Восемь белых ночей - Асиман Андре

Мужчина примерно моих лет, сидевший в одиночестве за соседним столиком, поднял голову от своего ноутбука и рассматривал нас. Женщины, окутанные ореолом показных легенд, покупки, вечеринка, всякие прозвища, что так и летали туда-сюда, кому что поручено купить, кто, скорее всего, бегает по таким же магазинам ближе к центру, легкая истерия от случайной встречи в канун Нового года, какой сложный кофе мы заказали, маленький-черный-с-двойным-сахаром-и-чем-нибудь-сладеньким-если-можно – ах, Клара, Клара, забуду ли я когда-нибудь этот день? Я посмотрел на него и попытался поставить себя на его место, вообразить, как он нас себе представляет: этакие уморы или все-таки люди, окутанные ореолом дивных мечтаний? Женщины, вечеринка, Новый год – внезапно наши жизни и моя жизнь залучились сиянием, которого я ни за что бы не заметил без этого его взгляда.

Мне нравился наш уголок в «Старбаксе». Что-то в этом роде я воображал себе ровно неделю назад, в середине того дня, когда мы встретились в кино. Теперь, семь дней спустя, я это получил. Какая пунктуальность со стороны души – как будто потайные взаимосвязи мимолетнейших наших желаний и некое старательное, пусть и несколько капризное божество непрестанно занимались оркестровкой наших судеб. В момент расставания возникнет неловкость, но сейчас про это рассуждать не хотелось: я знал, что Клара придумает, как вывернуться, и выберет наименее болезненный путь, когда настанет пора ей отправиться дальше. Может, оно и лучше, что нам сейчас не выпадет остаться наедине – слишком поспешно, слишком многое нужно сказать, пожалуй, довольно будет неловкого взгляда искоса – мы поймем, что еще вернемся к той же точке, на которой остановились вчера вечером в телефонном разговоре. Я еще раз попытался отбросить тревожные мысли. Олаф разговаривал с обеими. Я пошел принести Кларе еще сахара. Мне все это нравилось.

Вернувшись, я заметил, что на Кларе тот же свитер, что и тогда у Эди. Захотелось потереться об него лицом, принюхаться, прижаться. Агнец Клара, кто тебя создал? Я бы отдал сейчас все, чтобы прикоснуться к ее лицу, откинуть ладонью ее волосы. Мне нравилось, как она разговаривает с Олафом, вернее, слушает его, кивает – довольно сурово – в ответ на дребезг металла в его голосе у нас в уголке. Я уже знал, что, едва мы встретимся вечером, она начнет насмехаться над его именем, передразнивать его голос. Олаф-олух, Олаф-скверный-норов, Олаф-для-приколов, Ола́ф-ты-не-прав, мы будем хохотать до упаду над его именем, оно сблизит нас еще сильнее, хотя он – мой лучший друг и ей он, судя по всему, нравится. Пока он говорил, я перехватил ее взгляд. Знаю, говорили ее глаза. Размажем его по стенке, ответил я глазами, я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Это я тоже знаю, вроде бы ответила она. Ах, Клара, Клара.

Мог бы и раньше заметить. Кто-то стоял снаружи и в буквальном смысле таращился на нас – на меня. Мальчик плотно прижался лицом к оконному стеклу. Я вытаращился в ответ, и тут до меня дошло, что мальчик не один, с мамой, и мама тоже на нас таращится. Рейчел.

