Трифон Иосифов - Браконьеры
После премьеры были жидкие аплодисменты и подозрительно много цветов, объятий, поцелуев, рукопожатий. Какая-то возбужденная деятельница на ниве культуры с пионерским пафосом поздравила творческий коллектив с исключительным успехом. А известный столичный режиссер с хорошо сделанной улыбкой умело и осторожно кланялся раздосадованной публике и то и дело поднимал вверх руку Нади, потом исполнителя роли «положительного героя», потом их руки вместе. Я не выдержал этого цирка и покинул зал. Перед тем как отправиться со своим коллективом на банкет в честь творческой победы, Надя нашла меня в фойе и с блестящими от восторга глазами спросила, что я думаю о спектакле. Сзади нее столичная знаменитость продолжал принимать поздравления местных любителей театра. У него был ужасно рассеянный вид, и он ждал, когда Надя закончит разговор со мной. А мне вдруг вожжа под хвост попала, и я достаточно громко — так, чтобы слышал этот индюк, — изрек, что подобные банальные истории я видел по меньшей мере в десяти пьесах и в пятидесяти наших фильмах, так что меня от них просто воротит. Ну а потом я, конечно, понял, что совершил огромную, непростительную ошибку… Надя пришла домой на рассвете. Я не спросил ее, где она была, — не было ни смысла, ни времени: я уже завязал рюкзак и меня ждал джип, чтобы отвезти на базу под Предел. Она не звонила мне целый месяц, и у меня было довольно много времени подумать об истории развития наших отношений… Мы познакомились с ней в одной студенческой компании, и я долго не мог понять, что ее привлекло во мне. К тому времени я уже перешел в лесотехнический, в молодежной печати вышло несколько моих хилых стихотворений. Но вряд ли моя поэзия произвела на нее впечатление, особенно если иметь в виду к тому же мою вытянутую рожу и врожденную нехватку остроумия… Ну, в общем, из чистого кретинизма я позвал ее на финальную встречу студенческого турнира по боксу и тут же понял, что она никогда не была на подобных матчах. К моему большому изумлению, Надя пришла на встречу. Я должен был выступать против одного типичного прощелыги с хамскими ударами и нечистой игрой. Вряд ли у меня были бы проблемы во встрече с ним, если бы накануне мне на тренировке неожиданным апперкотом не разбили левую бровь. И вот эта сволочь в первом же раунде накинулся на меня и стал молотить рукавицами, головой, локтями по рассеченной брови. Я умоляюще глядел на судью, но тот делал вид, что не замечает грязных приемов моего противника, зато в конце второго раунда увидел зияющую рану и кликнул дежурного врача. Я просто заревел от обиды, когда мне запретили продолжать бой, и, не дожидаясь награждений (а я бы мог получить серебро), выбежал из зала. Честно говоря, я просто забыл о Наде, и, когда она догнала меня и стала прикладывать к моей кровоточащей брови пахнущий духами платочек, я готов был тут же на улице провалиться сквозь землю от стыда. Наде наверняка показалось, что я умру без ее помощи, она пришла со мной в мою студенческую комнатенку и взялась прикладывать холодные компрессы к моей избитой физиономии. В тот день, скорее всего из жалости, она согласилась остаться. Потом мы провели вместе много ночей, и, мне кажется, именно тогда у меня снова появилась пантера. Однажды вечером я увидел ее на крыше дома напротив — и показал Наде. Странно — она совсем не испугалась. Мы лежали и оба любовались прекрасным гибким телом черного зверя, подробно описывая друг другу, что каждый видит — расширенные, фосфорно блестящие глаза, гладкую шерсть… Я решил довести шутку до конца, протянул руку и позвал: кис-кис… Пантера поняла меня и прыгнула с противоположной крыши на наш подоконник. Надя взвизгнула от страха и удовольствия, а я схватил красивого зверя за круглое мохнатое ухо и заставил лечь у самой нашей постели…
Родители Нади пришли на нашу студенческую свадьбу и с ужасом убедились в том, что их дочь, вместо того чтобы выйти замуж за народного артиста, знаменитого поэта или режиссера, соединила свою жизнь с каким-то студентом-лесником, к тому же боксером и вообще голью перекатной без роду и племени. Мамочка как увидела меня, то так расстроилась, что даже заревела от обиды и руки мне не подала, а тут же сиганула в грязный ресторанный туалет и просидела там полвечера… После свадьбы, вместо того чтобы переехать в их квартиру с каким-то невероятным количеством комнат, мы остались у меня. Надя навещала родителей раз в неделю, возвращалась каждый раз грустная, испуганная. Но достаточно было мне подбросить ее несколько раз к наклонному потолку нашей комнатки, как настроение у нее немедленно улучшалось. Мы учились, сдавали экзамены, я тренировался, но все реже выступал на ринге, Надя репетировала и играла маленькие роли, а главное — мы жадно любили друг друга и радовались жизни. Пантера всегда была при нас, и все было как в сказке. За месяц до моего распределения папочка вдруг проявил невероятную заинтересованность в моей судьбе, и меня послали на работу в учреждение, надзирающее за столичными парками и садами. Более того, он торжественно сообщил мне, что со дня получения диплома я могу считать себя членом их семьи и переехать с Надей в их квартиру с невероятным количеством комнат. Перспектива сажать декоративные деревца, подрезать ветки и жить рядом с милой тещей была так страшна, что я тут же поблагодарил его и мгновенно двинулся прочь из Софии. Надя получила распределение в местный театр и поехала со мной. Мой внезапный отъезд вместе с Надей вызвал у ее родителей состояние шока. Ведь все это время мамочка внушала себе, мужу и миллиону близких и знакомых, что этот голодранец «из села» прилепился к ее дочери только для того, чтобы дорваться до софийской прописки, роскошной квартиры, дачи, машины. И на тебе — уехал, да еще дочь уволок!
