Петр Замойский - Повести
Стогов взглянул на священника.
— Истинная правда, — подтвердил тот.
— А чудо — чудеса, — уже предупредил я второй вопрос.
— Хорошо. В середине каких слов пишется твердый знак?
— Их немного: съезд, подъезд, подъячий, въехали, подъехали.
— Знаешь. Теперь дам задачку.
«Вот гибель», — подумал я, беря мел.
— Пиши‑ка: летела стая гусей, навстречу один гусь: «Здравствуйте, сто гусей!» — «Нет, нас не сто, а если бы еще столько, да полстолько, да четверть столько, да ты с нами, тогда было бы сто». Сколько летело гусей?
«Батюшки! — подумал я. — Ну, и задал! Да это мы еще в среднем отделении знали». Не выдавая, что знаю, я нарочно призадумался.
— Решай.
И я начал:
— Значит, летела стая гусей. Возьмем единицу. Нас не сто, а если еще столько… возьмем вторую единицу, полстолько — половина единицы, четверть столько — четверть единицы. Всего два с половиной и с четвертью, стало быть, два и три четверти. Разобьем два тоже на четыре. Будет восемь четвертей. Сложим восемь четвертей и три четверти — одиннадцать четвертей. Теперь от сотни гусей отделим одного, останется девяносто девять. Эту цифру разделим на одиннадцать четвертей. На каждую четверть приходится девять гусей. Но их летела единица, в которой четыре четверти. Девять множим на четыре, получим тридцать шесть. Проверяем: два раза по тридцать шесть, да восемнадцать, да девять, да один навстречу получаем ровно сто.
Все шумно вздохнули, когда я соединил гусиное стадо в сотню.
— Совсем хорошо, — сказал Стогов, выпустив вверх клуб дыма, и обратился к батюшке: — Вы будете спрашивать?
— Да, — посмотрел на меня священник. — Скажи, как звали брата Иисуса Христа?
— Иуда.
— Тот ли Иуда, который предал?
— Нет, тот был другой, назывался Искариот.
— За сколько он предал нашего Иисуса Христа?
— За тридцать рублей. Потом на осине повесился.
— Что заставило его повеситься?
— Тоска.
— Совершенная истина. С той поры дрожит лист на осине. Теперь скажи, что ты знаешь… по ветхому завету?
— Потоп всемирный. Как бог потопил всех людей, которых создал. Сорок дней, сорок ночей подряд лил дождь.
— Да, сорок суток. И спас бог только семейство праведного Ноя. Так, так, хорошо. А знаешь ли про казни египетские?
— Знаю.
— Перечисли, какие были?
Я зажмурился. Сколько было казней, какие? Это нелегко вспомнить.
— Казней десять. Две не совсем казни, а вроде чуда Моисеева.
— За что бог наслал казни на египтян?
— За то, что фараон египетский держал в плену евреев. Их заставляли делать кизяки, а соломы на это не давали. Где хотите — берите, а делайте, раз вы — рабы. Моисей с братом Аароном начали молить бога, чтобы он умилосердил сердце фараона и чтобы фараон отпустил рабов в свою землю Ханаан. Фараон и его помещики упирались. Жалко им даровую силу. Самим‑то работать неохота. Бог и давай пугать фараона. Сперва Моисей бросил жезл перед фараоном, жезл превратился в змею. Но фараоновы мудрецы тоже бросили жезлы, и тоже стали змеи. А змея Моисея поглотила всех фараоновых змей. Этим чудом не проняли фараона. Опять не пускает евреев. Тогда Моисей жезлом воду отравил. Не берет фараона. Опять идут к богу жаловаться. А бог и говорит Моисею: погодите, пущу на египтян такие казни, что они сразу испугаются. И начал донимать. На всю землю пролил дождь, а с дождем попадали огромные жабы. Расползлись они. Сядут люди за стол обедать, глядь, на стол прыгают жабы. Но и это не взяло фараона. Рассердился бог, пустил на египтян мошку. Заедает людей мошка, ест растения в полях — житья нет, но фараон уперся. Бог выпустил тогда песьих, поганых мух. Они кусались, как собаки, но и это нипочем. Опять не отпускают евреев из Египта. Моисей с Аароном к богу. Так и так: упрямится фараон. Бог сказал: идите, я его накажу еще больше, нашлю язву. И наслал язву. Напала язва па людей, на лошадей, ослов, верблюдов, овец. В нарывах все тело, в гною. Многие померли, скот поколел.
