Анатолий Загорный - Легенда о ретивом сердце
— Помню, — наконец вымолвила она, протянув к нему руки, — помню… Как зовут тебя?
— Илейка…
Его будто огнем обожгло, стоял, не в силах сдвинуться с места. Девушка сама подошла к нему, положила руки на плечи, прижалась лицом:
— Спасибо тебе.
Илейка увидел слезы в ее глазах.
— Чего ты? — спросил он, но Синегорка не ответила, отвернулась и стояла молча, кусая косу.
— Чего ты? — повторил Илейка, и девушка вдруг резко повернулась:
— Худо тебе от меня, худо руссу, худо печенегу…
Илейка отступил. Синегорка стояла с поднятой саблей, потом воткнула ее в землю.
— Сколько черепов то в поле белеется… Выеду по весне — сколько черепов из-под снега щерится, землею набиты, зубы скованы льдом…
Вдруг звонко и непринужденно расхохоталась:
— Глупый, Илейка! Вот и поверил…
Илейка действительно не знал, что и подумать. Девушка захохотала еще громче:
— В своем я уме, Илейка… Только, говорят, как ночь, оборочусь волчицею и но дорогам — шасть! Кто заблукал, не уйдет от меня… Крепко сожму зубы на горло. Так говорят… Веришь?
Спрашивала, а сама кусала волосы, и в глазах ее было что-то недоброе.
— У меня против оборотней стрелы заговорены, — сказал Илейка, подняв лук. Будь хоть Кощей Бессмертный, и тот падет замертво!
В словах его слышалась недвусмысленная угроза, рука уже натягивала лук. Девушка побледнела:
— Нет… не я люди так говорят, злые…
— А ну, перекрестись! — потребовал, улыбаясь, Илейка.
— Вот, — с готовностью перекрестилась девушка, — видишь? — и поглядела на Илейку нежно-нежно. Тот смутился. Девушка опустилась на траву: — Здесь я Синегорка, а там…
Она кивнула в сторону широкой заокской степи, где колыхались буйные травы и парили пернатые хищники… Дичью, волей тянуло оттуда; казалось, какие-то едва уловимые запахи касались ее ноздрей, они широко раздувались.
— Там меня зовут девушкой-гюль, — сказала она. — Знаешь, что это? Это цветок такой, колючий и красивый. Он раскрывается вместе с восходом и весь день следит за солнцем. Он растет по яругам, и ты его видел тысячу раз.
Синегорка говорила, устремив глаза за реку, и Илейка не мог оторвать от нее взгляда. Кто она? Откуда? Говорит загадками, и не ему разгадать их, по от каждого ее слова слегка замирает сердце, будто оно напоено пьяным солнечным зноем и пахнет, как те цветы по яругам…
Сердито оглядела Илейку с ног до головы:
— Не знаешь ты, как стучит бубен ночью в степи… как сердце стучит, как стелются травы и никто не спит… Ночь, ночь… Всякие звери и зверюшки затевают игры — веселые игры. И если заревет тур — мураши ползут по спине. Могучий голос. Я всякую ночь слышу его, слышу и остаюсь здесь… Проклятье этому берегу… Здесь меня ненавидят, называют колдуньей…
Синегорка не договорила, кинула взгляд на Илейку:
— Пригож ты, пригож… Ничего не скажешь. Может, полюблю тебя. А коли полюблю…
Лукаво взглянула, подняв красивые брови, и притворно вздохнула:
— Коли я полюблю — добра не жди. Поедем, Илейка, со мной… Туда… в дикие степи, а? Будем вести торг с ними.
— С кем? — насторожился Илейка.
— А с печенегами…
Илейка освободил плечо:
— Нет, не торг, а битву вести будем.
Девушка не смутилась:
— Битву так битву. Оно и лучше… ха-ха-ха… Рассечь бы мечом твоим шелом хакана. Знаешь, у него крепкий шелом и твердая, как кремень, голова. А у тебя добрый меч? Ого! — восхитилась она, вытащив меч из ножен. — Таким мечом его можно рассечь до самого седла. Не то что сабелька…
В груди Илейки шевельнулось подозрение:
— Где ты добыла ее?
Ничуть не смутилась девушка, ответила дерзко:
— Где добыла, там тебе не добыть. Что ж, поедешь со мною? Скажи только слово, уйдем за Оку — поминай как звали. По травам покатимся.
Илейка не успел ответить. Громкий, прямо-таки нечеловеческий голос раздался с яра:
— Сине-е-горка-а! Пусть тебя разразит гром-грохотун! Где ты прячешься?
Могучего вида всадник маячил на высоком обрыве. Седая бородища его, разлетаясь по ветру, закрывала темное грубое лицо. Шелом сверкал на солнце, как золоченый купол церковки в Муроме. Конь упер косматые ноги в край обрыва и мотал головою.
— Он, — прошептала Синегорка и как-то сразу увяла: глаза потухли, лицо посерело.
— Кто это? — спросил Илейка.
