Владимир Пистоленко - Товарищи
— А за что? Обидел он? А? За что? — горячо спросил Мазай и схватил Олю за руку.
— Пусти, руку сломаешь! Вот как раз за это самое.
Языком болтай, а рукам воли не давай! Тоже мне, защитник нашелся! Сказала — пусти! Ну!
Оля резким рывком освободила руку. Там, где цепко держали пальцы Мазая, осталась саднящая боль. Оля погладила ноющее место.
— Медведь — вот ты кто! Разве так можно? Рука вся посинела. Тоже, нашел где силу показывать!
Ее начало разбирать зло на Мазая: обращается грубо, словно с вещью, и еще набивается в защитники. Она его об этом не просила и просить не будет. Без Мазая обойдется. Да и вообще ей не нужно никаких защитников. Подумаешь!
— С чего это тебе вдруг захотелось Жабину кости посчитать? Ведь он не с тобой в кино ходил, а со мной! Я тебя не просила, чтобы ты надо мной шефствовал. Понятно?
Лицо Мазая стало пунцовым. Он уперся взглядом в землю и ботинком начал усердно расчищать перед собой снег.
«Ага! Злится», — подумала Оля и продолжала:
— Вообще ты много бахвалишься. «Я да я!» А получается не всегда так, как нахвастаешь.
Мазай сверкнул глазами, но промолчал.
— Говорят, что позавчера вечером ты кому-то в общежитии, в своей комнате, всыпать хотел, а попало тебе, да так, что еле ноги унес.
Она задела Мазая за самое больное, что уже второй день не давало ему покоя.
— Ну, это не твое дело! И мы еще посмотрим, кто унесет, кто нет, — пробурчал он.
А Оля язвительно продолжала:
— Может, это все неправда? Наплел кто-нибудь? Бывает же так, что люди обознаются. А только, говорят, позавчера видели и слышали, как один моряк, на тебя похожий, по ошибке вместо полундры во весь голос «караул» закричал.
Мазай встрепенулся, вздрогнул и, шагнув к Оле, замахнулся кулаком:
— Ну… ты… Нечего! Без уколов… а то…
Оля чуть побледнела, но не шелохнулась, только еще выше подняла голову и продолжала прежним насмешливым тоном:
— А то что? Ну? Что? Может, ударишь? Попробуй! А я новенького позову. Говорят, он заступается, всыпает хвастунам и задирам.
Будто зная, что о нем идет разговор, из цеха вышел Жутаев. Он оглянулся вокруг, выбирая местечко, где бы сесть, и пошел в сторону, к сложенным невысокими штабелями чушкам чугуна.
Мазай неприязненно следил за ним, пока тот не сел. Потом обернулся к Оле и негромко сказал:
— А что ж тут долго разговаривать… иди. Вон он.
Мазай решительным шагом отошел от Оли и крикнул ребятам, все еще не пускавшим Надю и Наташу:
— Эй, ребята! Колька, Сережка! Бросьте их, пускай идут. Айда все в цех, сводку заполню.
Насвистывая какой-то мотивчик и не глядя иа Олю, он неторопливо, вразвалку пошел к цеху. А Оля растерянно смотрела ему вслед. Такого конца она не ожидала. Как и раньше случалось, она просто хотела позлить Мазая, но на этот раз, видно, хватила через край и, как никогда, обидела его.
Оля крикнула ему вдогонку:
— А кино, Вася! Васька!
Но Мазай будто и не слышал.
Мимо пробежали ребята, и Сергей позвал:
— Пошли, Ольга. Мазай велел в цех идти.
— Я приду, — нехотя ответила она и снова села на лебедку.
Хорошее настроение исчезло. Оля сидела задумавшись. Нужно же было ссориться с Мазаем! И, главное, без всякой причины. Ведь он ничем не обидел ее, даже хотел повести в кино. Она сама начала высмеивать да вышучивать его. Он и рассердился. Характер у него такой— без огня вспыхивает. Ну, а кто не обидится, если начнут сыпать оскорбления? Оля ругала себя, называла свой характер жутким, и невозможным, и диким…
Подошла Наташа и присела рядом:
— Олечка, а мастера вашего все нет? Где же он у вас так долго?
Оля взглянула на нее пустыми глазами и безразлично ответила:
— Иди, Наташа. Что ты будешь ради меня время терять? Забирай Надю, и идите.
Удивленная, Наташа внимательно посмотрела на нее:
— Оля, что с тобой?
— Так, ничего.
— Ничего? А я, думаешь, не вижу?
— Правда ничего.
— Значит, не скажешь?
— С Васькой поругались.
— Вот тебе на! Из-за чего?
Задать вопрос легко, а вот как ответить па него… Оля и сама не знала, из-за чего поссорилась с Мазаем. Вдруг взгляд ее упал на Жутаева, все еще сидящего па чушках. Она почувствовала к нему новый прилив неприязни, зародившейся еще вчера, когда ребята сказали, что он избил Мазая.
— Вон из-за того белобрысого, — сказала Оля, кивнув в сторону Жутаева. — Я дразнить стала им, а Васька рассердился, повернулся и ушел.
