Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт

– В доме у мадам Шарден вы уж точно не замерзнете, – заявил Овид. – Она женщина не бедная, а потому провела в свое жилище центральное отопление. Если бы вы только видели, в каком великолепном доме она жила в Валь-Жальбере и какая там была внутри роскошь! Да и ее нынешний дом, по правде говоря, почти ничем не уступает тому, который превратился в пепел четыре года назад…

– Тошан мне об этом рассказывал, – перебила Овида Эстер.

– Да, и я, стало быть, не могу рассказать вам ничего нового. Может, поговорим о вас?

– Мне не хочется этого. Впрочем, я могла бы рассказать вам о той мечте, которая не раз посещала меня во время войны. Я мечтала иметь небольшой дом, который можно было бы надежно запирать на ключ. В этом доме висели бы на окнах шторы, я задергивала бы их по вечерам и тогда, когда становится очень жарко. А еще там стояли бы шкафы, наполненные продуктами. Во время войны я находила спасение в этой мечте, в этом воображаемом доме. Я даже придумала себе игру – подбирала по рекламным журналам мебель, диванные подушки, покрывала и скатерти с определенным узором, ковры с одинаковой бахромой. Возможно, я выжила именно для того, чтобы сделать эту свою мечту реальностью!

Овид внимательно слушал Эстер. Его едва не охватила дрожь, когда он представил себе Эстер среди тех узников концентрационного лагеря, лица которых он с ужасом разглядывал на фотографиях, опубликованных в иностранных газетах.

– Если эта мечта вас спасла, Эстер, ее и в самом деле следовало бы воплотить, тем более что это не так уж трудно. Я знаком с очень многими людьми в этом регионе, и здесь имеются симпатичные дома, которые пустуют. Я помогу вам навести в таком доме порядок, заново покрасить его, получше приколотить, если потребуется, ступеньку-другую.

– Вы очень любезны, но давайте сменим тему, хорошо? Не сердитесь на меня, однако я не хочу разговаривать про этот период своей жизни. У меня нет никакого желания вызывать жалость. Вообще-то большинство людей начинают чувствовать себя неловко, когда узнают, откуда мне удалось спастись. Я никогда не забуду отель «Лютеция» в Париже… Мы были призраками среди жизнерадостных живых людей.

Овид, медленно ведя машину, с затаенным дыханием ждал, что же дальше скажет его собеседница. Несмотря на то, что не хотела вспоминать о прошлом, она продолжала рассказ:

– Нас принимали с самым что ни есть радушным видом, но у всех на лицах был написан ужас. И еще во взглядах чувствовалась жалость, а я этого не переношу.

Раздавшийся звук автомобильного сигнала заставил их обоих вздрогнуть. Их всего лишь хотел обогнать грузовичок, но у него не получалось это сделать, потому что Овид, ошеломленный рассказом своей пассажирки, ехал прямо посередине дороги.

– Я вас отвлекаю, простите! – воскликнула Эстер. – Пожалуйста, притормозите ненадолго, прошу вас. Я не очень хорошо себя чувствую.

Овид поспешно съехал на обочину и остановился, а затем, выскочив из машины, открыл дверцу Эстер и помог ей выйти из «шевроле». Эстер сделала глубокий вдох и сняла солнцезащитные очки, которые до этого удерживали ее волосы, зачесанные назад.

– Какой приятный воздух! – тихо сказала она. – Смесь запахов сена, смолы и сырой земли. Мне следовало бы благодарить Бога за то, что мне выпало счастье остаться живой и оказаться здесь, вдали от Европы, но я уже больше не верю в Бога.

– Эстер, вы можете рассказать мне о том, что пережили во время войны. Вы испытываете неприязнь к жалости, но ведь существует еще и сочувствие. Я вполне могу сочувствовать, не унижая вас при этом жалостью.

– Я в такое не верю, – сказала в ответ Эстер.

Затем она пошла одна по лесной тропинке, петляющей между гигантскими елями.

Овид не решился пойти за ней, опасаясь, что это может ей не понравиться. «Мне хотелось бы дать ей пристанище, о котором она так мечтала, защищать ее и заботиться о ней, – подумал он, провожая Эстер взглядом. – Я много лет любил Эрмин безнадежной любовью и даже боготворил ее, однако у меня никогда не возникало желания взять ее под свое крыло и ежедневно доставлять ей маленькие житейские радости. Тем не менее я ее любил, и мы с ней могли бы стать крепкой и счастливой семьей».