— Он, — повторила Синегорка. Встрепенулась, упала на колени перед Илейкой, смуглыми руками обхватила его колени: — Не люб он мне! Верь, Илейка, совсем не люб… Старый, а куда как грозен. Что я поделаю с собой, коли не люб! Опостылел мне… Возьми меня, Илейка, укради, — шептала Синегорка прерывающимся голосом. — Все равно как в клетке я золоченой. Нет мне воли, нет жизни, возьми меня, Илейка. Тебя буду любить, у души держать буду. Поскачем с тобою в степь, в ночи скроемся…
— Си-не-горка! — грозно повторил голос, — Да ты откликнешься наконец?! Иди. встречай своего мужа-а!
— Не муж он мне, — затрепетала Синегорка, — крест святой, не муж. не венчана ни по-христиански, ни по старым обычаям… Веришь ли мне, Илейка?
Илейка был совершенно сбит с толку и не знал, что сказать. Словно крепкий ветер, напоенный цветочный духом и зноем чернобылья, потянул в душу. Видел только ее. такую близкую, такую далекую.
— Любишь ли меня, Илейка? — прижалась к нему девушка, поцеловала в губы, обдала жаром своего тела.
— Где ты? — снова донесся громовой голос всадника. — Вот я тебя! Где ты там прячешься, непроглядная душа?
Синегорка оторвалась от Илейки, выступила из-за куста:
— Здесь я, здесь!
Повернувшись к Илейке. зашептала:
— Уходи! Скройся в яруге, а как солнце подвинется к заходу, приходи с мечом. Он будет спать…
— Конь у меня на тропе остался, — ответил Илейка.
Синегорка досадливо поморщилась:
— Выходи тогда, покажи, что ты витязь…
Но всадник уже заметил Илейку. Он гневно покружил над головой дубину и пустил ее вниз. Страшно взвизгнула всеми своими закорючками пудовая, налитая свинцом палица, зарылась в землю у самых ног Идейки, обдав его песком. Всадник спешился и тут же предстал грозным видением. Это был огромный старик, на две головы выше Идейки, широченный в плечах, но уже сгорбленный. Седобородый, темнолицый от загара, глаза водянистые, щека будто бычьей жилой зашита. Золоченый наплечник со стальной сеткой, кольчуга на мощном теле не кольчуга, а стальная плетеная рогожа, перехвачена обрывком бечевы, ржавые амулеты на груди — ключи, ложки, коньки. За плечами свисает до земли когда-то прямо-таки княжеская, теперь же вытертая во многих местах и заношенная луда (*род богатырского плаща, расшитого золотом). Узловатой рукою он держал большой меч. Остановился перед Илейкой, будто вяз перед кустом терновника. Илья положил руку на рукоять своего меча, казавшегося теперь таким маленьким перед оружием великана.
— Зачем ты здесь, а? — открыл рот старик, словно поворошил кучу железа. — Прежде ты мне ответь, а потом я раздавлю тебя, инда красный сок побежит.
Великан не шутил: стоило ему вытянуть руку с мечом — не подступить Илейке. Синегорка бросилась между ними:
— Ладно, убей тогда и меня, или я сама брошусь на саблю!
— Поди прочь, Синегорка! Знаешь ли ты, мужичина, — говорил он Илейке, — кто я таков? Знаешь ли, как меня величают па Руси? Меня зовут Святогором. Слыхал?
— Слыхал, — ответил Илейка, — да только недоброе говорят о тебе.
Ч— то говорят? — переспросил Святогор и закашлялся, покраснел от натуги. — Что говорят жалкие пахари?
— Говорят, перестал воевать печенегов.
— Ах, ты! — задохнулся, Святогор и поднял меч.
Сннегорка прижалась к Илье:
— Убей меня, убей нас обоих.
— Отойди, Сннегорка!
— Убей! — нас не разлучишь!
— Уйди! Положу на ладонь, прихлопну — мокренько будет!
— Его люблю! Постыл ты мне, старый!
— Умолкни!
— Не умолкну. Жизни мне нет с тобой… Соблазнил меня славой да громким именем!
Илейка видел, как побелел, что стена, Святогор, губы его задрожали:
— Ты что говоришь, одумайся!
— Нет, — отрезала Синегорка, словно саблею полоснула, — не одумаюсь!
— Врешь ведь, — весь искривился от злобы Святогор, — не любишь ты его, не можешь любить никого. Один я стерплю все и все прощу! Одумайся!
— Нет!
— Скажу, кто ты есть, — сжал огромные кулаки старик. — Слушай… Она вовсе не женщина, а оборотень… Волчица она заокская… Каждую ночь в степи бегает.
— Замолчи, старик! — гневно крикнула Синегорка. — Все-то ты врешь! Не верь ему, Илейка!
— Нет, не вру, святы мои слова. Каждую ночь берет челн и плывет на тот берег… А там уже оборотится зверем, бежит, а за нею целая стая…
Илейке вдруг представилась ночь, светлая, лунная, девушка бежит по степи, а за ней печенеги… Свистят, гикают.
