Музафер Дзасохов - На берегу Уршдона
Кто видел, как Гадацци перебил своих же собак? Никто не видел. Однако все село знает.
А еще говорят, что можно что-то утаить!
Уже явно ощущаешь, как тепло пригревает солнце. В феврале такая погода нечасто стоит. Теперь понятно, отчего Дзыцца вспоминает о некоем человеке, продавшем за бесценок свою шубу. Выдались солнечные дни в холодный месяц, рассказывает Дзыцца, он и продал шубу, не нужна, мол, больше…
На южных склонах снег осел, сделался рыхлым. Словно крупная соль блестит. От кладбища, там, где обрыв, до родника Елмаржа снежная полоса на склонах все быстрее сползает к Куройыдону. Темнеет земля, кое-где уже пробилась реденькая травка.
Воробьи повеселели, почуяв весну. Куда девался их взъерошенный вид! Слетаются стайками на обнажившуюся из-под снега землю и тихонько чирикают. «Чирик-чирик-чир!» — пробуют голоса. Не разучились ли за зиму? Громко петь не смеют, а может, не решаются, силу берегут. Чтобы когда придет большая весна и прилетят ласточки и грачи, в птичьем хоре не осрамиться.
И на улицах стало оживленней. Мужчины, кто свои дела переделал, старики потянулись к ныхасу — посидеть на весеннем солнышке, поговорить. Положили под акацией два бревна — чем не скамейки! Кто обтачивает черенок для лопаты, кто ладит новое топорище, а кто и просто палочку выстругивает — чтоб было чем руки занять. Надо куда-то их деть, когда нет достойного занятия…
К весенним работам готовятся еще с зимы. Убирают с огородов стебли прошлогодней кукурузы, сносят в кучи. К весне провянут на солнце, легче будет околотить. А Бимболат с осени позаботился, у него в огороде ни одного корня не осталось. Даже навоз заготовил.
Почти все мужчины с нашей улицы собрались. Не молча сидят, а разговор пока не ожил по-настоящему. Кто куда повернет, туда он и потечет. Нужно время. Один что-нибудь расскажет, другой, третий — дело само себя определит. Если в слабенький костерок каждый веточку подбросит — он не погаснет. А там, глядишь, и большой разгорится.
Разговоры на осетинском ныхасе всегда очень веселые. Вроде ничего нет смешного, в другой раз и внимания не обратили бы, а здесь все смешно. Вот Куцык идет. Сапоги начистил, блестят. Совсем еще новые. Через день-другой их и не узнаешь… И рубаха на Куцыке новая.
— Эй, чего так нарядился? — крикнул Гажмат. — Износишь, во что ж мы тебя оденем, когда помрешь?
— Не беспокойся, — с достоинством ответил Куцык, — для живого не найдется, а мертвого всегда обуют и оденут!
Над шуткой Гажмата посмеялись, но слова Куцыка заставили многих задуматься.
Верно сказал Куцык. Будь ты бедней бедного, а в последний путь проводят достойно: и во что обрядить найдут, и поминки устроят. Может, за всю жизнь о человеке ничего хорошего не сказали, а у могилы не поскупятся на самые красивые слова.
Уж кто-кто, а Куцык это знает. На себе испытал, хоть сам жив и здоров.
В прошлом году такая с ним вышла история. Умер человек в соседнем селе. На похоронах один из близких семье покойного попросил Куцыка сказать несколько слов. Дескать, от общего имени. Куцык согласился, хотя ничего не знал о покойном. Ему случалось и раньше говорить прощальное слово. Непонятно было лишь одно: почему именно к нему обратились с такой просьбой. Из приличия Куцык спросил, что за человек был покойный.
«Осетином был, воспитал трех сыновей», — ответили ему.
«Долго проболел?»
«Ни одного часа! Ни разу в жизни „ох“ не сказал. Третьего дня вернулся со свадьбы, лег отдохнуть, а наутро жена нашла его мертвым».
Ну, раз был настоящий осетин, подумал Куцык, значит его жизнь и на мою похожа была, и на других, кого знаю. И начал с того, что первым долгом сказал про отменное дружелюбие покойного. Что честь его не уронят и сыновья…
В толпе зашушукались, всех удивило, что такое говорит человек? Покойный при жизни со всеми был на ножах, а его трое сыновей не выходили из тюрем. Когда же Куцык брякнул о военных заслугах покойного, в толпе зароптали: «герой» всю войну отсиделся в тылу.
«Может, он о ком-нибудь другом говорит?» — услышал Куцык за своей спиной.
По дороге с кладбища он узнал правду о покойном, да какая теперь была от нее польза, от правды! Тот, кто его просил слово сказать, за собой вины не признал:
«Я сказал — осетин был. Сказал, и сейчас так скажу!»
И его можно понять. Своего земляка не посмел помянуть добром, так пусть незнакомый человек это сделает: чужими руками легче обрывать колючки.
