Георгий Граубин - На берегах таинственной Силькари
Тридцать семей «отпочковались» от прибывших на Чикой и образовали село Харауз. Но через сто лет на Чикое снова стало тесновато и четырнадцати семьям пришлось уйти в другие села. Два года они скитались по чужим квартирам. Их заставляли платить не только за себя, но и за «постой» скотины — по рублю с каждой головы. Наконец вынесено было решение вообще не пускать их в дома. А кто, пожалев, пустит — с того штраф три рубля в сутки, а вдобавок двадцать розог. Бедных переселенцев вытаскивали из домов, связывали, тащили в правление.
Неизвестно еще, чем бы все это кончилось, если бы поблизости не проезжал губернатор. Переселенцы послали к нему депутатов, и депутатам повезло: после удачной охоты губернатор был в хорошем настроении и приказал землемеру нарезать земли. Землю им нарезали недалеко от Николаевского, и они образовали новое село — Ново-Салию.
Село Николаевское построили украинцы, выселенные с Кавказа. Ушедшие из Николаевского семьи заложили Тангу. Пришедшие с Чикоя «семейские» образовали Ново-Павловск и Дешулан.
В тот год, когда Бекетов закладывал Нерчинский острог, царь приказал отрубать ворам и разбойникам палец на левой руке и ссылать их в Сибирь с женами и детьми. Однако вскоре пришло разъяснение: надо отрезать не пальцы, а уши. Ссыльные должны были засевать свою и государеву пашню, а без пальцев это делать было не очень удобно. Потом вместе с ушами стали резать ноздри.
Помещикам разрешили посылать в Сибирь в зачет рекрут крестьян, не годных к армейской службе. Помещики стали скупать слепых, глухих, престарелых и подростков и отправлять их за Байкал. Крестьяне, высланные в зачет рекрут, построили Верх-Читу, Бальзино, Тыргетуй, Аргалей, село Александровское, Уикер, Ундинск.
Из Белоруссии пригнали четыре семьи Бурдинских.
Этих выходцев из Польши когда-то купил один минский помещик. Во время восстания в Польше Бурдинские тоже заволновались, и их немедленно отправили пешком за Байкал. Здесь они заложили Завитую.
Села Чащино-Ильдикан и Воробьево основаны донскими и уральскими казаками, высланными за пугачевский бунт.
Основателем двух сел был купец Михаил Сибиряков, высланный из Иркутска генерал-губернатором Трескиным. Купец приобрел несколько рудников и привез для работы крепостных. А горное ведомство «подарило» ему немного горных служителей, приписанных к заводам. После смерти Сибирякова крепостные были переведены в казаки и образовали Нижне-Борзинский поселок, а отпущенные горные служители — село Михайловское.
Когда из Сибири были вызваны охотники селиться вдоль проложенного тракта, они срубили Домно-Ключи, Еравну, Беклемишево.
И, конечно же, очень много сел было построено семьями, пришедшими на каторгу за своими отцами, и каторжанами, отбывшими свой срок. Это они основали Кутомару, Горный Зерентуй, Чалбучи, Шахтаму, Акатуй, Базаново, Александровский Завод, Алгачи и многие, многие другие поселки и села.
Когда наши прадеды обжились и обстроились за Байкалом, многим из них пришлось потом перебираться дальше, на Амур. Это переселение началось через двести лет после закладки Нерчинского острога.
И считалось оно добровольным: ехать туда должен был только тот, кто вытянет жребий.
Горше этого жребия ничего нельзя было придумать. Всякий вытянувший его заранее обрекал себя на нужду и горе.
Для амурских новоселов около Читы (на месте зимовья к тому времени уже вырос город) и около Нерчинска были построены баржи. Но на эти баржи нагружали только войсковую артиллерию, вещи и продукты. Когда темнело, на них тайно брали купеческие товары. А переселенцев сажали на плоты, на которых не было ни балаганов, ни шалашей.
На Амуре баржи, нагруженные самым ценным имуществом, сплавщики загоняли в протоки, переносили вещи на берег и прятали, А потом подстраивали аварию — сажали баржи на мель или пускали на дно, чтобы «спрятать концы в воду». Только за один год так была «уничтожена» половина казенного груза вместе с тридцатью двумя баржами!
Плыли казаки почти без вещей, потому что был приказ: «ни в коем случае не должны брать они всего домашнего, а ограничиваться самым необходимым». Лишь у некоторых были лошади и коровы, но большинство животных в пути утонуло или сдохло от бескормицы.
Никаких исследований для поселения никто не проводил, даже берегов не осматривал. Указывал начальник палкой на берег: «Быть здесь станице!» И часть казаков высаживали. В помощь им для строительства давали солдат. И вот солдаты и казаки начинали разбирать плоты, строить дома. Женщины месили глину, делали кирпичи, дети бродили без присмотра.
