Роже Гренье - Фолия
Эти мысли, бродившие в голове Марманда, помогали ему сносить крики жены, которые временами достигали такой силы, что он с удивлением думал, как могло издавать их это тщедушное существо в халатике из цветастого мольтона.
— Если ты сейчас же не замолчишь, — неожиданно сказал он, — я уйду из дому. Завтра утром у меня тренировка, и мне рано вставать.
Тишина мгновенно воцарилась в спальне, которую Марманд называл про себя с тем грубоватым юмором, каким он отличался иногда, «местом искупления грехов».
Футболист уснул, ощущая рядом с собой враждебное присутствие Мари-Жо, неподвижно лежавшей в темноте с открытыми глазами, приготовившись к мукам бессонницы. Наутро, когда он проснулся, ее рядом не было. Он услышал привычную возню в кухне, где обычно завтракали дети. Потом Тьерри, Шанталь и Жозиана отправились в школу.
Мари-Жо вошла в спальню и зажгла верхний свет. Она была все в том же мольтоновом халатике.
— Вставай же, — сказала она, — раз тебе нужно на тренировку.
Кристиан Марманд откинул простыни и встал с постели нагой. Мари-Жо завопила:
— И не стыдно тебе демонстрировать свои прелести, раз ты давно уже во мне не нуждаешься! Убирайся-ка лучше к своим девкам! — Потом уточнила: — К своей девке!
И снова начался скандал. Накинув халат, Марманд пошел на кухню. Мари-Жо отправилась следом за ним. Она молча смотрела, как он наливает себе кофе, намазывает маслом гренки. А когда заговорила снова, то уже не повышала голоса. Только спросила еле слышно:
— Почему ты меня так обижаешь? Ведь я не злая.
— Злые не ведают того, что они злые, — ответил Марманд.
Мари-Жо промолчала. Он подумал, что она успокоилась и, быть может, даже в состоянии его выслушать.
— Послушай, — начал он, — давай поговорим спокойно… по-дружески… Я много думал. В том, что с нами происходит, нет ни твоей вины, ни моей. Так к чему же ссориться? Я хотел бы тебе объяснить…
Мари-Жо слушала его, казалось, с некоторым удивлением. Она застыла на месте и, похоже, не собиралась его прерывать. Он представил себе, что перед ним футбольное поле, где расставлено множество ловушек, и ему предстоит провести через все это поле мяч.
— Когда мы с тобой познакомились, мы были совсем юные, почти дети. В то время мы были в равном положении и влюблены друг в друга. Затем появился футбол.
Мари-Жо, забыв о сдержанности, стала на чем свет стоит поносить спорт.
— Перестань. Благодаря футболу я занял положение в обществе, стал зарабатывать больше, намного больше, чем прежде. А ты бы хотела, чтоб я всю жизнь корпел в мастерской? За это время я пообтесался, стал лучше разбираться в жизни, многое узнал. Возможно, мой природный ум только и ждал, чтобы его пробудили. А может, мне просто здорово повезло. Не знаю…
Он продолжал вести мяч, меняя тактику в зависимости от того, что читал в глазах жены: недоверие или вспышку гнева. Совсем как в футболе, когда приходится делать обманный маневр, чтобы провести мяч, — отпасовать, чтобы потом снова ринуться к воротам.
— Вся беда в том, что ты за мной не поспевала. Ты осталась такой, какой была. Не сердись, пожалуйста. Ни ты, ни я тут ни в чем не виноваты. Я думаю, ответственность за все ложится только на общество. Веками женщин отодвигали на второй план, держали их в кабале, а когда представлялся случай подняться по общественной лестнице, изменить свою жизнь, им было гораздо труднее, нежели мужчинам, освободиться от условностей. Смотри, что случалось нередко после революции. Женщины, которые, как правило, выходили замуж совсем юными, с годами отставали от своих мужей, не понимали их идей, и тем ничего другого не оставалось, как покидать их и искать других спутниц жизни, которые разделяли бы их убеждения.
— Что ты мелешь?! — вдруг прервала его Мари-Жо, с ужасом глядя на него.
Он сказал себе: «Вот они, ворота, — совсем близко. Сейчас самое время забить гол. Удар трудный, но промахнуться нельзя». Он почему-то подумал о хронических недостатках французского футбола: его игроки отлично владеют маневром, но часто обнаруживают слабость в завершающий момент игры.
— Ты мать моих детей, но мы перестали понимать друг друга. Что бы я ни сказал, что бы ни подумал — все причиняет тебе боль. Дальнейшая совместная жизнь для нас чистое безумие. Очевидно, я должен уйти и считаю, что в твоих же интересах согласиться на развод.
Итак, слово сказано. Казалось, оно повисло в тишине. Кристиан Марманд встал. Мари-Жо пошатнулась, ухватилась за край мойки, чтобы не упасть.
— Я тебя никогда не отпущу! — закричала она.
