Танцующая на гребне волны - Уайт Карен

Я взглянула на Мэтью с изумлением, желая поделиться с ним только что сделанным мной открытием, но проглотила слова, увидев в его глазах сдержанность, словно он готов был сейчас же повернуть назад.

– Давай доплывем до реки, – сказала я. – Тогда мы увидим, как мы себя чувствуем, и решим, что делать дальше.

Он выпятил подбородок.

– Джонка – она для плавания только по спокойной воде, поэтому нам нельзя плыть дальше реки. Ее нос не рассчитан на то, чтобы разрезать волны, и нам нужно держаться подальше от других судов. Там их может оказаться много.

Я кивнула, не слушая, так как была занята другими – противоречивыми – эмоциями. Страх вернулся, но отступил перед другими ощущениями, словно ожидая своей очереди. Я не знала, было ли это потому, что я находилась на заливе, а не в Атлантике, что береговая линия ограничивалась для меня тростником и крабами, а не дюнами и кричащими чайками. Но мое предчувствие затмило все эмоции, даже страх, и когда я перевела взгляд на широкие плечи Мэтью и его сильные руки, державшие весла, я поняла, что его присутствие помогает мне подавлять страх.

Я слышала плеск волн, когда Мэтью греб по извилинам залива, ощущала жару и видела безоблачное небо. Мы заметили гнездо скопы в ветвях погибшего дерева, элегантно стоящую белую цаплю, но главным образом я ощущала покой, словно окутавший меня шалью, как будто вся моя жизнь была ожиданием этого момента.

Мы миновали троих рыбаков, удивших с маленьких лодок вроде нашей, и время от времени слышали в отдалении шум моторов, как жужжание навязчивых москитов. Мы приближались к реке, водный простор расширялся, но я все еще не желала вернуться обратно, все еще не была уверена в своем назначении.

Я собиралась сказать Мэтью, что хотела бы погрести, почувствовать, так ли это, как я думала, помнят ли это мои руки, когда что-то царапнувшее борт лодки заставило меня обернуться. Мимо нас пронесло течением искривленный сучковатый отросток давно умершего дерева. В нем запутался широкий женский шарф с белыми полосками на красном фоне. Я подумала о женщине, которой он принадлежал, как он попал в воду, и жалеет она о нем. Подумала я и о других потерянных в воде вещах, и как большинство из них уносит в море, где их уже никогда не увидеть.

Подняв взгляд, я увидела, что Мэтью наблюдает за мной, как будто читая мои мысли, как будто мы с ним ведем беседу и все это я сказала вслух.

– Джимми Скотт нашел в заливе портфель Адриенны.

На мгновение он перестал грести, воздух вокруг нас внезапно застыл.

– Он мне не сказал.

– Он не знал, что это ее вещь, потому что бумаги размыло водой. Но я увидела на замке ее инициалы.

Его выражение не изменилось.

– Где он его нашел?

Вдали зашумел мотор, но ни один из нас не оглянулся.

– Он рыбачил. Портфель, должно быть, застрял в камышах, а иначе он был бы уже где-то в Атлантике.

Шум мотора становился все громче, но взгляды наши сомкнулись в танце, где ни один из нас не знал наверняка, каково будет следующее движение партнера. Я ожидала, что он скажет мне, что ничего не знал о портфеле и как он оказался в заливе. Вода под нами колыхалась, я ждала, затаив дыхание.

– Да, – сказал он, слегка наклоняясь вперед. – Там он и должен был оказаться.

Я не была уверена, что я хотела сказать, потянувшись за веслом, желая только плыть обратно домой, как будто убегая от истины, которую я не могла вынести. Прежде чем мои пальцы коснулись дерева, мы оба поняли, что мотор шумит уже невдалеке и уже заглушает все вокруг… Маленькая белая лодка вылетела сзади из-за поворота и держала курс прямо на нас.

Я инстинктивно приподнялась, забыв все правила, которые внушил мне Мэтью, прежде чем позволить мне спуститься в лодку. Налегая на весла, Мэтью с трудом ухитрился двинуть нашу лодку в сторону и избежать столкновения, но мы оказались параллельно волне, вызванной другой лодкой.

