Эльмира Нетесова - Чужая боль
— Зачем мне эта обуза? — ответил, чуть не подавившись, и закашлялся.
— Еще годок-другой и ты безнадежно опоздаешь? — заметил брат.
— Останусь в холостяках, сберегу здоровье.
— А дети? Или не хочешь своих заиметь.
— Знаешь, я не люблю суеты и канители с пеленками, горшками, визгами. А и достойной пары не вижу. Не нашел подходящую.
— Да будет тебе! Скажи честно, что постарел и на тебя уже никто не смотрит. Смотри, вон плешь означилась. Кому такой нужен? — встрял Павел Антонович.
— Если захочу, хоть завтра жену приведу.
— Из дома престарелых? — усмехнулся дед.
— Ну, сразу крайности. Я еще в большом дефиците. Молодые девчонки глазки строят, зависают на ходу. На работе проходу нет, — заносчиво ответил Максим.
— Чего ж все выходные и праздники один дома сидишь? Хоть бы какая-нибудь престарелая коза позвонила, поздравила, пригласила бы к себе.
— Зачем мне кто-то! Я дома хочу побыть, отдохнуть в тишине.
— Максим, не пудри мозги. Работу заканчиваешь в пять вечера. А пришел во сколько?
— Я что? Отчитываться должен, где был?
— Зачем? Какое мне дело? Только зачем те-г бе «косить» под монаха? Все мы живые люди.; И тебе пора своей семьей обрасти, — сказал Сашка.
— Выискался советчик. В своей жизни раз-! берись, а других с пути не сбивай! Живет человек себе в радость, и не толкай его на глупое, — ~ возмутилась Наталья Никитична.
Максим глянул на Сашку, усмехнулся уголками губ. Санька понятливо кивнул головой и ответил:
— Как хорошо, что я рос другим. Иначе не было бы у меня Анюты. И жизнь была бы пустой и серой.
— Ну какая от нее радость? — встряла, бабка.
— От меня, сама говоришь, радости тоже не знала. А все же нас двое! И я не такой уж плохой, коль меня любит Аннушка.
— Погоди! Дай вырастет, тогда скажешь, радость она или пэре, — поджала губы бабка.
…Ночью, когда все легли спать, Сашка спросил дочку:
— Ну, что Ань, есть люди хуже твоей мамки?
Девчонка даже села в постели:
— Они одинаковые! Бабка вам не привела чужого дяхона и не определяла в интернат, не била ремнем до полусмерти.
— Девочка моя! Есть слова больнее ремня. Они не тело, саму душу рвут на части. Твоя мать, при всей подлости, еще умеет просить прощенья, и даже говорить по-человечески. От бабки никогда не услышишь ни единого теплого слова. Она как египетская пирамида и внутри вместо души и сердца сплошные мумии. Как решилась родить нас двоих, не понимаю.
— Пап! А мы когда в деревню поедем?
— Скоро. Через два дня. Нам дом готовят.
— Целый дом!
— Да! В нем только мы с тобой будем жить.
— Вот это круто! А он большой?
— Не знаю, не видел.
— Пап! А у нас будет кошка и собака?
— Зачем?
— Я так давно о них мечтаю!
— Значит, заведем.
— Ты у меня самый лучший. Мне мамка не разрешала завести друзей в доме. Я много раз приносила, она выбрасывала прямо в окно. В последний раз так и пообещала, если еще принесу кошку, она выбросит ее и меня следом за нею.
— Это она пугала.
— Не надо, пап! Я ее лучше знаю. Бабка хоть какая, а кота держит и любит. Не бьет его. А когда дед спал, и с него слетела одеялка, она подняла и укрыла. А значит, любит дедуньку.
— Это не доброта. Ты послушай, как она со всеми говорит!
— Ну и что? А я ей в кармане шиш показываю и называю бочкой и дурой, старым мешком.
— Она и молодою такая была.
— Бедный, как ты жил с нею?
— Вот скажи, захочешь приехать к ней в гости из деревни?
— Я жду, когда уедем. Зачем сюда приезжать к таким вредным. Тут только дедунька хороший. Давай его к себе заберем. Мы обижать не будем.
— Анечка, самим сначала определиться нужно. Да и не поедет дед никуда. Он привык к бабке и умеет ее держать в руках. Они даже любят друг дружку. И не могут жить в разлуке. Вот такие они смешные старики.
— Пап! А разве так любят?
— Любовь, Анюта, у всех разная. Но если б не любили, не смогли бы прожить вместе целых пятьдесят лет. Это очень много. А для них — один миг. Любовь не считает годы. Она идет рядом всю жизнь, и счастливы те, кто не теряют ее, идут по жизни все вместе.
— Пап, а ты мамку любил?
— Конечно!
— А она тебя?
— Тоже любила.
— Где ж вы потеряли свое?
— Обстоятельства сломали Лену, слабой она оказалась, трудного времени не выдержала. А жизнь часто такие испытания подбрасывает. Проверяет людей на прочность. Слабые не выдерживают бед.
— Пап, а мамка того чужого дядьку любила?