Кристиан повернулся к жене спиной и направился к двери. Мари-Жо выхватила из мойки, куда она поставила грязную посуду, фруктовый нож с заостренным концом, намереваясь бросить его в мужа. Но Марманд вовремя обернулся и, схватив жену за запястье, вывернул ей руку. Мари-Жо, вскрикнув, выронила нож. Кристиан Марманд замахнулся, чтобы ударить жену, но та попятилась и упала навзничь. Продолжая лежать на линолеуме, Мари-Жо громко выла, а потом заплакала навзрыд. Истерика продолжалась почти четверть часа. Наконец Мари-Жо услышала шум мотора — Марманд уехал.
Она встала и пошла за ножом, отлетевшим в другой угол кухни. Мари-Жо недоверчиво рассматривала это ненадежное оружие. Как же она не подумала о пистолете: ведь это была одна из любимых историй Кристиана. Она знала эту историю наизусть, принадлежа к числу жен, перед которыми мужья не стесняются повторять номера своего репертуара.
Вначале пистолет этот принадлежал певцу Игорю Чуковскому, русскому по происхождению, большому любителю выпить, что в конце концов и погубило его. Еще в тридцатые годы певец подвизался в разных кафе на Монпарнасе; вечно пьяный, вечно без денег, он был вдобавок ко всему еще и азартным игроком. Не раз, потрясая пистолетом, он грозился покончить с собой. Однако доконала его скоротечная чахотка. Пистолет был частью жалкого имущества, доставшегося его вдове, ибо в нескончаемом водовороте связей, страстей и драм он все-таки сумел обзавестись законной супругой по имени Вики. Это была высокая, тощая англичанка, танцовщица из «Парижского казино». Несколько лет спустя Вики объявилась снова — теперь она стала солидной дамой и вторично вышла замуж за своего соотечественника Джона Ландскейпа, владельца каретной мастерской, поселившегося в Леваллуа. У Ландскейпа работал подмастерье по имени Кристиан. Мало-помалу супруги прониклись к парнишке дружескими чувствами («Этот негодяй всегда умел влезть в душу», — подумала Мари-Жо, про себя комментируя историю, неоднократно пересказываемую мужем). Ландскейп и подал ему мысль заняться спортом — начать играть в футбол. Думал ли англичанин, что это обернется для Кристиана началом большой карьеры, окажется истинным его призванием? («И несчастьем для всех нас», — мысленно добавила Мари-Жо.) Кристиан иногда приходил к своим хозяевам с Мари-Жо, но их английский выговор внушал ей робость, и она рвалась поскорее уйти. И это несмотря на то, что мадам Вики часто говорила ей: «Какая вы милашка!» — ведь обычно люди не очень-то щедры на комплименты.
История с пистолетом имела свое продолжение. В годы войны, поражения и оккупации Джон Ландскейп и его жена постоянно дрожали от страха. Они давно получили французское подданство, но все продолжали называть их «англичанами», и они постоянно боялись, что их арестуют и интернируют, а потому жили, что называется, «тише воды ниже травы». Но несмотря на страх, а может быть, именно из-за страха, они все не могли решить, как избавиться от пистолета, который достался Вики после смерти первого мужа, и спрятали его, предварительно тщательно смазав и завернув в тряпки, в кухне за газовой плитой.
Когда вспыхнуло парижское восстание, Кристиан заявился в мастерскую в нарукавной повязке FFJ[13] и с большущим револьвером. («Ему всегда во что бы то ни стало надо было производить впечатление на окружающих».) Каретник прижал своего бывшего ученика к груди. Мадам пролила слезу и обняла его в свою очередь. После чего Кристиан возвратился да баррикады.
Но вскоре его постиг тяжкий удар. У него украли револьвер. Оружия на всех не хватало, и далеко не каждый повстанец был вооружен. Кристиан находился в доме неподалеку от Порт-Шампере, который служил участникам восстания штаб-квартирой и был похож на муравейник. Положив револьвер на подоконник, Кристиан отошел в глубь комнаты, когда же он вернулся, револьвера и след простыл. Искать вора при том, что люди непрерывно приходили и уходили, было совершенно бесполезно. Так Кристиан стал бойцом без оружия, иначе говоря — посмешищем.
В полной растерянности, считая, что его сражение уже проиграно, он отправился к Ландскейпам. Его вел сюда инстинкт — это были настоящие друзья, покровители, почти родные, и он любил бывать в их доме. («Просто-напросто он всегда был гадиной, которая так и норовила кому-нибудь напакостить».) Супруги Ландскейп, встретив Кристиана, молча переглянулись. А потом Джон пошел на кухню и извлек из тайника старый браунинг, который так славно послужил своему первому владельцу во время скандалов в кафе «Куполь» и «Дом» и который его жена столько лет прятала за плитой, — то ли как последнее средство защиты, то ли как талисман. Кристиану и в голову не приходило, что они могла хранить дома оружие. Вот так заканчивалась чудесная история о пистолете, которую любил рассказывать Кристиан Марманд. Ее продолжение он считал неинтересным, но в памяти Мари-Жо оно запечатлелось навсегда.