Стены клали без пакли и мха — ни того, ни другого не было. Леса хватало только на дома офицеров и состоятельных казаков-урядников. Для остальных из прутьев и глины делали мазанки.
Осенью в обратную сторону потянулись сплавщики, высадившие казаков по Амуру. Казакам было приказано перевозить их от станицы к станице бесплатно. Потом пошла обратная почта: багаж для офицеров и чиновников, дорогие подарки для маньчжур. Дорог между станицами не было, а в каждой станице насчитывалось по пять-шесть полуживых кляч. Они тонули в грязи, выбивались из сил. За промедление попадало начальству, начальство срывало зло на казаках…
Зимовали по три-четыре семьи в мазанках, непросохшие стены которых покрылись плесенью и мхом. Есть было нечего. Зимой почти половина детей умерла. Перезимовали хорошо только те, кто расселился от начала Амура до Албазина. Они ловили осетров и сбывали их в Нерчинск.
Весной вниз снова потянулись плоты и баржи. Теперь поселенцев заставили быть лоцманами. А летом приехал генерал-губернатор Муравьев-Амурский и спросил, сколько сеяли хлеба.
«Не сеяли, — отвечали ему, — делов по уши: возили проезжих, почту, карбазы тянем… Мазанки кругом без окон, вся станица лежит в цынге…» Губернатор не стал об этом писать в Петербург, он написал совсем другое: «Казаки деятельно устраиваются, обрабатывают землю, пашут, сеют и разводят овощи.
Домашнее хозяйство казаков успешно и принимает надлежащее развитие. Сами казаки здоровы, бодры духом, довольны местами нового поселения и обратились уже к местным промыслам»…
Так наши прадеды, освоив Забайкалье, совершили новый исторический подвиг. Несмотря на нужду и лишения, на беспомощность и злоупотребления царских властей, они заселили пустынный амурский край, построив там 50 новых станиц. И в названиях этих станиц увековечили имена отважных землепроходцев, первыми отправившихся на поиски нашего края — Пояркова, Пашкова и многих-многих других.
КАК ОНИ ЖИЛИ
Теперь вы уже знаете, что наши прадеды пришли в Забайкалье из разных краев Российской империи. Поэтому трудно найти сейчас область, где население отличалось бы большей пестротой, чем здесь.
У нас немало таких сел, в которых на одном конце говорят по-украински, на другом — по-татарски, а в центре звучит русская речь. В некоторых селах по Чикою до сих пор сохранились наряды и песни времен царицы Екатерины II.
Как же они жили, наши прадеды — русские, украинские и белорусские крестьяне, донские и уральские казаки — все, ставшие забайкальцами? И коренные обитатели этих земель — буряты и эвенки?
На земле, богатой золотом и серебром; пастбищами и охотничьими угодьями, им жилось очень трудно. И это не удивительно: при царском строе простому человеку трудно было везде, и осваивать новые земли без всякой помощи правительства (это сейчас государство окружает переселенцев заботой) — тем более. Особенно трудно жилось местным жителям, которых царские слуги — все эти воеводы, дьяки и подьячие — стали презрительно называть инородцами.
На инородцев они сразу же наложили ясак.
Ясак по всей Сибири получали мехами. Меха составляли тогда третью часть всех доходов государства. Мехами выплачивали жалованье, мехами награждали бояр.
В тех местах, где не водилось зверей, ясак брали хлебом, деньгами, скотом. Но единицей измерения все равно оставался соболь. Две лошади, например, равнялись пяти соболям, а два соболя — одному рублю.
Сколько в те времена было вывезено мехов из Сибири, подсчитать трудно. Однако хорошо известно, что Петр Бекетов после того, как заложил Якутский острог, собрал с бурят и тунгусов 170 сороков (6 800 штук) соболей. В следующие четыре года только в Якутске было собрано сто тысяч соболей, не считая другой пушнины.
Посол Головин, побывавший в Нерчинске, привез в Москву 193 сорока соболей, 194 собольих пупка и 1293 лисицы, собранных в Нерчинске, Удинске и Селенгинске.
Иркутский, Телембинский, Иргенский и другие остроги для того и строились, чтобы собирать ясак. Недаром один за другим появлялись такие указы: «И на Селимбе быть острогу, да осмотреть и описать накрепко и ясачных инородцев призвать и аманатов иметь».
В тот же год, когда в Нерчинск приехал посол Головин (а это было в 1689 году), там числилось 778 ясачных тунгусов. С каждого из них полагался ясак по три соболя в год. Но некоторые платили и по пяти, не считая поминок.
