Джулия - Ньюмен Сандра

Страх Джулии немного приглушало успокоительное осознание того, что роль свою в этом процессе она знает назубок и вполне сносно исполняет. С раннего детства, проведенного в ПАЗ, ей было известно, как вести себя на полицейском допросе. Имен по мере возможности не называть. В целях самосохранения не пытаться выводить на чистую воду тех, у кого есть покровители, и не выгораживать тех, у кого покровителей нет. Не попадаться на удочку полицейских, если они будут переводить разговор на посторонние темы. О чем бы тебя ни спрашивали — говорить только о происшествии. А будут спрашивать о происшествии — прикидываться дурочкой, которая вообще плохо соображает. Но главное — изъясняться без затей и повторять свою версию без запинки, чтобы никто не поймал тебя на расхождениях. И ничего страшного, если такие показания будут звучать тупо — да и пусть. Это даже хорошо. Пока тупой расскажет, умный в землю ляжет.

Звучало это так:

— От кого ты получила яд, который спровоцировал выкидыш?

— Говорю же, товарищ, это не мой нерожд. Я всего лишь обнаружила его в унитазе, о чем тут же сообщила. Служу я в министерстве правды и свой партийный долг знаю.

— Ложь только усугубляет твою вину. Признавайся: когда имел место злосекс? Кто был твоим сообщником?

— Но это не мой нерожд, товарищ. Я всего лишь обнаружила его в унитазе, о чем тут же сообщила.

— Значит, ты признаешь, что вступила в сговор с посторонней гражданкой в целях совершения аборта? Ее имя?

— Я бы нипочем на такое не пошла, товарищ. Служу я в министерстве правды и свой партийный долг знаю. Я всего лишь обнаружила нерожда в унитазе, о чем тут же сообщила.

Потом дверь распахнулась в очередной — и последний — раз, впуская сияющего улыбкой и одетого в черный комбинезон мужчину, от которого веяло душком полиции мыслей. Было что-то такое в его изменчивом выражении лица и в пронизанной полунамеками речи. Ему ничего не стоило прикончить вас когда заблагорассудится, прикончить, кстати, с наслаждением — но сейчас он видит в вас друга, и это ли не повод для радости?

Первым делом он обвел рукой сообщение на телекране и объявил, что преступник установлен… точнее, установлена преступница — и отнюдь не Джулия. Патрульные — смех, да и только — изменились в лице. И будто на целый фут укоротились, когда мыслепол отчитал их за «издевательства над патриотически настроенной женщиной, которая всего лишь выполняла свой долг». Привели Аткинс; из рук того хама, который с минуту назад волочил ее по полу, комендантша благосклонно приняла чашку чая. Патрульные вскоре ушли, а мыслепол присел рядом с Аткинс и завел с ней приятельскую беседу, исподволь подходя к главному вопросу, о взятке, ради которого так заискивал.

Джулия отправилась наверх переодеваться; в раздевалке не было ни души. Все без исключения шкафчики обнаруживали следы взлома: покореженные дверцы болтались на петлях и прилегали кое-как. На полу валялись всякие разрозненные предметы: ночные сорочки, шахматные фигуры, осколки зеркала. Приблизившись к своему шкафчику, Джулия увидела, что ее выходные ботинки не сдвинуты с места. Натягивая рабочие перчатки, она между делом скользнула ладонью по полке — и почувствовала до мурашек знакомое облегчение, когда пальцы наткнулись на клочок бумаги: любовное послание лежало на том же месте. Она прикинула: не избавиться ли от него прямо сейчас, но все же решила день-другой повременить. Общежитие, вне всякого сомнения, сейчас находилось под особым наблюдением, поэтому совать что-либо в карман было небезопасно: подобный жест мог привлечь внимание соглядатаев. При этом помещение только что обыскали со всей тщательностью. А значит, лучшего места для хранения записки было не придумать.

Отыскав сантехнический трос, она завершила работы, ради которых сюда пришла. Источник засора — плод — патрульные изъяли. Без него трубы прочистились в мгновение ока. Гораздо больше времени Джулия, стараясь не перепачкаться, потратила на мытье полов; трос отдраила в раковине тем едким универсальным мылом, после которого кожа багровела и весь день чесалась. Впрочем, сегодня жгучее средство приносило лишь облегчение. Джулия вымыла им руки дважды.

