Дмитрий Евдокимов - За давностью лет
Мы дружно расхохотались...
...Говорят, что если тебе бывает очень весело, это не к добру. Ночью мне приснился страшный сон — будто стою я утром перед трюмо и расчесываю свои волосы. Вдруг в комнату вбегает какой-то мальчишка и подает мне конверт. Я беру его и сразу нащупываю обручальное кольцо. Стыд и отчаяние охватывают меня — суженый отказался от своего слова. Я начинаю плакать сначала тихо, потом навзрыд.
Когда я открываю глаза, они еще полны слез. Слышу громкий, настойчивый стук в дверь, голос отца, чужие голоса, возбужденные и злые. Потом ко мне в спальню заглянул отец: „Сашенька, оденься. У нас жандармы".
Грубые люди в шинелях и сапогах, не церемонясь, переворачивали все вверх дном. Под утро они увели отца, не дав мне с ним попрощаться. Утром пришла заплаканная Полина — ночью арестовали и Гриню. Она же рассказала, что якобы два молодых человека, недавно приехавших в город и работавших на станции, покончили оба самоубийством, не поделив какую-то красавицу. Сердце мое сжалось в смутном предчувствии еще одной беды. Пересилив себя, я отправилась на занятия в школу, но часы шли и никто — ни Гусев, ни Афанасьев — так и не появились. Шли дни. Я ходила то в губернское присутствие, то в судебную палату. Наконец меня направили в жандармское управление. Жандармский офицер был внимателен и любезен, осторожно выспрашивал, кто приходил к отцу, что приносили либо уносили. Однако, убедившись в моем нежелании говорить, стал тих и официален, заявил, что мой отец — опасный государственный преступник и свидание с ним дать не может. Я подала прошение губернатору, и мне все же позволили увидеть отца. Свидание длилось десять минут. Отец осунулся, но улыбался мне по-прежнему нежно. Прощаясь, он сказал: „Сашенька! Слушай меня внимательно — продавай немедленно дом и отправляйся в Петербург на учебу".
Через несколько дней состоялся суд. Шел он при закрытых дверях. Никого, даже родственников, не пустили в зал суда. Меня лишь уведомили, что Новинский Сергей Григорьевич осужден на три года каторжной тюрьмы с последующей ссылкой. Вскоре закрыли и народную школу как рассадник революционной заразы. Я осталась без работы и вынуждена была последовать совету отца».
ЧТО ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ!
В следующий четверг ребята пришли к Максиму Ивановичу раньше назначенного часа в надежде, что, может быть, он получил какие-либо известия из Зауральска.
Однако, войдя в кабинет, по вопросительному взгляду учителя поняли, что он тоже ждет результатов поездки.
— А где Лариса? — спросил он. — Неужели не приехала? По времени вроде пора... И не звонила даже.
— Домой звонила, — сообщил Андрей. — Но ничего толком не сказала. Обещала вскорости быть.
— Да-а, — разочарованно протянул Максим Иванович. — Неужели пустой билет? Я, честно, очень надеялся на краеведа Ефимова.
— Не нужно было девчонку посылать, — буркнул Борис. — А вообще, раз собрались, давайте делом заниматься. Вот ты, Игорь, говорил, что подбираешь материал по социальным вопросам и по царской полиции.
— Пожалуйста, — встрепенулся Игорь. — В двенадцатом году дело дошло до того, что действующая армия оказалась не только без винтовок, патронов, но и даже... без штанов. И это в канун первой мировой войны. Если разрешите, я вам зачитаю фельетон «Правды» того времени:
— «Где штаны?
До сего времени войска не получили шаровар по сроку 1911 г. ...Шаровар защитного цвета почти нет, но и черных в некоторых частях не хватает для снабжения ими призываемых запасных...
Как хотите, — армия без штанов не может называться „действующей”.
М. Меньшиков
„Новое время"
В начале интендантского бытия была крупа. Гречневая, ячная — „толстая" и „тонкая", пшенная, кукурузная...
Во всех видах и смыслах, в виде каши с салом, с „жаренками", с маслом коровьим, с маслом постным — она служила для восстановления солдатских, сил, а в смысле счетов и расчетов с подрядчиками — питала интендантов.
Затем вышли на сцену холст и сукно. Интендантские „холстомеры” проявили большие таланты — изобрели двенадцативершковый аршин, затем перешли на „десятичную” систему, по которой в аршине оказалось только 10 вершков — для ровного счета.
Но в полном блеске интендантский гений развернулся на сапогах.
