Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Вы закончили? – спросил учитель, выводя Лоранс из мечтательной задумчивости.
– Почти.
– А я уже навел тут порядок и могу отвезти вас домой. Я дал Констану шарики, и он играет на лужайке. Сегодня вечером я вообще-то немного спешу.
– Мне осталось только высушить кисточки, и я готова ехать. Овид, вам понравился мой последний рисунок – тот, который еще сохнет на столе?
– Простите меня, но я его еще не рассмотрел.
– А-а, ну так взгляните на него! Мне захотелось изобразить грозу на озере. Завтра я нарисую то же самое, но уже масляными красками и на холсте. Я покажу, как это делается, вашим ученикам.
Овид смущенно смотрел на красивый профиль этой девушки. Он не мог и дальше позволять ей на что-то надеяться.
– Лоранс, мы должны были сегодня серьезно поговорить, но у нас не было такой возможности. Мне, однако, хотелось бы сказать вам нечто важное: вам больше не нужно сюда приезжать.
– Ну почему вы все время чего-то боитесь? Мои родители ни о чем не догадываются. Если вас испугало то, что я глупо повела себя, когда танцевала с вами, то забудьте об этом. Мне не следовало ни предлагать вам на мне жениться, ни говорить все прочее, что я вам сказала. Я поступила необдуманно и даже неприлично. Овид, если я перестану приезжать в Пуэнт-Блё, я начну чахнуть, буду страдать, почувствую себя мученицей и…
– Пожалуйста, не надо так говорить, моя бедная девочка. Вы даже и понятия не имеете, что такое настоящие страдания и в чем заключается смысл слова «мученица». А еще прошу вас проснуться! Кроме того поцелуя, за который я не перестаю себя упрекать, между нами не было никаких серьезных отношений. Я повторяю вам, что никогда не злоупотреблю вашей девичьей наивностью. Через год-другой вы встретите красивого парня, который подойдет вам во всех отношениях. Буду с вами откровенным: я испытываю к вам лишь большую симпатию и дружеские чувства. Вы, безусловно, восхитительная, красивая, очаровательная и талантливая девушка, но я в вас не влюблен и – самое главное – мне очень не хочется причинить вам какое-либо зло.
Лоранс с напряженным выражением лица и с отсутствующим взглядом вытерла руки тряпкой. Ее ошеломило то, что она только что услышала.
– К сожалению, вы уже причинили мне зло, – ответила она слегка дрожащим голосом. – Зачем вы меня тогда поцеловали?
Набравшись мужества, она посмотрела ему прямо в глаза. Ее лицо стало очень бледным и приобрело отчаянное выражение. Овид, которого этот ее вопрос застал врасплох, растерянно пожал плечами.
– Это была глупость. Безрассудный порыв! Не стану отрицать: вы мне очень нравились в тот момент. Да и раньше тоже. Но затем ко мне вернулось благоразумие, и я понял, что поступал неправильно. Кроме того, я не хочу злоупотреблять доверием ваших родителей, которые являются моими очень близкими друзьями, а также ваших бабушки и дедушки.
Овид не решился сказать Лоранс правду: после того поцелуя, оставившего у девушки такое сильное впечатление, он повстречал Эстер Штернберг, и та – очень красивая женщина – очаровала его и вызвала у него желание установить с ней очень близкие отношения. Кроме того, он был уверен, что данное желание было взаимным.
– Лоранс, прошу вас, не будьте такой печальной! – умоляющим тоном сказал Овид. – В вашем возрасте люди очень легко поддаются различным наваждениям.
– Перестаньте беспрестанно напоминать мне о моем возрасте! – вскипела Лоранс. – Если бы вы любили меня так, как я люблю вас, мой возраст не имел бы для вас значения.
Она, тяжело дыша, уставилась на Овида, очень надеясь в душе, что сейчас в его поведении вдруг произойдет резкий поворот в желательную для нее сторону. Он казался ей еще более привлекательным – с его худощавым лицом, прической поэта и зелеными глазами, полными сочувствия.
– Овид, – сказала она с отчаянным видом, – мое индейское имя Нади означает «благоразумная», но я даже и не собираюсь быть благоразумной…
В этот момент она заметила, что в дверях появился Констан. Учитель не мог видеть мальчика, потому что стоял к нему спиной. Лоранс вдруг охватило желание отомстить.