— У тебя есть сигареты?
Как ни странно, однако я на какие-то мгновения забыл, что Надя стоит рядом, — воспоминания одолели меня. Роясь в карманах в поисках сигарет, я нащупал что-то круглое и холодное. Ну да, это браслет бабушки Элены… Надя вынула из предложенной пачки сигарету, я чиркнул зажигалкой и сунул ей в руку браслет.
— Возьми это. От бабушки Элены.
— Что это?
— На память. Она сегодня дала мне…
— Она все еще не знает, что мы…
— Не знает. Очень хочет видеть тебя.
— Как она?
— По дороге туда… — и я указал рукой на темное небо.
— Я тогда написала ей, ты ведь просил…
— Да, я знаю, спасибо…
Щенки уже все съели. Выдержат еще одну-две таких ночи. Но сейчас им надо бежать прочь. Я кричу на них, потом поднимаю ружье и дважды стреляю в воздух. Подпрыгнув от ужаса, они мгновенно исчезают в кустах. Во всяком случае, на дачу они больше не вернутся. И то хорошо. Медленно идем обратно и останавливаемся у ворот, ведущих во двор.
— Ну, Надя, я рад, что мы свиделись…
Подать ей руку? Смешно… Чтобы деть куда-то руки, я поправляю ремень ружья.
— Если ты не очень спешишь, войди ненадолго… Согреешься…
В ее голосе нет ни просьбы, ни приглашения. Ничего нет — одно лишь тусклое безразличие. Может быть, именно из-за этого меня охватывает злобное мстительное желание съездить кому-нибудь по физиономии или хотя бы разыграть какую-нибудь гнусную сценку, и непременно на глазах у Нади. А она продолжает:
— Ты, наверно, спешишь на эту твою… базу?
— Почему же? Вовсе нет! — и открываю ворота, пропуская ее вперед. — Могу побыть здесь две-три минуты. Ночь холодная, а я, пока добирался сюда, здорово промок.
Надя явно не ожидала, что я приму приглашение. Я иду за ней следом по дорожке и думаю о том, что, справившись с собаками, мне просто необходимо заняться этими дачными пижонами. И пусть среди них Надя и сын этого паршивого типа, который ругался со мной, это даже лучше. Я поднимаюсь по лестнице и шумно, слишком шумно топаю сапогами, сбивая с них налипший снег — глядите, ублюдки, какой я воспитанный! Ужасно воспитанный собачник, верно? Толкаю дверь плечом, пересекаю прихожую и вламываюсь прямо в холл. Батюшки, вот это обстановочка! Такого даже в рекламном фильме не увидишь! Посреди холла стоит длинный низкий стол, на нем столько бутылок и еды, что он, бедняга, видно, еле на ножках держится. В холле никого нет, но, уж ежели я решил играть роль нахала, надо идти до конца. Прохожу по пружинистому пестрому паласу к рогу изобилия, и от моих сапог остаются влажные следы. У меня просто голова кружится от обилия разных напитков, я выбираю «Куин Энн» и наливаю в рюмку до краев. Конечно, глупо пить так виски, но мне именно этого и хотелось сейчас — выглядеть неотесанным кретином. Знаю, что Надя стоит сзади и внимательно наблюдает за мной. Знаю и то, что она догадывается, ради кого я разыгрываю этот цирк, но мне уже море по колено. Я поднимаю рюмку, пью и вижу — у внутреннего входа в холл на меня с удивлением взирают полдюжины мужчин и женщин. Народ один к одному, генетика на лицах. Не вижу ни одной знакомой физиономии, но один из них ведет себя явно как хозяин. Он смотрит на меня так, будто я ему задолжал, медленно подходит к столу и властным тоном спрашивает, что это значит.