Я во второй раз выскочил из «Старбакса». Она только что вышла, нужно кое-что купить к ужину. Сестры, как обычно, доделывают разные дела. Я завел ее внутрь, умудрился стащить два стула от двух соседних столов и расширил круг возле нашего – знакомства, знакомства, я предлагаю принести кофе, веду мальчика к стойке, чтобы он себе что-нибудь выбрал, его ледяная ладошка в моей руке, незатейливое перешучивание с соседями по очереди, вот моя очередь делать заказ и говорить кассиру свое имя. Рейчел, привыкшая быть в центре внимания и знакомить людей друг с другом, похоже, несколько смутилась, оказавшись среди чужих. Чтобы ей посодействовать, я сделал так, чтобы стало понятно: ее я знаю гораздо дольше, чем всех остальных. Наверное, хотелось, чтобы она почувствовала: ни у кого и мысли нет усомниться в ее первенстве и попытаться сбросить ее с пьедестала. Наверное, заодно мне хотелось, чтобы Клара оставалась озадаченной и настороже. «Что это за люди такие с тобой?» – говорил любопытствующий взгляд Рейчел, не без нотки иронии, обращенной и к ним, и ко мне как к их приятелю. Я пожал плечами, имея в виду: люди, обычные люди. Клара прервала разговор с Олафом и разглядывала Рейчел, как будто дожидаясь возможности что-то ей сказать, вернее – это я сразу же понял по тому, как она меряет взглядом пепельно-зеленое пальто, которое Рейчел уже много лет надевает в морозные дни, – найти повод ее невзлюбить. Две новогодние вечеринки, я приглашен на обе и, пока не увидел сегодня Рейчел, думать не думал, что потребуется выбирать. Можно попасть в очень неловкое положение, вертелась в голове мысль, – оставалось надеяться, что никто не заговорит о том, как собирается встречать Новый год, хотя для себя я уже решил, что пойду сперва на одну вечеринку, а потом на другую, правда, если на одну я явлюсь рано, а потом сбегу, любой идиот догадается, что я направился на другую. Вот уже несколько лет я неизменно отсчитывал последние секунды уходящего года в доме у Рейчел. Неужели я ее уже предаю, отвергаю?

Тут бариста прокричал «Оскар!», очень громко. Я тут же вскочил, чтобы забрать кофе для Рейчел. Я пытался не привлекать внимания к своему прозвищу, однако понял, даже не глядя, что Рейчел удивилась. Клара получила очко и в этот самый момент упивалась победой – наверняка ей смертельно захочется сообщить мне об этом подмигиваньем. Кроме того, я знал, что, возможно, после этой победы Клара перестанет искать поводы невзлюбить Рейчел и с лица ее исчезнет это скучающее, несколько рассеянное, остекленевшее выражение, от которого начинаешь чувствовать себя жабой среди гигантов.

Я задумался, зачем сказал кассиру именно это имя: чтобы в очередной раз озадачить Рейчел, встать на сторону Клары, до того встав на сторону Рейчел, заставить Рейчел думать, что она меня потеряла, – хотя бы ради того, чтобы она вспомнила: про часть моей души она не знала никогда, ей даже и спросить-то не приходило в голову – вот теперь пусть расплачивается за то, что все эти годы не проявляла любопытства. Рейчел, которая, возможно, так и не сообразила, что от кассы выкрикнули именно мое прозвище, была сейчас не в настроении делать Кларе какие-то дружеские авансы, а если бы их сделала Клара, она бы не откликнулась. Кроме того, похоже, у них не нашлось общих тем для разговора, а мои неловкие попытки завязать беседу, чтобы развеять холодок между ними, не привели к успеху. Если бы они стали надо мной подтрунивать, чтобы хоть немного сблизиться, я бы им с удовольствием подыграл. Глядеть, как Клара посмеивается надо мной так и этак, а Рейчел соглашается с ее критикой и вставляет нечто вроде: «А правда ведь нет ничего хуже, чем когда он…» – Клара же с готовностью поддакивает и с той же готовностью довешивает еще и от себя, – все бы того стоило, только бы они подружились и тем самым замкнули бы нас троих в общий круг: так трое карапузов обматываются одним общим ремнем. А еще я боялся, что, дабы сквитаться со мной за угрозу оставить ее за рамками компании, Рейчел начнет бросаться намеками либо на Лорен, либо на женщину-призрака, которая вчера днем вызвала у них такой ажиотаж.

Рядом с нами уселась какая-то громкоголосая тетка – она разговаривала со своим детищем в коляске и одновременно болтала по мобильнику с мужем. «Вот умора – мамочка забыла положить сахар в кофе. Ну умора-уморушка!» Потом – повернувшись к мужу в трубке: «Скажи своему братцу, пусть засунет его себе в задницу». Клара, которую чужие громкие разговоры по мобильнику мгновенно выводили из себя, не сдержалась: «А ему больно не будет?» – спросила она вслух, повернувшись к тетке.

– Прошу прощения? – вздрогнула жена-мать-невестка, возмущенная таким нахальством.

– Я имею в виду, не будет ли вашему деверю больно, если вы что-то засунете ему в задницу? Или это тоже уморушка?

– Обалдеть можно от таких хамов, – продолжила тетка телефонный разговор с мужем. – Просто вообще, что себе позволяют. Слушают, что другие говорят, – делать им больше нечего.

– Да что вы, есть, конечно. Засовывать всякое-разное друг другу в задницу, – вступила в разговор Рейчел. – Можете рассказать, как это делается.