Солдатские сапоги были лакомым блюдом на роскошных интендантских пирах. На балах интендантские красавицы блистали сапогами с картонными подошвами, — конечно, превращенными в бриллианты и золотые украшения. Солдатскими сапогами расплачивались в ресторанах. И эти же сапоги в невероятном количестве проигрывали в карточных клубах повсеместно, где только были клубы.
Пока солдаты без сапог ходили за тысячи верст бить турка и японца, сапоги совершали недалекие путешествия из амбара подрядчика в интендантский склад и обратно.
Сапоги были в столь большой славе, что сам М. О. Меньшиков из „Нового времени'” взял их под свою патриотическую руку. Чтобы, упаси боже, интендантские склады не осквернились сапогами, поставленными каким-либо „жидовским” поставщиком, М. О. Меньшиков усиленно рекомендовал сдать подряд на них его знакомому Френкелю, который обезопасил бы интендантов от „еврейского засилья”.
Это была вершина славы солдатских сапог и интендантской изобретательности.
Но... всему бывает конец. Сначала левая печать, потом даже правая, потом ревизующий сенатор Гарин вытащили всю картину интендантского „патриотизма” за ушко да на солнышко. И оказалось:
крупы нет: не из чего варить солдатскую кашу;
капуста гнилая: щи хотя и можно варить, но тухлые;
холста нет: зимой туда-сюда, но летом не ахти как приятно.
Сукна нет: летом ничего, но зимой отнюдь не способствует.
Сапог нет: результат и зимой и летом плачевный.
Стоит солдатик — на голове „головной убор”, в руках ружье... а штаны „3-го сорта”.
Однако штаны те частью за ветхостью расползались, частью просто их на всех не хватило.
Увидел это М. О. Меньшиков, и даже его прорвало:
— Как хотите, — сказал он, — мое дело насчет штанов сторона. Только армия без штанов — какая же это „действующая армия"?!»
Все засмеялись. Особенно заливался Андрей:
— Я представляю себе: стоит солдат на часах и без штанов. Ой, не могу. А как в атаку идти? Ха-ха-ха.
Потом он взглянул на часы и заскучал:
— Похоже, что Ларисы не будет. А если так, разрешите зачитать то, что она выписала из газет. Она занималась великосветской хроникой. Причем хронику эту «Правда» давала в пародийном стиле, показывая «свиное рыло» сильных мира сего. Можно, я зачитаю?
— Конечно, конечно! — поддержал Максим Иванович.
— «Дуэль.
Вчера в Гатчине между лейтенантом Жерар де Сукантон и князем ханом Нахичеванским, офицером лейбгвардии Кирасирского ее величества полка, состоялась дуэль на пистолетах. Дуэлянты стреляли на расстоянии 25 шагов. Ранен барон Жерар де Сукантон, пуля попала ему в правый бок и застряла в легком. Причина дуэли — ссора на романтической подкладке».
— Тоже мне — «романтическая подкладка»! — покачал головой Борис. — Просто с жиру бесились. Мужики с голоду пухнут, а эти идиотизмом занимаются.
— Князьям да графьям подражали политические деятели. Чтобы создать себе славу светских людей, тоже дуэли затевали. А стреляться боялись, вот и получался жалкий фарс. Для примера зачитаю:
«Политическая дуэль.
Буржуазная пресса пережила неделю о Гучкове. Сколько разговоров велось по поводу его дуэли с Мясоедовым! До дуэли шло гадание: состоится дуэль или нет, кто секунданты, каковы условия, где место встречи, как чувствует себя А. И. Гучков; повел он бровью при входе в зал думского заседания или нет; зачем он поехал в Москву — прощаться с родными, составлять завещание или сказать последнее „прости" избирателям-октябристам?
После дуэли бульварные газеты аршинными буквами писали на страницах, отданных под А. И. Гучкова.
Дуэль состоялась... Полиция помешала первой встрече... Противники обменялись безрезультатными выстрелами. Дуэлянты разошлись врагами. Затем пошли: протоколы переговоров, протокол дуэли, описания очевидцев, сообщения секундантов, портреты участников, и среди них светила 3-й Государственной думы А. И. Гучков, П. И. Крупенский и А. И, Звягинцев.
Что за шум, что за событие необычайной важности? Решалась судьба России, спасалось большое общественное дело? Ничего подобного — спасалась надежно подмоченная репутация лидера октябристов накануне новых выборов в Государственную думу.
Гучков за пять лет не сделал ни одного серьезного шага в Государственной думе; он только управлял из-за дырявого занавеса худой игрой октябристских марионеток, но зато он часто вставал в позу, делал многозначительные жесты. Занимал место председателя Государственной думы и демонстративно отказывался от него, ездил на Дальний Восток, два раза дрался на дуэли.
