Михаил Шмушкевич - Я вас жду
— Галина Платоновна, вам сурприс, — подаёт мне письмо тётя Лина.
Одно, только мне. Внутри у меня всё замирает, но прикидываюсь спокойной, равнодушной. Опускаю со скучающим видом плотный продолговатый конверт в боковой карман халата.
— Спасибо, тётя Лина, — благодарю и, не успев переступить порог, уже распечатываю конверт. — Итак, Трофим Иларионович, о чём вы? Отклик на несколько осторожных похвал в адрес Руслана?
Точно, угадала!
«Несмотря на Ваш, дорогая Галина Платоновна, («дорогая» — впервые!) оптимизм и торжествующие письма моего сына, интуитивно чувствую, что дело гораздо тяжелее, чем Вы мне это представляете.
Будьте со мной откровенны, прошу Вас. Если убедитесь, что Ваша забота, Ваша доброта, новая обстановка не оказывают достаточного влияния на Руслана, обязательно напишите, и я приеду за ним».
Мне становится не по себе. Расстаться с Русланом? Никогда! Я привыкла к нему, не представляю себя без него. Софья Михайловна объясняет это просто: «Галка, в тебе заговорила женщина, мать. Приходит такое время…» Корниец теперь счастлива. Она с гордостью заявляет: «Ну, товарищи, я побежала, надо забрать из садика «моряка».
У Лидии Гавриловны, судя по письму, дела совсем плохи. Профессор зажат в тисках бед, а тут его ещё попрекают тем, что оставил родного сына на попечение других. Но ведь у него нет иного выхода!
«Врачи, Галина Платоновна, даже не пытаются меня утешать, и Лидия Гавриловна во всём отдаёт себе ясный отчёт. Единственное лекарство, поддерживающее в ней остатки сил, это утешительные вести из Сулумиевки. Я же, признаюсь, настороже: Руслан вот-вот сорвётся».
Багмут, надо полагать, человек большой интуиции: утром получила от него письмо, а днём…
На лестничной площадке сталкиваюсь с классным руководителем четвёртого «А» Оксаной Ивановной. Она бледна и крайне раздражена.
— Твой Багмут довёл меня до истерики, — бросает она сердито, глядя в сторону.
— Руслан?! — боюсь поверить. — Не может быть!
Она недовольно поморщилась и колко ответила:
— Представь себе, твой Руслан…
Во сколько раз человеческая мысль быстрее звука? За какое-то краткое мгновенье успеваю вспомнить о том, как мне не хотелось, чтобы Руслан учился в четвёртом «А», классным руководителем которого стала вместо ушедшей на пенсию Варвары Самойловны Оксана.
Ни Оксана, ни маленький Багмут ни разу друг на друга не пожаловались, но пропасть между ними была бездонной. Руслан говорил о своей учительнице в третьем лице, а «она», опережая меня, в письмах сообщала Трофиму Иларионовичу об успехах его сына.
— Он бандит!
Ни больше, ни меньше!
— Оксана, опомнись!
— Да, бандит — повторяет она сердито и уходит.
— Стой! — останавливаю её. — Что он натворил? И потом — почему «гнои»? Ты — классный руководитель.
— Ты настраиваешь против меня.
— Ок-са-на!
А тут — звонок. Иду в свой класс. У дверей останавливаюсь, чтобы принять спокойный вид.
— Здравствуйте!
Все встают. Гляжу ребятам в глаза и думаю: «Только бы не сорваться». Урок идёт спокойно, вовремя поправляю ученика, если он, отвечая, допускает ошибку, на шутку отзываюсь шуткой, смеюсь вместе с классом и одновременно думаю о Руслане, в ушах звучит голос Трофима Иларионовича: «Обязательно напишите, и я приеду за ним». «И напишу, — решаю. — Пусть забирает! У меня и без того дел по горло. Класс, производственная бригада, стройка, учёба, комсомольские нагрузки…» И снова слышу голос профессора: «Доброта доброте, Галина Платоновна, рознь. Одни проявляют её сочувственными вздохами, другие отдают попавшему в беду человеку всё своё сердце». «Не знала, не знала, что ты такая, что все твои действия, поступки преднамеренны», — слышу голос Оксаны.
Кому сейчас труднее всего — Трофиму Иларионовичу, его сыну или мне? «Будут срывы. Готовьтесь их принять спокойно, как закономерность…»
Если честно признаться, то я к ним совсем не готовилась, так как маленький Багмут вёл себя довольно прилично. Убирал комнату, носил воду, отстругал и пригнал к ступеньке крыльца вместо сгнившей доски новую, отремонтировал и покрасил калитку.
Село, пусть даже самое передовое — всё же не город. Не вызовешь из домоуправления слесаря, електромонтера, не пригласишь из бюро добрых услуг полотёра. Тут, как говорится, делай сам. Не умеешь — научись. И Руслан учился. Недавно, перед самым началом учебного года, когда два дня подряд беспрерывно лил дождь, он, стоя у окна, сокрушённо вздыхал:
— Заладил, чёрт побери! В поле дел ещё сколько!
