Василий Афонин - Вечера
Это — одно. Второе, как понимал Георгий, сама поездка пугала Веру. Дальше райцентра нигде в жизни не была она. Да и в райцентре оказалась — учиться послали, а то бы и там не побывала. А города — ехать же надо, не ближний свет, — города, с их сутолокой, машинами, очередями, бывалым людом, заранее страшили Веру. Да и не понимала она, чего это — чтобы отдохнуть, надо обязательно куда-то ехать. Отдыхать можно и дома. Есть время — отдыхай. Главное — оторваться нельзя было от хозяйства, даже на месяц какой-то. Георгий, наблюдая деревенскую жизнь, к удивлению немалому, отметил, что никто из работавших: ни механизаторы, ни пастухи-скотники, ни доярки и телятницы даже и не упоминали об отпуске, который был им положен ежегодно, как будто бы его и не существовало вообще. Не знал он также, выплачивали им отпускные или нет. Выплачивали, конечно, как же иначе. Да что там — отпуск, без выходных и праздников работали они из года в год и не возмущались, не оспаривали свое право на это. Да и как ей дашь выходной, доярке той же, телятнице. Замена нужна, а где ее возьмешь — замену, каждый человек на счету. Корова, она не понимает ни выходных, ни праздников. Настал день, корову надо подоить — утро — вечер, стойло вычистить, напоить, задать корму. А телята — с ними возни куда больше, чем с коровами или на конюшне. Поездка дальняя непривычна для сельского человека — верно, но не только в этом дело. Держала земля крестьянина круглый год возле себя как на привязи, хозяйство держало. Зимой еще вроде бы поменьше чуток работы, а что весну-лето-осень, тут знай держись. Какие уж там отпуска, никто и не думает о них.
Зимой можно выгадать, выпросить недельку-полторы да недалеко по родне поехать, попроведать. Но зимой он и отпуск, если отпустят, и поездка не в радость — лишний раз на улицу не высунешься. Весна наступила — работа началась: пахота, посевная. Едва отсеялись, вот он — сенокос, затянет до сентября вплотную. А там жатва хлебов. Это — в совхозе. А ведь и домашняя работа есть: огород, скотина. Вспаши огород, засади его. Пропалывай, поливай овощи. Пропалывай, окучивай картошку. Коси траву иди — июнь на дворе. Коси — торопись, сгребай — торопись, копни — торопись, мечи — торопись. Торопись да на небо поглядывай, чтоб до дождя успеть, иначе — сгниет, труд тяжкий пропадет, без сена останешься. Сметал, слава богу, по погоде. А уж осень — огород убирать пора. Заморозки — дрова готовить на зиму: зима долгая, холодная. Снег выпал, дороги в поля проложили: сено с полей вывози до метелей. И так — день за днем, год за годом, всю жизнь. Стороннему и не понять.
Георгию — легче, ему не на тракторе пахать, не навоз вычищать из коровника; работа чистая. Уроки провел, иди домой. Каждую неделю выходной, летом свободен. Правда, общественные дела захватывают, депутатские обязанности. А мужики… только успевай поворачивайся. Легче вроде Георгию, а вот надо бы поехать — и нельзя. И Вера отпуск не брала, как приняла почту. Получит отпускные, и все. Написала раз заявление — замену не прислали из района, не нашли. А на девчонку, что почтальоншей теперь у Веры, надежды нет. Она едва в газетах-письмах научилась разбираться. Посади на свое место — запурхается, опосля за год не расхлебаешься. Уходить собирается девчонка, в город наметила. Ищи вновь кого-то…
Никуда не съездил в то лето Георгий. И на следующее не съездил. И на следующее. Прошло пять лет, еще пять, за это время побывал он дважды в районном селе — от школы посылали, вместо директора. Раз на зимних каникулах ездил в областной город, где родился, закончил институт. Пожил у приятеля-сокурсника четыре дня, побродил по городу, вспоминая. Барака их давно не было — громоздились девятиэтажные дома. И кладбища старого не было, на котором покоилась мать. Город разросся, продвинулся далеко в поля, сметая ближайшие деревни; в городе планировали строить метро. На месте кладбища разбит был парк культуры и отдыха: аллейки, аттракционы, эстрадная площадка. А вон здание ремесленного училища, где он после детдома два года учился на слесаря-сборщика. Теперь здесь ГПТУ. Вон и завод дымит трубой — там Георгий работал, станки собирал. Заводское общежитие, вечерняя школа — сюда Георгий ходил в восьмой, девятый, десятый классы. Областной педагогический институт имени Макаренко, студенческое общежитие. Городская библиотека…
Не побывал Георгий в ленинградских музеях, не побывал на Балтийском и Черном морях, не съездил в Карпаты, на Кавказ. И в Белоруссию не съездил, где под городом Могилевом, как сообщили ему еще в студенческие годы из Москвы, в одной из братских могил лежал его отец. От всего этого прибавилось много печали, стал он задумчив, малоразговорчив, старался побыть один, подолгу вечерами сидел в горнице, возле окна. «Засосало меня, как в трясину, — качал он головой. — Телята, поросята. В болото затянуло, и не заметил. Не освободишься ведь. А радовался сначала всему».