А фараону все, видать, не жалко. И сам бог‑то так делает: то припугнет фараона, а когда тот напужается, он возьмет да и озлобит сердце его против евреев, и опять фараон упрямится…
Я увлекся рассказом, и вот уже дошел до седьмой казни. Священник смотрит на меня с восхищением, учитель улыбается. Стогов весь напрягся. Я продолжал:
— Напустил еще бог на египтян град. Летел с неба лед кусками. Убивал людей, скот, траву. «И побил град по всей земле египетской все, что было в поле, — от человека до скота, и всю траву полевую побил град, и все деревья в поле поломал». Это седьмая казнь. А в восьмой подул ветер с востока и пригнал саранчу, и саранча покрыла всю землю и все погрызла, что осталось после града. Но богу и этого мало: он напустил на Египет тьму. Стало так темно, что сидят рядом люди и не видят друг друга. И стояла тьма египетская три дня. Фараон испугался, готов отпустить, но бог нарочно озлобил его сердце, и опять он заупрямился. Вот тогда и началась самая страшная, последняя казнь. В полночь послал бог на землю ангела с мечом и велел ему убивать досмерти всех первенцев во. всем Египте, будь то скот, будь то люди. Вот ангел порубил всех первородных у людей и у скота. Не миловал никого. Рассек и первородного сына фараона. Кровь залила Египет. Тогда фараон сам призвал Моисея с Аароном, упал перед ними на колени и сказал: «Велик ваш бог. Веди своих людей, куда хочешь». Так кончились казни египетские…
— Совершенная, совершенная истина, — восторженно произнес священник. — И сказано в завете: «Был вопль великий по всей земле египетской, какого не бывало и какого не будет более». Да, велик бог. Садись, сын мой.
Шел я на заднюю парту довольный, а на меня с испугом и завистью смотрели мои товарищи.
Экзаминаторы посовещались, потом учитель объявил:
— Идите пока домой. Вечером будьте здесь с родителями. На молитву!
Возбужденные, мы громко пропели «Достойно».
Затем вышли из школы и с криком, смехом бросились кто куда. Началась возня. Мы боролись, кувыркались, прыгали друг через друга: никому не хотелось домой. Мы с Павлушкой бегали за Олей и Настей, поймали их, щекотали, а они визжали, царапались. Мы так громко кричали, что из училища вышел Федька. Притворно сердито он крикнул:
— Вам что сказано? Марш домой!
Нет, теперь кончилась его власть над нами. Все‑таки послушались. Вместе с Павлушкой сначала зашли к нам.
Он рассказал моей матери, как мы сдавали экзамен, и просил, чтобы она пришла вечером.
Мать замахала руками.
— Нет, нет, нет! Вон крестного возьмите с собой.
— Давай‑ка, — шепнул я Павлушке, — позовем соседа нашего, Ивана, да кузнеца Самсона, да дядю Лазаря. И обязательно Харитона.
Так и сделали. Харитона мы упрашивали долго. Он что‑то мастерил в своем сарае.
— Ладно, будет время — зайду.
— Обязательно! — просили мы. — Какие‑то подарки, говорят, нам прислали.
— По евангелию дадут, — сказал Харитон.
— Еще что‑то. Слышь, ужин будет.
Пригнали стадо. Вечер опустился на землю. Мы с Павлушкой уселись на дровах возле церковной сторожки и говорили обо всем, что придет в голову. Припоминали, как решали задачи Настя и Оля, как отвечали они по закону божию. Настя по географии запуталась было. Учитель соседней деревни спросил ее: куда впадает Ока. Она ответила правильно. Ответила также, куда впадает Дон. Тогда учитель спросил, откуда берет начало река Атмис. Река Атмис от нас за семь верст. И не только Настя, но и никто из нас не знал, откуда она берет начало. Оказалось — она вытекает как раз из нашего родника в дальнем овраге.
— А в какую реку впадает Атмис?
Тоже никто не знал. И учитель объяснил, что река Атмис впадает в Мокшу, Мокша — в Цну, Цна — в Оку, а Ока — в Волгу.
Олю он спросил — сколько лет ее отцу. Она не знала. Вообще, учитель этот задавал всем какие‑то домашние вопросы. Например, какая из лесных наших птиц начинает раньше всех нестись. Когда прилетают скворцы. Сколько семян овса идет на сороковую десятину. Когда поспевает посконь. Сколько часов в самом большом дне. Почему летает паутина. Много таких вопросов задавал он. И все они были не по книгам. Мы слышали, что этот учитель пишет в какую‑то газету, предсказывает мужикам, когда будет дождь, разводит желтых кур, а в саду у него растут такие деревья, что и не распознаешь: не то слива, не то китайская яблоня.
В школу принесли два стола от Глазовых и два из церковной сторожки. Значит, нас будут кормить ужином. Через некоторое время от Глазовых принесли два ведра, покрытые полотенцами.
Ребят собиралось все больше. Послышалась гармонь.
— В класс!
Шумной оравой вбежали мы в школу.
Там все приготовлено. Четыре стола, на столах восемь блюд и тридцать две ложки.
Усаживал нас сторож Федька. Он говорил с нами неумело–ласково. Ведь он видит нас в школе последний раз.