Ему вспомнилась Лоранс, которая вызывала у него раньше такую симпатию, что он иногда терял благоразумие и способность рассуждать трезво. Теперь он презирал себя за то, что поцеловал ее и тем самым спровоцировал ее душевную драму. «Любой, кто узнал бы о том, что я совершил, счел бы меня развратником, который дошел уже до того, что набросился на шестнадцатилетнюю девчонку. Что подумала бы обо мне Эстер, если бы она узнала об этом прискорбном эпизоде?» Овид живо представил себе, как Эстер придет в негодование и не захочет с ним больше общаться. Тем не менее он решил рассказать Эстер обо всем этом, когда представится подходящий момент.

Эстер повернула назад и подошла к Овиду – изящная и элегантная в своих брючках из серой саржи и белом блейзере, надетом поверх шелковой кофточки цвета слоновой кости.

– Простите меня, – сказала Эстер. – Мы можем ехать дальше. Когда мы доедем до сыроварни? До или после того, как остановимся пообедать в Жонкьере?

– После, поскольку нам еще ехать и ехать – до самого Ла-Бе. Я предлагаю вам совершить прогулку по берегу озера Кеногами, а также послушать во время обеда мой короткий рассказ по истории данного региона. При такой жаре лучше будет поехать за сыром в последнюю очередь.

– Жаль. Я полагала, что мы сможем пригласить Мукки на обед. За мой счет, конечно же! Этот юноша мне очень понравился. Он красивый, веселый и открытый. Копия своего отца.

Эта реплика Эстер заставила Овида насторожиться. Тошан, возможно, завоевал сердце этой женщины еще во Франции, не изменяя при этом Эрмин.

– Вы и в самом деле считаете Тошана Дельбо веселым и открытым? – усмехнулся учитель, почувствовав ревность. – Я скорее сказал бы, что он угрюмый и скрытный. По словам его жены, ему изрядно довелось пострадать оттого, что он метис.

– Ничего удивительного! Спросите у евреев, не довелось ли им в последние десять лет – да и раньше тоже – пострадать оттого, что они евреи. Я часами разговаривала с Тошаном о кое-каких параллелях. Но давайте оставим эту тему.

Эстер сделала усталый жест рукой и снова села в машину. Овид не решился расспрашивать ее о Симоне.

– Мне необходимо, чтобы Киона снова меня обняла, – заявила Эстер с печальной улыбкой. – Мне казалось, что я уже исцелилась от своих наваждений, но ее благотворного воздействия на меня хватило лишь на два или три дня.

– Получается, я себе льстил, – посетовал Овид шутливым тоном. – Мне казалось, что я играл определенную роль в вашем прекрасном энтузиазме. А выходит, что только странноватая Киона обладает такой привилегией. Хотите сигарету? Я купил вам американские сигареты, с вирджинским табаком.

– У меня есть и своя пачка сигарет, она лежит вот здесь, на дне моей сумочки, однако все равно спасибо за эту вашу милую внимательность ко мне.

Они улыбнулись, глядя друг другу прямо в глаза, и искорка, которая появилась в тот вечер, когда они впервые увидели друг друга, снова зажглась и стала светить так ярко, что даже слегка ослепила их.

Проехав еще с десяток километров и болтая при этом обо всякой чепухе, да и то с долгими паузами, они в конце концов увидели голубые воды озера Кеногами.

Валь-Жальбер, Маленький рай, тот же день

Людвиг, раздевшись до нижней рубахи, с размаху колол дрова топором. Звуки ударов железа по древесине раздавались на всю округу. Шарлотта, сидя на дощатом ящике лицом к утреннему солнцу, смотрела, как он работает. Яркий дневной свет подчеркивал черты ее исхудавшего лица и заставлял блестеть вьющиеся черные волосы. Маленький Томас играл неподалеку металлической машинкой, громко подражая звуку двигателя.

– Вы оба производите уж слишком много шума, – недовольно проворчала Шарлотта.

– Извини, но нам необходимо заготовить дрова, чтобы было чем топить зимой, – ответил ее муж. – А тебе совсем необязательно сидеть так близко от нас.