Сорок лет. Должен был произойти какой-то поворот в жизни: новый, интересный. Как тогда, шестнадцать лет назад. Завод, институт, а потом раз — деревня. Нужен был поворот, а поворота не было. И не видел его даже издали, Георгий. А, черт!
Пошел как-то управляться, по обыкновению. В пригоне лежал бык и никак не хотел вставать с нагретого места. Георгий толкнул его ногой, бык нехотя стал подниматься. Озлясь, Георгий перехватил правой рукой вилы за рожки, огрел черенком быка по боку. Взмыкнув, бык вылетел из сарая. Георгию тут же стало неприятно, он поставил вилы, закурил. Бык был ни в чем не виноват, Георгий сам развел их: свиней, овец. Без них тоже никак нельзя, на картошке одной не просидишь. Мяса дай, молока, яиц…
А Вера была спокойна. Муж рядом, все слава богу. Родители, правда, постарели вконец, но — что делать: и она постареет со временем, и Георгий. Надо их забрать к себе, родителей. Поговорить с Георгием и перевезти. До каких же пор им одним оставаться, есть кому позаботиться, есть кому приглядеть.
Сейчас Вера готовилась к приходу гостей, торопилась все успеть сделать, поглядывала на часы, ожидая мужа. Где он там?
А Георгий сидел под черемуховым кустом, курил, смотрел на речку, на белеющие березняки. Вере нравилось быть женой Георгия, он видел это. Он видел ее радость. Ома радовалась, что так удачно вышла замуж. Муж у нее образованный. Не тракторист, на которого стирать надо каждый день. Не пастух, что в любую погоду летом взял палку, взял сумку и пошел за стадом. А зимой за этими же коровами навоз ворочает. У Веры муж учитель. И сама она не доярка, не телятница, а начальник почты. Они с мужем интеллигенты, сельские интеллигенты — так Вера вычитала в газете. В работе Георгий старательный, учеников любит, директор доволен им, на собраниях всем в пример ставит. Из района приезжало начальство по школам, Георгию грамоту вручили. За успехи в работе, значит. И в деревне к нему с почтением относятся. Вере бабы наперебой еще после свадьбы говорили да и теперь. «Верка-а, муж-то у тебя, ой, молодец. Вот повезло-то. Не ругается, как наши мужики. Ребятишки не нахвалятся на него: Георгий Алексеич да Георгий Алексеич. Во как, уважение какое. А они ведь не всякого отметят, чуют. За столько лет ни разу выпимши не видели. Дома-то выпиват или как?» — приставали бабы.
— По маленькой, — смеялась Вера. — Рюмочку, с гостями. Вы же знаете сами.
— Знаем, знаем, — кивали бабы. — Ну, молодцы вы оба, спаси христос. Живите…
От таких разговоров Вера была счастлива совершенно. Она первая хозяйка по деревне, у нее чистота и порядок. По субботам уборка, баня. По воскресеньям блины. По праздникам гости. За мужем она следит, чтобы одет был всегда аккуратно. Работу свою на почте Вера ведет без замечаний. Жалоб от населения нет. Начальство ее отмечает ежегодно благодарностями и премиями. Все ее уважают, некоторые по отчеству называют. Больше Вере ничего не надо было. Детей бы еще… деток… но — лучше об этом не говорить, не думать…
Вера сама сходила за столами к соседям. Принесла, поставила два стола торец в торец, накрыла скатертями. Что еще? Водку надо охладить. В воду колодезную опустить бутылки…
«А что, собственно, держит меня здесь? — думал Георгий, покусывая травинку. — Сорок лет, подумаешь… возраст. Уехать, бросить все. Будет новая жизнь, новая семья, дети. Начать все заново, а? Пока не поздно? Решай, Георгий Алексеевич».
Но тут же он устыдился своих мыслей. Стало совестно перед Верой. Как это, шестнадцать лет прожили и — бросить. Тогда не бросил, после больницы, а сейчас… Он представил, как останется она со всем их хозяйством, с больными старыми родителями. Будет плакать, горевать. Замуж ее никто не возьмет. Женихов нет, да и… Да и не пойдет она за другого, после такой жизни с Георгием…
Как жена Вера — лучше не сыскать. Ни разу не обидела его, не оскорбила, заботлива во всем…
Георгий повернул руку с часами, встал. Пора было идти домой. К четырем начнут собираться гости.