– Тогда поцелуйте меня в последний раз, поцелуйте на прощание, – прошептала она, обхватывая шею Овида руками и целуя его в губы – неуклюже, но страстно.
Учитель, ошеломленный ее поступком, тут же отстранил ее от себя – решительно, но не грубо.
– Перестаньте, это уже несерьезно! – пробурчал он. – Вы окончательно убедили меня в том, что вам не нужно больше сюда приезжать, хотя я и высоко ценю ту помощь, которую вы мне здесь оказывали.
– Вы без нее запросто обойдетесь! Не переживайте, я больше не стану вам докучать.
Лоранс поискала взглядом своего младшего брата. Однако он из ее поля зрения исчез. «Констан наверняка расскажет кому-нибудь о том, что он видел! Овиду придется давать объяснения, в том числе и о том, настоящем поцелуе. Тогда ведь он сам меня поцеловал!» – со злорадством подумала девушка.
– А теперь давайте поторопимся, – пробормотал учитель.
Лоранс вышла из здания первой, умышленно не взяв с собой коробку с красками, свои кисти и альбом с рисунками. Констан стоял в ожидании возле старенького «шевроле» Лафлера. Он сосал при этом свой палец, что ему было запрещено и свидетельствовало о том, что его что-то тревожит.
На обратном пути в машине царило напряженное молчание. Лоранс сидела на заднем сиденье рядом с братом и смотрела в окно с сердитым видом. Когда учитель остановил автомобиль рядом с домом семьи Шарденов, девушка поспешно вышла из машины, увлекая за собой Констана.
– До свидания! Передайте от меня привет своим близким, – сказал ей вслед Овид.
Разворачивая свой «шевроле» на широком бульваре, чтобы поехать назад, он пребывал в полном смятении. События последних нескольких дней уж слишком сильно разбередили его душу.
«Ну и наломали же мы дров! – качал он головой, чувствуя при этом, что во многом виноват сам. – Мне хотелось убедить Лоранс в том, что у нее есть талант, помочь ей поверить в себя, дать ей возможность приобщить моих подопечных к искусству, а закончилось все тем, что я ее поцеловал. Но вообще-то я же чувствовал, что тут есть некая опасность, чувствовал, что я ей нравлюсь. Мне, сорокалетнему мужчине, следовало знать свое место и держать девочку на расстоянии».
Он терзался этими невеселыми мыслями, пока не подъехал к санаторию – огромному строению современной конструкции, расположенному возле самого озера. Эстер уже ждала его, сидя на одной из скамеек парка, предназначенного для отдыха пациентов. Как только он ее увидел, все его мрачные мысли сразу же улетучились. Он помахал ей рукой, она встала со скамейки и направилась легкой походкой к автомобилю. Подол ее юбки развевался на ветру.
– Вы опоздали! – воскликнула Эстер, подойдя к машине.
Она, однако, при этом улыбалась и выглядела радостной. Овид сегодня утром пригласил ее поужинать вместе в одном скромном ресторане, находящемся возле набережной в Робервале. Там можно было отведать филе уананиша. Так на языке индейцев монтанье назывался пресноводный лосось, мясо которого было очень вкусным. Овид и Эстер пожали друг другу руки, и это простенькое прикосновение вызвало у них обоих приятное ощущение.
– Вы, похоже, чем-то обеспокоены, – сказала Эстер, усаживаясь на переднее сиденье.
– Я опасался, что приеду, а вас здесь нет, – ответил Овид.
– Почему же? Секретарь санатория передала мне ваше письмо, как только я приехала сюда сегодня утром. Но вообще-то вы могли бы отправить это письмо на адрес Лоры…
– И рисковать тем самым, что вы прочтете мое приглашение лишь сегодня вечером?
– Да, вы правы, я выхожу из дому очень рано – еще до того, как приходит почтальон. Вам, похоже, очень хотелось пригласить меня на этот ужин!
– Сильнее, чем вы можете себе представить.
Эти слова были своего рода признанием, констатацией серьезности намерений. Сердце Эстер забилось немного быстрее, а щеки порозовели. Она подумала, что правильно поступила, когда согласилась поехать вместе с Тошаном в Квебек.
