё обойдётся. Но ожог, Галина Платоновна, не царапина и не ушиб. Он долго, сукин сын, даёт о себе знать.
Из медпункта на стройку возвращаюсь словно сквозь строй — я физически чувствую взгляды холодных и осуждающих глаз. Они бьют по мне из окон, сеней, из-за изгородей.
А Кулик? Куда она делась? Она отлично знала, что я дважды отправляла Дидуся обратно в Каменск, так как тот приезжал уже «заправленный».
Наш прораб долго «выбивал» в райцентре сварщика, чтобы приварить металлические перильные ограждения лестничных маршей. И вот в прошлый понедельник вскоре после обеда к стройке подъехал грузовик и из него вывалился рыжий детина с бугристым бурым лицом и носом цвета баклажана. В общем какой-то весь «плодово-овощной». Каждое его движение, взгляд серо-мутных глаз, запах перегара изо рта вызывали у меня отвращение, а у детей гомерический хохот.
— Т-тося Дидусь, — представился хриплым басом работничек. — Я, ушительница, наряд получил к тебе… Кыш-ш-ш, — замахал Дидусь руками на детей, отгоняя их подальше от себя.
— А ну-ка, убирайтесь да побыстрее! — накричала я на него. — Здесь вам не забегаловка!
— Во даёт! — расхохотался сварщик.
Пригрозила милицией — убрался восвояси. Через день — та же самая история. А сегодня приехал трезвым, несколько раз заставляла его «дыхнуть». Никакого запаха. Вместе с тем хотелось его и в третий раз отправить, но он запротестовал: «Не пьян, наряд есть? Всё честь честью? С какой стати?» Сдалась. По глупости своей и неопытности. Конечно, если бы в это время работали старшеклассники, то, возможно, всё обошлось благополучно.
Дидусь приступает к работе. Засыпает в бочонок карбид, туда же наливает воду. Широко расставив ноги, нагибается, прикрепляет шланги, идущие от бочонка к редуктору кислородного баллона и горелке.
— Хорош! — восклицает Дидусь и подносит зажжённую спичку к соплу горелки. — Вот и вся музыка, помощнички! — добавляет он наставническим тоном, косясь в мою сторону. — Раскусили? Поехали!..
Не отступаю от сварщика ни на шаг, пока благополучно не было приварено первое перильное ограждение. Лишь затем, попросив Оксану глядеть в оба, ухожу на третий этаж, а позже, убедившись, что всё в порядке. — в школу. По дороге забегаю на почту. Два письма от Трофима Иларионовича. Одно — мне, другое — сыну. Своё распечатываю тут же.