— Не знаю, Аннушка. Тут только Лена может сказать.
— А ты мамку еще любишь или нет?
— Немножко. Но это скоро пройдет. Ведь наша с нею любовь была как болезнь. Ну, все равно, что простуда. Покашляю, посморкаюсь и пройдет.
— Пап! Ты другой теткой не заболеешь?
— Анютка, нам с тобой уже никто не нужен. Сами будем жить, вдвоем.
— Хорошо бы так! Но вдруг какая-то тебя влюбит в себя.
— Не получится, я отгорел, — ответил тихо, и оба услышали, как скрипнула дверь.
— Вы не спите? Я так и знала. Дождалась, когда мои уснули и к вам прокралась. У меня к тебе разговор, Саша. Вы надолго едете в деревню?
— Насовсем. Мы так думаем.
— Ну, что поделаешь? Может, оно к лучшему. Не забывайте нас. Хоть когда-то навестите, позвоните, теперь это просто. Сотовый телефон имеешь, запиши наши номера мобильников. Скажешь, как устроились на новом месте. Вот тебе деньги. Это от нас на первое время. Тут тридцать тысяч.
— Не надо, мам! Сколько-то есть, нам хватит.
— Возьми сию минуту. А то накажу. В угол поставлю! Ишь упрямый барбос! — дернула Сашку за ухо.
— С чего это ты раздобрилась? Потом попреками замучаешь.
— Совсем глупый! У тебя дочка умнее. Ты же мой сын. Сколько той жизни мне осталось, может год иль месяц. Хоть на похороны приедешь и не будешь меня вслед ругать. Оно, конечно, есть за что. Но живые люди не могут жить без ошибок. Так уж ты прости меня заранее.
— Ты это что? Зачем говоришь, будто прощаешься? Мы с тобой на Анькиной свадьбе спляшем.
— Размечтался! А кто осколки соберет. Я же на мелкие развалюсь, — рассмеялась Наталья Никитична.
— Мы с отцом не дадим.
— Эх, Сашок! Последнее время сердце сдавать стало. Так прихватывает, что белый свет не мил. А жить хочется, чем старше, тем силней. Все кажется, что мало видела. И Павлушку одного оставлять жаль. Да и вы не обогреты не устроены. А я уже старая, чем помогу.
— Мам, нам ничего не надо. Будь с нами такой, как сейчас. Для нас это счастье — твое тепло. Я знаю, что не любишь меня, но хотя бы Аннушку признай.
— Да как ее не любить, если она даже кота за один день научила называть меня мамой! Лапушка моя, у тебя самое доброе на свете сердце. Я ее ругала, а она, гляди-ка ты, какой подарок мне сделала! — погладила Анюту по голове, поцеловала обоих, пожелала спокойной ночи и тихо ушла в свою спальню.
— Ну, что, поговорила, помирилась с ними? Деньги отдала? — спросил жену Павел Антонович.
— Сашка никак не хотел брать деньги. Брыкался, упирался, но я настояла, уговорила его. Честно сказать, после твоего разноса поневоле впихнешь, лишь бы не брюзжал и не ругался. Устроил разнос нам с Максимом, да такой, что и впрямь поверишь, будто хуже нас на свете никого нет.
— Да пойми, ты все сделала для Максима. А Санька, как приемыш жил, если б тебе всю жизнь говорили, что ты свинья, через год хвост бы вырос. А ведь тоже наш сын, не за что был судим. Так и в справке об освобождении написано, я сам читал.
— Сам виноват, зачем женился на Ленке? Я его умоляла не связываться с нею. Так он даже слушать не стал. Уехал в Сургут вместе с шалавой. И все годы молчал, как там живет. Хотя мое сердце чувствовало беду.
— Не сочиняй, ты даже не вспоминала о Сашке. Обиделась, а человек помереть мог. За него чужие люди вступились. Человек при большом звании ему поверил. Хотя с Ванькой сами могли договориться о сыне. Ведь все же родной брат, — ворчал Павел Антонович.
— Мне такая глупость и в голову не пришла б. В деревне, хуже чем на зоне жить. Работать станет, как ломовой конь, а получит за это жалкие гроши. Вот где будет обидно.
— Ну, а что ты предлагаешь? Оставить их у себя?
— Только не это! Я не вынесу. Мы слишком разные. Не уживемся вместе.
— Тогда как быть?
— Не знаю. Пусть с годок поработает в деревне. За это время что-то придумаем, — успокоила мужа Наталья Никитична.
— Давай возьмем их с собою на дачу, — предложил Павел Антонович.
— Зачем? Кому они там нужны? Все мои грядки потопчут. А что подумают о нас с тобой.
— Смотря, как позовешь. Ведь после твоего приглашения могут тут же к Ваньке в деревню сбежать.
— А пускай они дома останутся. И нам, и им мороки меньше. Помочь не смогут. А навредить запросто.
— Пусть остаются. Но покажи им приготовленное, все продукты укажи, вели, чтоб ели. Это и их дом, — напомнил Павел Андреевич.