Эта история кое-чему научила Куцыка, потому он и ответил Гажмату как подобает.
А разговор между тем перешел на Джетагажа. Тут одна история смешней другой!
Джетагаж — всеобщий любимец, где он, там и веселье. От одного его вида со смеху покатишься. Только не всем бывает смешно. Его слова могут так уколоть!.. Хуже иголки.
Ходит он вечно небритый, щетина до самых глаз. А они блестят, будто жиром смазаны. И всегда в них чертики веселые-превеселые! Посмотрит на тебя, мигнет глазками — и в каком бы ты ни был плохом настроении, губы сами растягиваются в улыбке.
А самое интересное, мне кажется, — это его возраст. Никто не знает, сколько ему лет. Я тоже не знаю. Когда он с молодыми, то выглядит намного моложе, а рядом со стариками — сам как старик.
За словом в карман не полезет. Оно всегда у него наготове. Да такое, что и не ждешь. Находились охотники подшутить над Джетагажем — не получилось. И они угомонились.
Одно время поговаривали, что у Джетагажа уйма денег на сберкнижке. Неизвестно, кто распустил слух. Люди, конечно, удивились: откуда могут быть сумасшедшие деньги? Гадацци как-то напрямик его спросил:
«Джетагаж, дорогой! Скажи, сколько на твоей сберкнижке?»
«Ровно столько, сколько ума в твоей голове», — ответил Джетагаж.
Понимай, как хочешь!.
— Однажды был такой случай, — начинает Гажмат новую историю. — Как раз на праздник святого Георгия такой дождь прошел, что река разлилась. А людям надо на другой берег. Стали искать брод. Не нашли — все затопило! Джетагаж и говорит: «Если бы этот святой был действительно святым и мог чудеса творить, он бы не дал разлиться реке. Я возвращаюсь». — Повернулся и пошел домой. За ним и остальные.
— А как он сказал одному плотнику, который все жаловался на разные болезни? — спрашивает Бимболат.
Гажмат посмеялся, вспомнив:
«Вот, — говорит, — все потею, слабость одолела».
А Джетагаж ему: «Так твое ли дело — строить мосты? Брось ты их к дьяволу!»
Все засмеялись: понравилось, как Джетагаж срезал. Это если по-русски сказать — не смешно, а по-осетински другое дело, потому что слова «пот» и «мост» и пишутся и звучат одинаково.
— А как в его огороде ветром кукурузу повалило?
— И это было. Однажды ночью сильный ветер с дождем прошел. Рано утром Джетагаж возится в огороде, а сосед его спрашивает через плетень: чего, дескать, делаешь? «Да вот сам господь Бог мой огород облюбовал, чтоб ночь переспать… А глядя на твой, не скажешь, чтобы он ему понравился: кукурузы-то от земли не видать и прилечь негде!»
Тут и сам Джетагаж показался в конце улицы. Подошел — люди смеются. А Гажмат прямо покатывается.
— Легок на помине!
Джетагаж тоже улыбнулся:
— Знаю, ничего хорошего обо мне не скажете.
Ушанка на голове сидит как ей вздумалось, одно ухо вперед свисает, лицо заросшее, сапоги в грязи по самые голенища…
— Ей-богу, ничего плохого, — отвечает Гажмат. — Все, что от тебя самого слышали!
А вообще-то в этих историях выдумки больше половины. К тому, что действительно было, люди небыль присочинили. Одно от другого теперь не отличить. Да и зачем это нужно? Было бы смешно.
— Хотите, расскажу, как я был в Ардонс на похоронах?
— Конечно! — за всех отвечает Гажмат. — Кто тебя выслушает, как не мы!
— Сам слышал, а если бы не слышал, не говорил бы. Собрались все у могилы, один человек берет слово. «Царствие тебе небесное, дорогой Илико! Да будет пухом тебе земля. Чтобы всего было у тебя вдоволь, пока над долиной солнце ходит и в горах реки текут. Чтобы жареный поросенок всегда был перед тобой на том свете! Чтобы черный конь топтал поле твоего врага. Чтобы твои чувяки были смазаны, за поясом у тебя торчали, чтоб ты всегда мог обуться! Вот тебе трубка — кури! Вот пажа тебе, чтоб не споткнулся на дороге в лучший из миров! Кошку тебе желаю — если мышь подкрадется к хлебу твоему, не даст кошка хлеб опоганить… Ах, жаль, Илико, не слышишь меня! Но пусть будет с тобой и наша черная собака. Залезет вор украсть с твоего стола, собака разбудит тебя, чтоб ты не остался голодным…»
Люди улыбались, слушая. А под конец хохотали, держась за животы. Хоть и много сегодня говорили о похоронах, но порой так бывает, что об умерших вспоминают с улыбкой, а о живых — со слезами. Я не раз слышал это от Дзыцца.
XII
Когда Дзыцца в хорошем настроении, она поет такую песню:
