Леонид Жуховицкий - Легенда о Ричарде Тишкове
Поманил Виталия:
— Вы не расскажете мне кратко о работе бригады?
— Я, к сожалению, не совсем в курсе дела, — виновато сказал Виталий. — Я из океанографической экспедиции. Просто бываю здесь часто, потому что мы в этом районе работаем… Вам, вероятно, лучше все-таки поговорить с буровым мастером…
— Он сейчас на основании?
— Нет, здесь. Вы ж его видели.
— Вы не могли бы позвать его? — мягко попросил Архипов.
Он посмотрел на Виталия с искренней симпатией. Такой вежливый юноша, просто редкость. Скорей всего, ленинградец.
— Сейчас я его приведу.
Архипов спросил, словно вспомнив что-то:
— Простите, вы откуда родом?
— Я? Из Ленинграда.
— Прекрасный город, — сказал Архипов. — Просто прекрасный.
Виталий ушел на корму и минуты через две вернулся с прежним черноглазым грубияном. Парень независимо привалился к поручням.
— Это вы буровой мастер? — спросил Архипов.
— Допустим, я.
— Допустим или действительно вы?
— Допустим, действительно я. Что тогда?
— Тогда — очень приятно.
* * *Федор сидел на корме, слушая, как моторист Семен Губа — здоровенный разбитной одессит с туманным прошлым — рассказывает анекдоты, со вкусом подчеркивая нецензурные слова. Пусть слышит этот брехун с блокнотом. Все они брехуны. И не надо было никакие данные про бригаду давать… «С вашей помощью, молодой человек». «Очень приятно»… Вот закрутит штормяга — будет тогда «очень приятно». Буровая — это тебе не тепленькое местечко… кабинетик…
Федор со злорадством вспомнил, что к ночи обещали штормовую погоду, и, посмеиваясь, представлял себе, как этот хилый корреспондент будет пялиться на растущие волны, как станет визгливо требовать, чтобы за ним немедленно выслали вертолет… Будет тебе вертолет! Ездят тут всякие… в плащиках…
Короткий, далеко не новый плащик с поясом почему-то вызывал у Федора особую неприязнь.
Еще месяц назад Федор относился к корреспондентам вполне терпимо. В конце концов у каждого своя работа — даром деньги никому не платят.
Но недавно на буровую с таким же катерком приехала девица. Обыкновенная девица — аккуратненькая, чистенькая, сдержанная. Оператор из конторы водил ее по настилу, галантно пропуская вперед. Девица добросовестно глядела на баки, на лебедку и перелезала через трубы, с достоинством придерживая подол строгой юбки.
Федор в это время стоял возле дизеля и ругался с мотористом. Собственно, ругался Губа — как всегда, вдохновенно, с шепелявым одесским шиком. Федор лишь вяло отвечал, чтобы не ронять авторитет.
Девица обошла его стороной, брезгливо, как на дохлую жабу, кося глаза. Она уехала через двадцать минут с тем же катером.
А через два дня в молодежной газете появилась сатирическая заметка о буровом мастере, который умеет разговаривать с рабочими только с помощью нецензурных выражений.
Над заметкой посмеялись. Моторист сказал, ухмыляясь:
— Видишь, Федя, какие дела? Я тебя могу материть в свое удовольствие, а ты помалкивай, раз начальник.
Этим дело не кончилось. Сегодня перед сменой (катерок уже стоял у пристани) начальник конторы позвал Федора к себе и, глядя в чернильницу, сказал:
— Вот тут мне из редакции бумагу прислали, чтобы принять меры, так я…
— Брехня ж это, Пал Палыч! — возмутился Федор. — Все знают, что брехня!
— Так я, — торопливо продолжал начальник, — считаю, что заметка правильная и нецензурно выражаться нельзя ни в коем случае…
— Это я Губу обругал? Да он сам кого хочешь покроет, вы же его знаете!
— И давай договоримся так, чтобы это было в последний раз, — частил начальник, словно стихи на память заучивал.
— Пал Палыч! Надо ж все-таки на правду смотреть!
— И давай условимся: я тебе сейчас вынес выговор в устной форме, так и в редакцию отвечу, что взыскание наложено, и давай, дорогой, так, чтобы подобные эпизоды больше не повторялись.
После чего, обняв Федора за плечи, начальник обычным своим добродушным голосом сказал:
— Знаешь ведь, брат, — с газетой свяжешься…
Федор махнул рукой и выскочил из комнаты.
