Я, грек Зорба (Невероятные похождения Алексиса Зорбаса) - Казандзакис Никос

На нас бросились деревенские собаки, женщины на террасах поклонились, набежавшие дети, громко крича, пошли с нами в ногу: одни из них лаяли, другие гудели, словно автомобили, иные обгоняли и смотрели на нас вытаращенными от восторга глазами.

Мы вышли на деревенскую площадь, где росли два огромных серебристых тополя, окруженные грубо обтесанными бревнами, служившими скамьями; напротив была кофейня, украшенная огромной выцветшей вывеской: «Кафе-закусочная Целомудрие».

— Чего ты смеешься, хозяин? — спросил Зорба.

У меня не было времени ответить. В дверях кофейни выросли пять или шесть колоссов, одетых в коротки темно-синие штаны с красными поясами.

— Добро пожаловать, друзья! — закричали они. — Зайдите выпить раки. Она еще горячая, прямо из котла.

Зорба прищелкнул языком.

— Что ты на это скажешь, хозяин?

Он повернулся ко мне и подмигнул:

— Выпьем по одной?

Мы выпили по рюмке, раки обожгла нам нутро. Хозяин кофейни пожилой, хорошо сохранившийся и проворный крепыш, принес нам стулья.

Я спросил, где мы могли бы переночевать.

— Идите к мадам Гортензии, — крикнул кто-то.

— Француженка? — удивился я.

— Она явилась с другого конца света. Везде пожила, везде побывала, а когда состарилась, осела здесь и открыла трактир.

— Она продает конфеты! — крикнул кто-то из детей.

— Она пудрится и красится! — крикнул другой. — У нее лента вокруг шеи… И у нее есть попугай.

— Вдова? — спросил Зорба. — Она вдова?

Ему никто не ответил.

— Вдова? — вновь спросил он, исходя слюной.

Хозяин кофейни охватил ладонью свою густую седую бороду.

— Сколько здесь будет волос, старина? Так вот, она вдова стольких же мужей. Понял?

— Понял, — ответил Зорба, облизывая губы.

— Она и тебя может сделать вдовцом.

— Будь осторожен, дружище! — крикнул один из стариков, и все расхохотались.

Вновь появился хозяин кофейни, неся на подносе еду, которую он нам предложил: ячменный хлеб, козий сыр, груши.

— Хватит вам, оставьте их в покое! — воскликнул он. — Нет никакой женщины, которая держит трактир! Они будут ночевать у меня.

— Нет, я их возьму к себе, Кондоманолио! — запротестовал один старик. — Детей у меня нет, дом большой, места много.

— Извини, дядюшка Анагности, — закричал хозяин кофейни, наклоняясь к уху старика. — Я первый предложил.

— Ты можешь взять себе второго, — сказал старый Анагности, — я же возьму старика.

— Какого старика? — спросил задетый Зорба.

— Мы не разделимся, — сказал я, дав знак Зорбе, чтобы он не заводился. — Мы не разделимся. Мы пойдем к мадам Гортензии…

— Добро пожаловать! Добро пожаловать!

Небольшого роста пожилая женщина, приземистая и полная, с обесцвеченными льняными волосами, появилась под тополями, переваливаясь на кривых ногах и радушно протягивая руки. Покрытая щетиной родинка украшала ее подбородок; вокруг шеи повязана ленточка из красного бархата. Ее поблекшие щеки были покрыты, будто штукатуркой, сиреневой пудрой. Небольшая челка игриво прыгала на лбу, что делало ее похожей на Сару Бернар на склоне лет в фильме «Орленок».

— Я очарован знакомством с вами, мадам Гортензия! — ответил я, от охватившего меня хорошего настроения мне захотелось поцеловать ей руку. Жизнь вдруг показалась мне сказкой, комедией Шекспира, скажем, «Бурей». Мы только что высадились, насквозь промокшие после воображаемого кораблекрушения. Изумляя и церемонно приветствуя местных жителей, мы обследовали берег. Мадам Гортензия производила на меня впечатление то королевы острова, то белого блестящего тюленя, немного подгнившего, надушенного и усатого, которого выбросило на этот песчаный пляж. За ней шли многочисленные подданные, грязные, волосатые и добродушные, это был народ по имени Калибан, который смотрел на нее одновременно с гордостью и насмешкой.

