Музафер Дзасохов - На берегу Уршдона
Резать кабана Дзыцца пригласила Бимболата с Гажматом и меня послала за ними. Мне еще надо спросить Бимболата, не нужен ли третий человек в помощь. Тогда по дороге я и к Куцыку зайду, его попрошу.
— Зачем столько народу? И вдвоем управимся! — сказал Бимболат, когда я передал ему просьбу Дзыцца, — Гажмата, кажется, нет дома. Но сходи, может, уже и пришел. А нет, так и Куцык сгодится.
Гажмата и правда дома не оказалось. А Куцык сразу согласился.
Как Бимболат связал ноги кабану, я не видел. Из катуха донесся пронзительный визг, и кабана выволокли во двор. Когда режут свинью, об этом знает половина села: хоть уши затыкай, так визжит. Заколоть кабана непросто, да это лишь полдела. Главное — шкуру снять. Тут Бимболат мастер. У неумелого толку не будет, всю шкуру изрежет, и такая не пойдет на сыромятину. И без сала оставит, потому что в том и секрет, как шкуру не повредить да еще снять ее чистенько. Я и Куцык стараемся помочь Бимболату, особенно Куцык. Он тоже, как Бимболат, орудует ножом, но не получается у него.
— Оставь! Лучше подержи, где попрошу, — говорит Бимболат. — У тебя нож не годится.
Нож-то ни при чем, конечно. Бимболат так говорит, чтоб не обидеть. Такой уж работник Куцык, что все у него из рук валится. Посмотришь на их плетень — со смеху помрешь. Кривой, щелястый, ряды где выше, где ниже. Кое-как поставлен. Были бы прут и колья никудышные, а то ведь хорошие… А взять их лопаты, грабли или вилы! Никогда по-доброму не насадит. Все вкривь и вкось! Топоры не наточены, сено сложено в копны как попало, до зимы не простоят.
В работе и там, где требуется хозяйский глаз, Куцыка и сравнить нельзя с Бимболатом. И по характеру они разные. Бимболат тяжелодум. Пока слово скажет, десять раз подумает. А Куцык, наоборот, сперва скажет, потом станет думать. Но человек он добрый, не схитрит, не подведет. Этого нет у него в крови. Про себя говорит: я чернорабочий, мне какое попроще дело. Старается, как все, сил не жалеет, да не его вина, что не выходит. Одно плохо — слишком горяч. Раскричится, расшумится… И кто рядом с ним, на том и сорвет гнев. А кто ближе жены, кто всегда рядом? Вот он и покрикивает на свою Аминат.
Дзыцца вынесла большой таз — чтоб внутренности складывать. Ну печень там, к примеру, сердце… А свиные кишки ничего не стоят. Говяжьи или бараньи — другое дело. Дзыцца из них за полчаса приготовила бы такую колбасу!
— Дай-ка топор! — попросил меня Бимболат, когда снял шкуру.
Он ловко и быстро разделал тушу. Не особо жирный кабан, надо бы еще зерном подкормить — сала бы нагулял в три-четыре пальца. А сейчас если в два, и то мы останемся довольны. Нам хватит. Насолим, а есть соленое свиное сало — так пусть ничего больше не будет, кроме хлеба, с салом не пропадем.
— Голову и ноги требуется осмолить, — говорит Бимболат.
Прямо в сарае он развел костер. Как приятен запах паленой щетины, запах поджаренного сала! Кажется, весь двор ими пропах. Будто у нас всего изобилие.
Дзыцца шепчет мне на ухо:
— Возьми кусок мяса получше, я сварю, надо хороших людей угостить.
Это обязательно! Кто режет и свежует тушу, тем первый почет, угостить надо как следует. У них трудная работа — их зовут и когда радость в доме, и когда горе…
Бади и Дунетхан боялись выйти во двор. Даже как курицу режут, не могут смотреть, убегают. Наверно, им жалко, а может, крови боятся. Не знаю. А тут обе прибежали, когда все уже было кончено.
— Дядя Бимболат, а где пузырь? — спросила Бади.
Ага, вот что им надо.
— Ой, забыл! — Бимболат отыскал среди внутренностей пузырь, сполоснул в кадке с водой и отдал Бади.
Бади и Дунетхан надули его, затянули ниткой, чтоб воздух не выходил, и стали бегать по улице, подбрасывая пузырь…
Бимболат и Куцык сели за стол. Дзыцца поставила перед ними тарелку вареной свинины, от которой шел пар.
Принесла и графин араки, в тепле бока графина запотели… Хорошо, когда есть чем угостить. Не надо к соседям бежать, одалживаться. Дзыцца была очень довольна.
Отворилась дверь, и вошла Кыжмыда — мать Гадацци. Одна она никогда не стучит. Плохо слышит и поэтому, может быть, думает, что и другие не услышат, если постучит в дверь.
Бимболат и Куцык сразу встали: старшая в дом вошла.
— Приглашаем, бабушка Кыжмыда!
Она им рукой махнула: садитесь, мол. И заторопилась назад. Не знала, что у нас гости. Дзыцца вышла за ней в коридор.