Услышав это, я готова была кинуться к мальчику, обнять его и расцеловать — но удержалась.
— Уж больно стал чертыхаться, — сделала ему замечание и добавила: — Дождик сейчас кстати, озимым влага нужна.
— Озимые без влаги пока обойдутся. А стройке, фруктовому саду — ни к чему.
Победа? Да. Только пиррова: «Твой Багмут довёл меня до истерики!».
Что же он натворил?
Разговор с Русланом решаю отложить на завтра: а вдруг сам признается, да и я к этому времени сумею его выслушать спокойно, без раздражения. Но меня опередила Лариса Андреевна…
19 сентября, воскресенье.
— Галя, что будем делать с Багмутом? — таким вопросом встречает меня наш завуч Лариса Андреевна, как только вхожу в её крохотный кабинетик.
Вздыхаю, виновато и беспомощно пожимаю плечами. Лариса Андреевна сочувственно изучает меня, потом рассказывает, что произошло в четвёртом «А». Во время урока Руслан с дружками пошёл на пари, что пять раз спрыгнет на руках с парты на пол и обратно. Когда Оксана Ивановна потребовала прекратить хулиганство и немедленно покинуть класс, Багмут показал язык и вышел лишь после того, как выиграл пари.
— Нет, уж такое переходит все границы. Не чересчур ли?
Молчу.
— Ну так что, Галя?
— Не знаю, — бормочу под нос, глядя в окно.
Тишина. Её нарушает лёгкое шуршание дождя. И бумаг: завуч перелистывает дело Руслана.
— Постой, — спохватывается она, — куда делась его характеристика? Я её тут не вижу.
— Она у меня.
— У тебя?! — поражена Грунина. — Понимаю, двоюродный брат, родственные чувства, но…
Краснею и в то же время ликую: «Оксана нас не выдала — вот молодец! А я уже было подумала…»
— Родственные чувства, — деланно усмехаюсь. — Если хотите знать, он мне никто.
Лариса Андреевна ошарашена.
— Галя, не понимаю. Кто же он тебе?
— Никто. Никто, — подчёркиваю. — Чужой мальчик.
— Полно тебе, полно.
— Серьёзно.
Рассказываю, каким образом Руслан оказался в Сулумиевке. Начинаю с того, что высказываю своё мнение, каким должен быть учитель — чутким, одержимым и храбрым. Другое дело, когда такая храбрость ему не дана…
— Почему же? — возражает с дружеской улыбкой завуч. — В этом, пожалуй, тебе не откажешь.
Одним словом, наш разговор кончается тем, что Лариса Андреевна заявляет:
— Вот что. Давай договоримся: Багмут остаётся твоим братом. Так, думается мне, будет лучше. — Подумав, добавляет: — Руслан, поняла я, пользуется в четвёртом «А» непререкаемым авторитетом, воспользуемся этим.
Ткань крепче тех нитей, из которых она соткана: теперь и завуч Грунина будет мне помогать растить маленького Багмута.
20 сентября, понедельник.
Во дворе стоял такой холод, будто наступила зима. Рано ведь, сентябрь ещё. Между тем низкие тучи набухают — жди, вот-вот пойдёт снег. На них то и дело набрасывается сильный ветер и разрывает на куски. Спешу домой, чтобы скорее растопить печку.
В моей комнатушке ещё долго стоит лютый холод, а дым такой густой, хоть топор вешай — дрова сырые, никак не разгораются. Воспламенится, загорится огонь, а через минуту, когда открываю дверцы, — на поленьях едва заметные раскалённые точки, похожие на далёкие крохотные звёздочки в туманном небе. Долго ли тут рассердиться? Выплёскиваю немного керосина… Наконец-то!
Затем — к умывальнику. Тщательно мою руки, заплаканное лицо, чтобы Руслан не заподозрил, что слёзы вызваны его акробатикой в классе.
Время идёт. Уже стемнело. Включаю свет и начинаю собираться в Дом культуры не репетицию драмкружка, которым руковожу вот уже второй год. «А Руслан, — думаю, — всё не показывается». Он, понимаю, избегает попадаться мне на глаза, всячески оттягивает предстоящий не весьма приятный разговор. Придёт, сорванец, поздно, юркнет под одеяло, а я, сторонница строгого режима, не стану с ним заводиться. Хитрый! Собственно говоря, все дети пользуются этим давно испытанным оружием.
В разгар репетиции, в тот момент, когда британский король Лир (шофёр Алексей Остапчук) выносил на сцену свою мёртвую дочь Корделию (доярку Шуру Наливайко), меня словно током ударило: «Руслан сбежал в Одессу!»
Оригинален молодой человек Остапчук! О чём бы он ни говорил, вид у него такой, будто сообщает о деле первостепенной важности. Только перед началом репетиции он мне сказал:
