Дмитрий Евдокимов - За давностью лет
Гучков за пять лет не сделал ни одного серьезного шага в Государственной думе; он только управлял из-за дырявого занавеса худой игрой октябристских марионеток, но зато он часто вставал в позу, делал многозначительные жесты. Занимал место председателя Государственной думы и демонстративно отказывался от него, ездил на Дальний Восток, два раза дрался на дуэли.
Но к жестам и позам быстро привыкают, и они уже не производят надлежащего впечатления, так и с А. И. Гучковым: все привыкли к его „политическим" выходкам, как привыкают к недостаткам человека.
Увы, и новое выступление" Гучкова не будет иметь успеха: пошумели газеты, поболтали „в обществе", и „безрезультатный" выстрел не оставит никаких политических последствий: ни свои личные фонды, ни фонды октябристской партии Гучков этим не поднимет.
Демократия же с улыбкой смотрит на эту барскую забаву с автомобилями, пистолетами, барьером и секундантом».
— Как говорится — ни прибавить, ни убавить! — заметил Андрей. — А вот еще несколько заметок.
«Саратов. Газеты передают: один саратовский помещик, генерал, проживающий в Ницце, недавно умер. Одновременно умерла в Ницце богатая английская леди. Одному и тому же похоронному бюро было поручено отправить обоих покойников для погребения на их родину. По доставке гроба с останками английской леди в Лондон родственники покойной пожелали проститься с незабвенной тетушкой. Открыли гроб и ахнули: перед ними лежал почтенный генерал в мундире. Немедленно была послана телеграмма похоронному бюро в Ниццу. В ответ получили извинения и адрес родственников генерала в Саратове. Обратились по телеграфу с запросом. Последовал ответ: „Тетушку вашу сегодня похоронили со всеми воинскими почестями. Располагайте нашим генералом по вашему усмотрению"»
«Подлог аттестата. Симферополь. Бывший чиновник особых поручений при севастопольском градоначальнике Христенко обвинялся в составлении подложного аттестата об окончании шести классов гимназии. На суде Христенко сознался, что аттестат купил. Присяжные вынесли ему оправдательный приговор».
— Молодец Лариса, — одобрил Максим Иванович, — довольно неожиданный подбор, но интересный.
Вдруг раздался звонок.
Игорь улыбнулся во весь рот и сказал;
— По-моему, это прибыл д'Артаньян с алмазными подвесками королевы.
Дверь в кабинет распахнулась — на пороге стояла Лариса, протягивая им красненькую папочку.
— Разрешите доложить! Задание выполнено.
— Ур-ра! — закричали ребята. — Только с поезда?
— Нет, я приехала утром. Приняла ванну, решила немного отдохнуть и будто куда-то провалилась. Проснулась — батюшки мои — уже семь вечера! Я пулей сюда. Сейчас переведу дух и расскажу все по порядку.
Кружковцы внимательно выслушали ее рассказ о краеведе Ефимове, его симпатичной внучке, о помощи милиции и, наконец, о встрече с Ксенией Викторовной. Лариса зачитала все переписанные документы.
— Ну а что произошло с Новинской в Петербурге? — спросил Андрей. — И главное, какова судьба ее отца? Неужели не узнала?
— А вот и узнала! — победно сообщила Лариса. — На прощание Ксения Викторовна показала мне письмо Новинской, присланное уже из Петербурга, точнее, из Ленинграда в двадцать четвертом году:
«Дорогая моя и бесценная Ксюша!
Ты интересуешься подробностями моего замужества, изволь. Придется мне начать издалека. В Петербурге мне удалось поступить на Пречистенские курсы, было трудно, перебивалась уроками. Единственной радостью были письма отца и твои. Спустя год меня пригласили в департамент полиции, какой-то чин официально уведомил, что мой отец погиб от чахотки. Никаких подробностей мне не сообщили. С горя я не знала, куда деться. Но началась война, и я пошла работать в госпиталь. По-прежнему всей душой я сочувствовала революционерам, но кому откроешься? За мной и так постоянно ползло пятно дочки каторжанина.
После революции я ушла на фронт, теперь уже фельдшерицей, в красноармейскую часть. В 1919 году, когда гражданская была на исходе, я неожиданно встретила... Гриню. Это было в Крыму, на какой-то маленькой железнодорожной станции. Я выскочила из санитарного вагона, решила развесить выстиранное белье для просушки. Внезапно около меня оказался какой-то моряк и начал орать, что я нарушаю порядок на станции. Я смутилась, пыталась что-то сказать в свое оправдание, но матрос продолжал наступать. Его разглагольствования прервал чей-то голос. Я подняла глаза, ко мне шагнул рослый широкоплечий военный в кожанке.
„В чем дело?” — спросил он сурово.
„Эта гражданка решила прачечную открыть!” — опять заорал матрос, держа в руках, как доказательство, выхваченное у меня мокрое полотенце.
„Я не знала, что нельзя”, — всхлипнула я, не поднимая глаз.
„Все в порядке, — неожиданно весело сказал военный. — Я лично знаю эту девушку. Р-разойдись. Здравствуй, Сашенька! — услышала вдруг я ласковое. — Ты действительно не узнаешь меня?”
Я посмотрела на него снизу вверх. Строгое волевое лицо, заметный шрам на лице, густые пшеничные усы. Нет, я не знала этого человека.
„Что ж, придется знакомиться заново”, — вздохнул военный.
Приложив руку к козырьку фуражки, он отрапортовал: „Разрешите представиться. Командир бронепоезда имени Парижской коммуны Решетников”.
„Гриня! — воскликнула я. — Неужели это ты? Ты жив?”
Он схватил меня в охапку, покрывая мое лицо поцелуями: „Я знал. Я верил, что тебя найду!”
Вот так, дорогая Ксюша. Теперь мы снова живем в Ленинграде, оба учимся — Гриня в школе летчиков (не сидится ему на земле), а я — в медицинском. Думаю, это мое призвание. О тех страшных днях Гриня рассказывает неохотно. Как умирал отец, он не знает, их впоследствии раскидали по разным рудникам. После процесса их этапировали вместе с Афанасьевым-Симоновым. Тот очень страдал. Говорил, что по его вине были все схвачены. Действительно, он убил Гусева. Когда Гриня его увидел, ему показалось, что тот был не совсем в своем уме. А вскоре он повесился на оконной решетке. В общем, запутанная история. Да и мне. честно говоря, не хочется бередить старые раны, поэтому я старательно обхожу воспоминания о прошлом.
Пиши мне чаще!»
— Ну что ж, многое проясняется, — резюмировал Максим Иванович. — Но еще больше неясного.
— А по-моему, все ясно! — воскликнула с обидой Лариса.
— Да ты не обижайся. Сделала ты много, молодец. Но чувства, эмоции не должны владеть исследователем. Можешь ты сейчас сказать, какое конкретное задание выполняла группа Новинского?
— Получала и распространяла «Правду»! — ответила Лариса.
Максим Иванович покачал головой:
— Думаю, что задание было более серьезное. Ты помнишь, Новинская несколько раз упоминала о таинственных лицах, ей незнакомых, появлявшихся в их доме? А для чего служил топчан в сарае?
— Я думаю, что дом Новинского был своего рода пересыльным пунктом для бежавших с каторги, — сказал Андрей.
— Я тоже так думаю, — согласился Максим Иванович. — Но нужны веские доказательства. И мы не знаем ответа на самый главный вопрос: был ли Афанасьев-Симонов просто убийцей или же провокатором?
— Наверное, теперь этого никто не сможет сказать, — ответил Борис.
— Напрасно ты так думаешь, — покачал головой учитель. — Надо поискать в архивах охранки — не мелькнет ли там фамилия Афанасьева-Симонова. И потом есть еще одна ниточка. Она ведет...
— В Ленинград, — радостно угадал Андрей. — И поеду туда я. Решетников, видимо, знал больше того, что рассказывал своей жене, просто не хотел ее расстраивать. Еду я в понедельник, поскольку досрочно сдал сессию. И уж тут-то потребуются все мои криминалистские способности...
— Хвастун, — пожала плечами Лариса.
ПО АДРЕСУ НЕ ПРОЖИВАЕТ...
Столовая явно не относилась к числу перворазрядных. Раздатчица плеснула в стакан из большого алюминиевого чайника грязно-белой жидкости, назвав это безобразие кофе с молоком.
Поборов чувство брезгливости, Андрей взял стакан и сел за столик к окну, поглядывая на редких прохожих. Приходилось терпеливо ждать, когда Екатерина Ивановна Тютькина вернется из своего обычного похода по магазинам.
Андрей пил кофе и пытался прикинуть план действий. Скорее всего, Новинская погибла во время блокады. Ведь последнее письмо Ксении Викторовне вернулось с почтовой наклейкой: «Гражданка Новинская по данному адресу не проживает». Кстати, почему, интересно, она не взяла фамилию мужа? Наверное, хотела сохранить память об отце.
Можно было бы, конечно, послать письменный запрос в ленинградский адресный стол, но они не знали ни отчества Решетникова, ни года его рождения. Значит, надо было кому-то ехать. Вызвался ехать Андрей не случайно. Учитывая неясность исходных данных, требовалось применить не просто смекалку, а метод дедукции. А кто владеет им в большей степени? Конечно, он, Андрей. Не зря ведь учится на следователя. Ему, кстати, все больше стала нравиться учеба в милицейской школе. Нравились и спецпредметы, и даже теория. Раньше бы не подумал, что история государства и права может быть такой интересной. Вот, например, известная формулировка, что незнание закона не освобождает от ответственности, родилась еще, оказывается, в Древнем Риме. Каждого римского гражданина, вступающего в совершеннолетие, приводили на форум, где висели таблички с законами, и заставляли выучивать их наизусть. Правда, тогда законов поменьше било, чем теперь. Но он полностью согласен со своим преподавателем, что основы юридического законодательства должны изучаться в каждой школе. К сожалению, пока не разработан свод законов по Российской Федерации. А в некоторых республиках такие своды уже есть. Получается, что у нас действуют еще порой указы, принятые в сороковые, а то и тридцатые годы и даже иногда противоречащие друг другу. Непорядок. Преподаватель так красноречиво и убедительно об этом рассказывал, что Андрею захотелось немедленно самому включиться в работу комиссии по разработке свода законов и ускорить это дело.