— Ну, знаешь, Ольга, — возмутилась Наташа, — есть из-за чего расстраиваться! «Повернулся и ушел»! Подумаешь, беда какая! Я вообще зазнайку этого Мазая пе люблю. Он же грубиян. И удивляюсь, как ты можешь с таким дружить.
— Ну тебя, Наташка! — обиженно отмахнулась от нее Оля. — Ты какая-то словно деревянная, ничего не понимаешь!
— А что же здесь понимать? И понимать нечего, дело ясное.
— У тебя всегда все ясно.
— Конечно, ясно! «Повернулся и ушел»! Да разве хороший мальчишка так поступит? Никогда! А у Мазая это не первый раз. Он и с другими не лучше. А ты будто новость узнала и сразу же решила расстроиться. Ни к чему! Но ты тоже виновата — зачем было человека дразнить? У тебя это есть. А в общем, забудь об этом и поменьше встречайся с Мазаем.
Пропустив мимо ушей замечание Наташи, Оля решительно поднялась и со злостью предложила:
— Пошли к новенькому! — И, подчеркивая какой-то особый, скрытый смысл, закончила — По-зна-комишь-ся.
— Да ты с ума сошла! Еще что придумала? Ольга!
— Пойдем. Я его немного… пошпигую. За Ваську. Не пойдешь? Ну, сиди.
Не спеша, словно прогуливаясь, она пошла в сторону Жутаева, а возмущенная Наташа осталась на месте, не зная, что предпринять, чтобы удержать Олю от непродуманного, некрасивого поступка.
Жутаев сидел задумавшись. Целую смену он работал изо всех сил, стараясь заформовать не меньше деталей, чем делал в Сергеевне. Он заметил, что и Мазай и другие ребята сегодня работали старательнее, чем вчера. А Мазай спины не разгибал: видимо, решил догнать Жутаева. Сколько заформовал Мазай, Жутаев не знал, но сам перекрыл сергеевскую выработку и сделал пятьдесят деталей — больше нормы взрослого рабочего.
Выработка эта досталась Жутаеву нелегко: он очень устал. Ныли руки и ноги. Сохло во рту.
Увидев перед собой Олю, он смутился, суетливо встал, не зная, что делать, куда девать свои руки. В обществе девочек он вообще почти не бывал и смотрел на них, как на особые существа, с которыми и говорить надо по-особому и вести себя необычно. Он стеснялся девочек и избегал их. И вот теперь, стоя перед Олей один на один, он жалел, что вышел из цеха. Останься он в цехе — наверно, этой встречи не было бы.
А Оля немного помолчала, в упор рассматривая его, и спросила:
— Тебя как зовут?
— Б-борис, — ответил он, чуть заикаясь.
— Борис? Значит, Боря. А меня Оля. Давай познакомимся.
Он неловко пожал маленькую твердую руку и смутился еще больше. Оля уже успела умыться, его же рука была еще в черной формовочной земле.
— А ты почему все время один? И вчера и сегодня. Даже и не подойдешь к ребятам.
Он пожал плечами:
— Да… так… получилось.
А Оля подошла еще ближе.
— И в цехе один, ни с кем, и здесь вот один. Одному-то ведь, мне думается, бывает скучно.
— Да… ко-конечно.
— Ты заика? — спросила она таким наивным тоном, что нельзя было понять, искренность ли в нем или скрытая насмешка.
Жутаев недоуменно взглянул на Олю:
— Почему заика? Нет.
— Говоришь — тянешь, вот мне и показалось. Ты все-таки скажи, Боря, почему от ребят отделяешься? По-моему, нехорошо получается, если так. Верно?
Вопросы она задавала простые, но отвечать на них было нелегко. Односложный ответ ничего не даст, а отвечать этой почти незнакомой девочке пространно он не мог.
— Не… не познакомился еще. Я ведь только позавчера приехал и никого не знаю.
— А-а-а-а! Еще не познакомился. Значит, не успел еще?
— Не успел.
— А правду говорят, что ты уже подрался? Тут успел, ага?
— Случилась такая неприятность.
— Я слышала. В общежитии к тебе приставать начали, да?
— Не то чтобы приставали…
— Наши могут… Особенно Мазай.
— Одним словом, дело прошлое.
— Ты, кажется, очень тихий и хороший мальчик. А наши мальчишки и драчуны и вообще… Если они и дальше будут привязываться, ты не дружи с ними, а вечером или когда время свободное к нам приходи, к девочкам. Прямо в общежитие. Хороших мальчиков мы пускаем к себе в общежитие. Приходи смело, не бойся: девочки у нас не дерутся, они не тронут. Мы вечером в куклы играем. Ты, наверно, любишь играть в куклы? Интересно, правда?
Только сейчас Жутаев почувствовал в словах Оли насмешку и, закусив губу, отвернулся. Когда она подошла, он хоть и смутился, но и обрадовался — таким искренним и добрым был ее голос. Сейчас чувство тоскливой обиды охватило Жутаева, ему захотелось уйти прочь.