– Ава! Не вставай…

Его слова заглушила огромная волна, ударившая в наш борт, и последнее, что я помню, падая в воду, была протянутая ко мне рука Мэтью.

Я ощутила соленый вкус воды, когда мир вокруг меня заглох, жидкий мир, который я смутно помнила с начала нашего путешествия. Секунды показались мне целой жизнью. Мы погрузились в момент покоя, когда я знала все и в то же время ничего, понимая, что вода может унести нас в любом направлении, как бы мы ни боролись с течением.

Чьи-то руки ухватились за мой спасательный жилет, но все, о чем я могла думать, был Джимми, говоривший что-то о цветах. Я смотрела на лица незнакомых людей в поисках Мэтью, сердитая и сбитая с толку, и все же с предельной ясностью видя все, что было позади меня, и все, что было впереди, и что я была в середине пути, стараясь понять, что мне вырастить в моем саду и что выполоть.

Меня подняли в белую лодку и осторожно положили на сиденье. В глазах у меня щипало. Я увидела склонившегося надо мной Мэтью и снова услышала его слова: «Они думают, что я ее убил». Я отвернулась. Мне подали полотенца и спросили, не нужен ли врач.

Я настояла, что со мной все в порядке, и позволила им помочь мне снова перебраться в джонку, коснувшись руки Мэтью, когда он помогал мне перебраться в лодку, и потом снова отпустив ее. Я опять почувствовала, как движется подо мной вода, когда лодка устремилась к дому, стараясь разобраться в том, что я видела и почему Мэтью не удивило, что портфель Адриенны оказался в заливе.

Глава 28

Памела

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Февраль 1815

Холодный дождь покалывал мне кожу, ветер почти сбивал с ног. Я едва замечала, что продрогла до самых костей, не чувствуя внутри ничего – пустая ракушка на берегу, пока ветер не унес ее в океан.

Робби поправлялся с каждой дозой лекарства, которого оставалось уже всего ничего. И хоть Джеффри меня уверял, что чувствует себя лучше, я знала по его тусклому взгляду, что он от меня уходит, что его дух вселился в его тень. Он уже два дня не мог ничего есть, все больше слабея; жар и озноб прекратились, но я знала, что через несколько дней они возвратятся.

Я погоняла лошадь. Моя старая кляча, казалось, не замечала моих усилий. Руки у меня окоченели – изношенная кожа красных перчаток не спасала от непогоды. Я не отрываясь смотрела на дорогу. Дольше недели я не имела известий от Томаса. У него было много обязанностей, но мне не терпелось дождаться его приезда ко мне. Желание услышать цокот копыт его лошади как ножом врезалось в мою душу; разочарование, вызванное его отсутствием, я ощущала как ампутацию конечности.

Мое появление в лагере стало привычным зрелищем, но я никого не видела, так как большинство солдат скрывались от непогоды в палатках. Я низко опустила капюшон, почти закрыв им лицо, доверяя лошади самой найти дорогу. Я привязала лошадь у большого дома и поплелась по грязи к медицинской палатке, где на кольях было натянуто промасленное полотнище, закрывавшее вход от дождя. Я резко отдернула его, услышав знакомый голос.

– У меня есть деньги заплатить вам, Томас. Мой муж очень богатый человек.

Томас ответил что-то так тихо, что я не расслышала.

– Я же прошу о таком пустяке! Я знаю, вы можете помочь мне, если захотите.

Я услышала в голосе сестры знакомую мне враждебность. Сам звук ее голоса вызвал у меня желание сделать шаг назад. Непримиримая натура Джорджины наложила на меня свой отпечаток.

Голос Томаса стал громче:

– Дело не в деньгах, мэм. Просто мне не разрешается покидать Сент-Саймонс. Если я пойду на это, я рискую быть расстрелянным как дезертир. Уверяю вас, я делаю все, что могу, чтобы достать лекарства, которые я оставил на Камберленде.

Голос Джорджины более походил на шипение, чем на льстивый тон, к которому она прибегала, чтобы добиться своего.

– Не думайте, что я не пользуюсь влиянием. Ради вас я пойду на многое. Но могу и создать здесь для вас очень неприятную ситуацию. Надеюсь, когда мы увидимся в следующий раз, вы дадите мне более обнадеживающий ответ.