Остаток дня прошел в атмосфере необъяснимого покоя. Джулия вернулась на велосипеде в миниправ, чтобы отработать сверхурочные, и сдала на вахте сантехнический трос, за чистоту которого охранники выразили ей благодарность и всучили плитку шоколада. О’Брайен больше не мелькал в лито. Можно было с головой погрузиться в устранение технических неполадок, возникших в ее отсутствие. Какое счастье, что в миниправе никто не знал о случившемся. На удивление, здесь все оставалось таким же, как и в любой другой день. Но время от времени к Джулии возвращался голос мыслепола, и в такие моменты ей стоило большого труда не пуститься в размышления о Вики — о той Вики, что еще недавно была славной надоедой, девчонкой, которая до колик смеялась шуткам Джулии, копировала ее прическу и весьма удачно, не ударив палец о палец, устроилась на должность в центральный комитет. А Джулия взяла над Вики шефство. Едва покинув ПАЗ, Джулия, еще не оперившаяся, сама оказалась под опекой других женщин. В детстве она… нет, Джулия сейчас выбросила это из головы. Ее ждала неисправная техника. Все остальное — потом.

Наверстывая упущенное, она задержалась допоздна и на выходе отметилась в журнале учета с чувством приятного голода. Столовая давно закрылась, и Джулия решила побаловать себя ужином в центрпите категории А1. И заодно оттянуть возвращение домой. К тому же до первого мая, то есть до начала нового года по революционному календарю, следовало использовать два оставшихся талона на питание за 1983 год.

В центрпите Джулии вновь повезло. Подавали пастушью запеканку, и пусть морковь в начинке напоминала резину, а фарш был сплошные потроха, зато картофельная шапка подрумянилась на славу. Джулия расслабилась: здесь ее окружали завсегдатаи подобных заведений — мелкие конторские служащие, которые не сумели устроиться ни в одно из четырех ведущих министерств, но всеми правдами и неправдами раздобыли для себя лондонский вид на жительство и обосновались на нижних ступенях иерархии. Была все-таки своеобразная прелесть в их приглушенных голосах и обходительных манерах. Сидя за длинными столами, они всегда могли потесниться, чтобы дать место другим, а при виде знакомых лиц светились радостью. Одна старушенция, улыбнувшись, сказала Джулии:

— Потрошки-то попадаются плюсплюсовые.

— Согласна, — ответила Джулия. — Вкусная здесь кормежка.

— Здравсыт питание, — дружески подмигнув, поправил ее сосед по столу, мужчина с серым лицом. — Помните о новоязе.

— Боюсь, мне не светит научиться правильно говорить на новоязе, — вздохнула Джулия. — Не по уму задача.

— На самом-то деле правгодно на нем говорят только молодые ребята, — сказал мужчина, а затем галантно добавил: — По возрасту вы недалеко от них ушли.

— А теперь кормитесь, — вклинилась старушка. — Можно так сказать на новоязе? Или «кормитесь» уже вышло из употребления?

Все посетители оживленно подключились к дискуссии о том, считать ли слово «кормиться» староязом. Посмеиваясь над безобидными шутками и деловито кивая в ответ на высказанные мнения, Джулия отдыхала. В столовой, где витали унылые запахи вареной капусты и хлорки, было прохладно, но Джулия чувствовала, как в груди у нее дает ростки любовь. Окна центрпита запотели; сквозь них моросивший на улице дождик смотрелся как неясная переменчивость, а это помещение, с его атмосферой вечернего покоя, служило укрытием в преддверии комендантского часа, безопасным прибежищем перед лицом внешнего мрака. Через некоторое время обслуживающая столы девушка предупредила, что до отключения электричества осталось десять минут, и Джулия искренне взгрустнула, прощаясь с новыми знакомцами.

В такую темень о возвращении домой на велосипеде не могло быть и речи — пришлось добираться автобусом. По дороге, надолго осевшей в памяти, Джулия наслаждалась послевкусием безмятежности. Остановка за остановкой автобус пустел. Тут и там моргали кончики сигарет. Салонного освещения в транспорте не предполагалось (габаритные огни вообще затемнялись в целях светомаскировки), так что на самых темных участках исходивший от фар свет словно дрейфовал в допотопном хаосе. Над разбомбленным пустырем выглянула луна, подсветив жуткие очертания руин, от вида которых недолго и умом тронуться — земля вырывалась там, где ее быть не должно. Автобус останавливали последние за вечер пассажиры, сигналя белыми тряпицами. Уткнувшись лбом в холодное окно, Джулия задремывала с ощущением собственного бессмертия. День остался позади, а вместе с ним и очередное испытание. И больше от нее ничего не потребуется. Она выиграла еще один день.