Как годы согнули Кыжмыду! А говорят, в молодости была стройная, красивая. И будто бы отец Гадацци, не устояв перед ее красотой, похитил Кыжмыду из родительского дома. Вот какая она была!
Отца Гадацци считали жестоким человеком. Был он старше Кыжмыды на двадцать один год. Дети от первой жены были ей ровесниками. Отец Гадацци никогда не возвращался домой раньше полуночи. Начнет дубасить в дверь что есть силы, Кыжмыда вскакивала с постели, бежала открывать. Муж орал: «Чего долго не открывала? Может, вовсе не ждала?» И поколотит. А если сразу открывала, он того хуже расходился: «Ждала? А откуда знаешь, что это я постучал?» Опять побои, опять ругань…
От такой жизни Кыжмыда быстро состарилась, спину ей согнуло коромыслом.
Дзыцца повела соседку в маленькую комнатку. Мы не живем в ней — холодно, с осени не топили, чтобы сберечь дрова.
Кыжмыда стала вынимать яблоки из-за пазухи.
— Долю Баймы вам принесла, — сказала она. — Твой муж много мне сделал добра… Так вы хоть за него яблок поешьте.
Дзыцца смутилась.
— Зачем, бабушка? У нас и у самих есть!
Та, улыбаясь, качает головой:
— Лишек не помеха, места не пролежит! Хорошие яблоки! — и кладет рядком на холодную печь.
Сколько же их поместилось у нее за пазухой!
— Скоро в город повезут продавать, так уж не попробуешь. Это я ведь украдкой взяла! Разве вырвешь из пасти у этих волков?
Почти все яблоки у Гадацци зимние. Когда соберут урожай, яблоками засыпают весь дом. Неизвестно, где сами ютятся. Три комнаты до половины насыпают — не войти. Жена Гадацци Айшаду с этих яблок глаз не спускает. Уж и не знаю, как туда проникла Кыжмыда.
Провожая, Дзыцца сунула под мышку Кыжмыде кусок свинины, завернутый в газету:
— От души! Возьми, бабушка Кыжмыда. Мы сегодня кабана закололи.
— Нет-нет! И слышать не стану! — запротестовала Кыжмыда. — Детям своим оставь. А Бог даст, и Байма вернется… Не возьму!
Дзыцца глубоко вздохнула.
— Не знаю, не знаю, Кыжмыда. Выпадет ли нам такое счастье? Нет дня, чтобы не ждала! Ты бы взяла все-таки мясо.
— На что мне? У меня и зубов-то нет! Наши вон вола откормили. Наверно, этой ночью забьют. Нынче все они в сарае возились, не иначе как забивать думают… Этот коршун-то, Айшаду, забыла дверь запереть. Вот я и набрала яблок. А недавно захожу в сарай за растопкой. Вижу, сноха с топором в руке топчется у колоды, на которой колют дрова. И что бы ты думала! Сама курицу зарезала!.. Господи! Глаза бы мои не видели, лучше бы мне ослепнуть!
Мне потом Дзыцца рассказала, и я не поверил. Где режут скотину, туда женщина близко не подойдет. А эта сама курице голову отсекла! Помню, как ходила Дзыцца по дворам и просила мужчин зарезать курицу: я был тогда еще маленький. Сейчас не война, и хотя немногие вернулись, все же можно найти мужчину… У Айшаду и муж есть, дома сидит, так нет же — самой захотелось!
Прощаясь с Дзыцца, Кыжмыда перекрестилась:
— Господи, спаси и помилуй нас! Со времен мартов на земле Иристона такого не было, что в моем доме проклятом! Если бы на дурных людях рога повыросли, у моей снохи самые длинные были бы.
В тот вечер у Гадацци и правда забили быка. Втроем управиться не смогли, бык у них вырвался. Звать Бимболата Гадацци не осмелился — знал, что Бимболат не пойдет, отношения между ними были плохие, пришлось послать за Куцыком. Ох, и долго же они возились, сами перессорились и скотину измучили, пока управились!
Наутро в селе только о том и говорили, как Гадацци бегал за быком. Бог ведает, откуда узнали. Но ведь если о чем знают два человека, то не скроешь. Да знай хоть один — все равно не утаится от людей. У поля и у леса есть глаза и уши, все видят, все слышат. Это Гадацци на своей шкуре испытал.
На той неделе пошел на охоту, он часто охотится и с пустыми руками не возвращается: лису подстрелит, зайца. Или утку принесет. А в последний раз с ним такое случилось, что диву даться.
За мельницей перешел реку вброд и с двумя собаками стал шарить по кустам. В одном месте легавая подняла зайца. Гадацци прицелился, выстрелил и не в зайца угодил, а в собаку. Наповал — будто в нее метился. Заяц свернул в сторону, улепетывает. Гадацци снова вскинул ружье, бац! Мимо. «Возьми!» — кричит второй собаке и показывает на зайца. Та ни с места: смотрит на хозяина непонимающими глазами.
Гадацци рассвирепел. Не помня себя, вставил в ружье третий патрон и — по собаке… А зайца, конечно, и след простыл.
