Дмитрий Холендро - Лопух из Нижней слободки
— При чем тут я? Один знакомый…
— Он ее любит?
— Ну да…
— А зачем она уезжала-то?
— За деньгами, коротко говоря. Не для себя. Хотела отца спасти… Отец ее пропадает, пьет… Вообще-то фронтовик…
Алеша стал рассказывать о Сергеиче. О том, как Сергеич боролся и с ласковой женой и со слободкой. Чего только не пробовал! Вот недавно поступил. На работу в «Бытремонт». Его и сейчас там терпят… За талант! Сам сконструировал гравировальный станок, пустил в дело с мотором от стиральной машины, гравировал дарственные надписи на подстаканниках, на пластинах для портфелей, старался для людей. Но запивал, и дело останавливалось. Посадили за станок трезвенника… И сразу станок сломался, а починить не придумали как. Пришлось на металле шилом царапать имена и даты, потому что стариков юбиляров в городе прибывало, подстаканники в мастерскую несли и несли…
Сергеич, тот выдумщик! Дома у него есть механическая пила «Самобрейка», тиски «Сам-с-усам». У них рукоятки, и правда, как усы, во все стороны. Что угодно обрабатывай — крупные и грубые детали и нежную мелюзгу… По углам дома — всякие обломки, Несет, к чему-то приспосабливает…
— Чего ж он пьет?
— Другой жизни хотел и хочет, наверно. А тут «голу́ба»! Приголубила.
— Сбежал бы от нее, от этой бабы!
— Дочка. Потому и терпит… Любит ее.
— А дочка вернулась, значит, с ребенком?
— Ну… ждет! Как быть с ней?
Куцуруп оторвал зубами кусок хлеба с колбасой.
— Ситуация мне неподвластная, — неожиданно сказал он. — Пускай твой знакомый сам решает… Я могу сказать, что сделал бы ла его месте. Взял бы девушку, свою любимую, и уехал с чей — сию минуту. Из слободки. Их же съедят там и не подавятся! Не сможет он?
— Не знаю. Сам сказал, его дело.
— Слободка ему мешает.
— Какая?
— Та, что здесь, — Петюн постучал себя по груди. — Запомни, что я тебе скажу. Страшна не та слободка, что там, за высокими заборами, а та, что вот здесь, под ребрами… Слобожанином можно быть везде, даже в столице… Ту слободку снесут враз — была и нет, а эту? — И он опять приложил ладонь к груди. — Хочешь бутерброд?
Алеша взял бутерброд и повернулся к слободке. Она выделялась зеленью, заметно налилась за эти дни. Хотя слободские яблони и выдернули ради солнца для помидоров, зелени там все же было больше, чем в городе.
Если разобраться, где что, можно было разглядеть и одну-единственную березу, их с Анкой.
Алеша смотрел на слободку.
— Твоя? — спросил Куцуруп. — Что смотришь, как на чужую?
— Бульдозером бы пройтись по ней!
— Вчера я слышал на горактиве, что Верхнюю — под бульдозер, а вашей еще цвести и пахнуть! Мы сдадим эту сверхсрочную коробку и тоже побежим на Верхнюю. Все туда!
— Как? — Алеша на миг даже про Анку забыл, — А как же племяши? О-хо-хо! Да ну!
— Чего ты ржешь?
Алеша рассказал бригадиру о племяшах, посмеялись вместе, и тот попросил называть его Петей или Петюном, как все. Покурили, наклоняясь и защищая сигареты от ветра.
До конца дня нет-нет, а косился на свою слободку. Так вот и стоять ей еще? Вспоминалась мать. Вот бедная! Если прописала племяшей, не переживет! Дома прежде всего постучался к ней в комнату. Она заскрипела кроватью, лежала за толстой дверью и с зашторенным окном. Спросил, не принести ли поесть, ответила:
— Не надо.
Батя поведал, что двумя часами раньше Иван и Миша взяли у нее паспорта со штемпелями и, довольные, что все обошлось как нельзя лучше, уже собирались в обратный путь. Билеты купили на утренние поезда, на завтра. Ну, еще успеют проститься… То есть как — проститься? До возвращения!
(Окончание следует)