Другой персонаж из этой комедии, Зорба, здесь выступал переодетым принцем. Он пялил на нее глаза, словно на давнишнюю подругу. Она походила на старую шхуну, сражавшуюся в далеких морях, то побеждавшую, то проигрывавшую, с пробитыми бортами, сломанными мачтами и разорванными парусами. Теперь она, покрытая ранами, замазанными кремом и пудрой, уединилась на этом берегу и ждала. Разумеется, она ждала Зорбу, капитана с тысячью шрамами. Я горел желанием посмотреть, как эти два комедианта наконец встретятся в критских декорациях, нарисованных грубыми мазками.

— Две кровати, мадам Гортензия! — сказал я, сгибаясь в поклоне перед старой комедианткой из любовной пьесы. — Две кровати без клопов.

— Клопов нет, клопов нет! — вскрикнула она, бросив на меня долгий вызывающий взгляд.

— Их там полно, их там полно! — кричали с насмешкой глотки Калибана.

— Их нет! Их нет! — настаивала она, притопывая на камнях своей маленькой жирной ножкой в толстом небесного цвета чулке. Она была обута в старые дырявые шлепанцы, украшенные кокетливыми шелковыми бантиками.

— У!.. У!.. Дьявол тебя разбери, примадонна! — продолжал хохотать Калибан.

Но мадам Гортензия, полная достоинства, уже двинулась, показывая дорогу и нам. Она источала запах пудры и дешевого мыла.

Зорба шел позади нее, пожирая ее глазами.

— Глянь-ка на нее, хозяин, — открылся он мне. — Как она переваливается, шлюха: топ! топ! Словно барашек, у которого огромный жирный курдюк! Упали две-три больших капли, небо потемнело. Голубые молнии рассекли гору. Девочки, закутанные в маленькие белые накидки из козьей шерсти, поспешно гнали с пастбищ коз и овец. Женщины, сидя на корточках перед очагами, разводили огонь для ужина.

Зорба нервно прикусил ус, не отрывая взгляд от

раскачивающихся бедер дамы.

— Хм! — пробормотал он внезапно, вздохнув. — Эта потаскуха жизнь! У нее всегда есть для тебя сюрприз.

3

Небольшой отель мадам Гортензии составляли старые купальные кабины, прилепившиеся одна к другой. В первой находилась лавчонка. Здесь можно было купить конфеты, сигареты, орешки, фитили для ламп, буквари, свечи и помаду. Четыре других кабины, расположенные одна за другой, служили спальнями. Позади, во дворе, находились кухня, прачечная, курятник и клетки с кроликами. Вокруг, посаженные в мелкий песок, росли отдельными кустиками бамбук и дикий инжир. Весь этот ансамбль издавал запах моря, помета и мочи. Время от времени, когда проходила мадам Гортензия, запахи менялись, похоже, что перед вами опорожняли парикмахерскую посуду.

Приготовив постели, мы улеглись и проспали до утра. Не помню снов, приходивших ко мне, но, поднявшись, я чувствовал себя легко и свободно, словно искупался в море.

Было воскресенье, рабочие из близлежащих деревень должны были начать работу на шахте на следующий день, так что в этот день у меня имелось время прогуляться и посмотреть, на какие берега забросила меня судьба. Заря едва занялась, когда я вышел из дому. Пройдя сады, я двинулся вдоль берега моря, торопясь познакомиться с водой, землей и воздухом, срывая дикие растения, отчего мои ладони стали пахнуть тмином, шалфеем и мятой.

Я поднялся на возвышенность и осмотрелся. Передо мной простирался суровый пейзаж из гранита и твердого известняка, виднелись темные купы цератоний, серебристые оливковые рощи, инжир и виноградники. В затишке росли сады с мушмулой, апельсиновыми и лимонными деревьями; вблизи берега были разбиты огороды. Море еще волновалось. Огромное, оно несло свои волны от африканских берегов, с ревом бросалось на Крит и грызло его берега. Совсем рядом низкий песчаный островок высвечивался розовым девственным светом первых лучей солнца.

Этот критский пейзаж показался мне похожим на хорошую прозу: отшлифованную, строгую, одновременно мощную и сдержанную, выражавшую суть самыми простыми средствами. Тем не менее среди строгих линий можно было угадать чувственность и негаданную нежность; в укрытых от ветра уголках источали божественный аромат апельсиновые и лимонные рощи, а дальше, в бескрайности моря, рождался неисчерпаемый источник поэзии.