До сих пор обидно было. Не в выговоре дело — плевал он на выговор, у него одних благодарностей пять штук за полтора года, премии каждый квартал. Обидна несправедливость. Как на дальнюю буровую ехать — так он и голубчик, и друг, и всем пример. А чуть какая-то сопливка прошлась в своей юбочке по настилу — в устной форме…
Теперь Федор нарочно матерился. Пусть этот корреспондент напишет, что бурмастер — вовсе хулиган. Пусть напишет, что бездельник, работать не умеет. Пусть пишет!
Федор сладостно мечтал о новой, совсем уж дикой несправедливости, после которой можно будет со спокойной совестью спиваться и вообще гибнуть на глазах у всех. Тогда небось спохватятся! И начальник сразу опровержение в газету настрочит, и парторг побежит в райком, а то и куда повыше. Тогда небось брехуна этого, как миленького, погонят с работы за вранье…
Федор живо представил себе, как это произойдет, и даже ухмыльнулся от удовольствия.
Но тут же стало жаль корреспондента. Старик уже — лет сорок, а то и пятьдесят. Жена небось, детишки. Он-то в конце концов в чем виноват? Та сопливка на двадцать минут заскочила, а он на всю смену едет. Тоже не сладко мотаться туда-сюда. Завернет северный ветрюга — душу вынет из старика.
Федор подошел к корреспонденту.
— Тут нам перед выходом прогноз дали на шторм. Так что вы бы ехали назад с этим катером. А какие данные надо — я расскажу.
— Мне нужно на месте ознакомиться с буровой, — сказал тот.
— А чего с ней знакомиться? Как на суше бурят, так и мы на отдельном основании. А если цифры какие — так они в конторе есть.
Корреспондент задумчиво пожевал губами и записал что-то в блокнот, сильно горбясь, почти уткнувшись носом в колени.
— Вам же лучше будет, — проговорил Федор. — А на буровой и писать неудобно — холодно, шум. На берегу в контору зайдете — вам любые показатели дадут. И автобиографии наши там есть.
— Молодой человек! Почему вы постоянно учите меня писать? Я же не советую вам, как лучше бурить?
Сказано это было весело и в общем дружелюбно. Но едва возникшее сочувствие к корреспонденту разом пропало. Все они на одну колодку!
Федор пожал плечами:
— Дело хозяйское.
* * *— Вон буровая, — сказал Виталий.
Архипов поднял голову. Издали вышка выглядела странно и беспомощно: ржавая тупая игла, торчащая из моря.
Но минут через двадцать, когда подошли ближе, сооружение поразило Архипова своими размерами. С катерка, сразу ставшего крохотным, он, щурясь, разглядывал железную громадину.
На рыжих сваях, похожих на колонны, были подняты метров на десять над водой две площадки, связанные узким длинным мостиком, — основания. На большом основании стояла сорокаметровая вышка, похожая на радиомачту с отпиленной верхушкой. На меньшем — дощатый домик, какие-то баки.
Рабочие перелезли через поручни, и Архипов перелез. Катерок с минуту плясал возле ржавых, с густой прозеленью свай, стукнулся о них бортом и упруго отскочил. Но рабочие успели прыгнуть с борта на маленькую площадку, висящую невысоко над водой. Затем катер еще раз подвели к сваям — специально для корреспондента. Архипов оторвал глаза от полосы мутно-зеленой воды внизу и тоже прыгнул, еще в воздухе схватившись за чьи-то протянутые руки.
Следом за рабочими по крутой «корабельной» лесенке Архипов взобрался наверх. Прежде всего он осмотрел основание. Виталий шел следом и пояснял:
— Вот это двигатель. А там свечи — спаренные трубы. Это чтобы быстрей наращивать: вдвое меньше времени теряется. А вон, видите, лежит — это турбобур.
— Тот самый, знаменитый?
— Тот самый. Хотите посмотреть?..
Потом по переходному мостику они прошли на меньшее основание, в культбудку — дощатый домик о двух комнатушках.
— Вот приемник, рация, — показывал Виталий. — А здесь, в ларе, НЗ. Если штормит, смены не меняют, приходится два — три дня сидеть на основании. Тогда отсюда продукты берут. Тут все есть — и сухари, и консервы, и сахар, и сгущенное молоко.
— А вода?
— Воды много, — улыбнулся Виталий. — Прямо за стеной бак. Сразу по двенадцать кубометров завозят.
Архипов вышел из культбудки. Вдали, едва заметный, подбирался к горизонту катерок. Еще немного — и серая рябь совсем проглотит его…
Да и сама буровая показалась вдруг крохотной в огромном море. Стало одиноко и немного страшно. Архипов, словно впервые, оглянулся. Вода, вода… Неровная, мутная, бесконечная. И сквозь щели деревянного настила, очень далеко внизу, тоже виднелась вода.
Архипов зажмурился на секунду и недоуменно встряхнул головой: где это я?
Порой с ним бывало такое.
