Среди овец и козлищ - Кэннон Джоанна
– Я на это правило не подписывалась, – сказала она.
Миссис Форбс тихо и многозначительно кашлянула.
– Выбор пал на меня не случайно. И дело не только в том, что я отвечаю за украшение алтаря цветами, а по вторникам дважды в месяц начищаю все медные детали в храме. А потому я ближе к Богу, чем остальные.
Миссис Рупер приоткрыла один глаз.
– Для того, чтобы заслужить уважение, нужно нечто большее, чем тряпка для пыли и баночка с полиролем, – парировала она, и глаз закрылся.
Миссис Форбс резко втянула воздух собранными в бантик губами, и все мы откинулись на спинки складных стульев.
– Из всех здесь присутствующих, – сообщила она, – я имею больше прав сидеть рядом с Иисусом.
Миссис Рупер открыла уже оба глаза и выпрямила спину.
– А лично я считаю, что ни у кого здесь нет больше прав сидеть рядом с Иисусом, чем у меня.
– А я считаю, – тут же парировала миссис Форбс, – что это мое право, потому как я с самого начала сидела здесь, рядом с Иисусом, вот!
– «Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему». – И миссис Рупер скрестила руки на груди.
– «Евангелие от Луки», глава три, стих одиннадцать, – подхватила миссис Форбс и завела руки за спину.
Тут на дороге появилась миссис Дейкин, неверной походкой приблизилась к нам и плюхнулась на стул рядом со мной.
– Из-за чего сыр-бор?
– Выясняют, кто больше достоин сидеть рядом с Иисусом, – ответила я.
Тилли встала и сдвинула шапочку со лба.
– А я всегда думала, что Бог объединяет людей.
– Я ваш стул не украла. Начать с того, что он вообще не ваш, – сказала миссис Рупер.
– «Как вор, когда поймают его, бывает осрамлен», – тут же парировала миссис Форбс.
– «Иеремия», глава два, стих двадцать шесть. И прекрати лгать, Дороти Форбс.
– «Посему, отвергнувши ложь, говорите истину каждый ближнему своему».
– «Послание к Ефесянам», глава четыре, стих двадцать пять.
Джон Кризи начал нервно раскачиваться на своем стуле в самом дальнем углу.
– Нет, мне всех этих цифр ни за что не упомнить, – жалобно произнес он.
– Я пришел сюда ради тишины и покоя, – вступил Эрик Лэмб. – А вовсе не для того, чтобы слушать дурацкие споры о том, кто из вас чего более достоин. – И принялся натягивать резиновые сапоги.
– Ну уж нет, Дороти. Иисуса Христа распяли вовсе не для того, чтобы ты могла выбирать, где тебе сидеть, – Мэй Рупер повысила голос почти до визга. – Он был распят для того, чтобы все мы сами, черт побери, могли решать, где нам, черт, вздумается сидеть!
Я просто упивалась этой сварой между миссис Форбс и Мэй Рупер, и вот в самый ее разгар вдруг заметила, что все присутствующие обернулись и смотрят куда-то. Даже спор прекратился, когда миссис Форбс вдруг похлопала миссис Рупер по плечу и указала на тротуар.
Там был Уолтер Бишоп.
Он стоял на обочине и смотрел на нас. В одной руке батон, в другой две коробки с рыбными палочками.
– А я как раз возвращался из магазина, – сказал он. – Услышал что-то о Христе, вот и решил подойти и посмотреть.
– Не думаю, что это возможно. – Миссис Рупер поднялась со стула и встала плечом к плечу с миссис Форбс перед дренажной трубой. – Здесь частная собственность.
Уолтер Бишоп взглянул на муниципальные гаражи.
– Неужели? – спросил он.
Мистер Форбс поднялся и подошел к узкому проходу между ольховыми деревьями, засыпанному щебенкой. К тому месту, где стоял со своими покупками Уолтер Бишоп.
– Нечего тут смотреть, – отрезал он. – Ничего интересного. И на вашем месте я бы спокойно отправился домой.
Он указал на дорогу, и я заметила, как кончик пальца мистера Форбса слегка дрожит.
Я подумала, мистер Бишоп начнет спорить или, по крайней мере, скажет, что имеет право смотреть на что угодно, равно как и любой другой, но ничего подобного не случилось. Он просто кивнул мистеру Форбсу, развернулся и зашагал прочь.
Миссис Рупер раскинула руки, словно прикрывая дренажную трубу.
– Иисус, он, знаете ли, не для каждого встречного-поперечного, – выкрикнула она.
Когда мистер Бишоп удалился, Эрик Лэмб обернулся ко мне с Тилли и улыбнулся.
– Не обращайте внимания, – сказал он. – Взрослые порой говорят такие глупости.
Тилли глубоко вздохнула. Я знала, что́ за этим последует, потому что, прежде чем задать вопрос, Тилли всегда набирала в грудь побольше воздуха, желая подготовиться.
– Могу я спросить? – начала она.
Эрик Лэмб кивнул, и все мы ждали.
– Вы слышали, что говорила миссис Рупер, ну, насчет того, почему распяли Христа?
Мы провожали глазами Уолтера Бишопа, шагавшего по тротуару навстречу солнцу.
– Ну, не из-за раскладных же стульев его распяли, Тилли, – сказала я.
– Знаю. – Она снова глубоко вдохнула. – Нет, правда, за что именно Его распяли, мистер Лэмб? – воскликнула она. – Зачем понадобилось убивать Его?
– Сложный вопрос, – сказал Эрик Лэмб. – Все потому, что у него были другие верования, другие взгляды на жизнь. В те дни люди жестоко расправлялись с теми, кто думал не так, как остальные.
Я слышала, как хрустел гравий под ногами удаляющегося от нас Уолтера Бишопа.
– Он был аутсайдером, Тилли. – Эрик Лэмб окинул взглядом нас обеих. – Чужаком. Поэтому Его и распяли.
– Получается, – заметила Тилли, – что в этом случае Иисус тоже был козлищем, так, что ли?
– Ну, да, наверное, – ответил Эрик Лэмб.
– Вообще-то, вероятнее всего, Он был самым большим козлищем среди них всех.
Мы взглянули в сторону дороги и увидели, как Уолтер Бишоп исчезает в доме под номером одиннадцать.
– Возможно, ты права, – сказал Эрик Лэмб. – Возможно, Он действительно был таковым в их глазах.
Вскоре волнение, вызванное появлением Уолтера Бишопа и всеми этими спорами, улеглось. Тилли с особым усердием принялась разглаживать платье, миссис Мортон разбирала ее резинки для волос. Эрика Лэмба убедили снова снять резиновые сапоги, а миссис Форбс все-таки выторговала себе место на ближайшем к трубе стуле, хотя через каждые полчаса миссис Рупер поднималась со своего места и расхаживала прямо перед Христом, закрывая всем вид.
Я как раз собиралась немного вздремнуть, но тут вдруг на тропинке показалась Лайза. Она шла, разбрасывая щебенку модными босоножками.
– Наконец-то и ты решила посмотреть на Иисуса, – сказала миссис Дейкин. – Что, любопытство одолело?
Лайза кружила возле матери, как оса.
– Я не на Иисуса пришла смотреть, – заявила она и покосилась на дренажную трубу. – Пришла сказать, что у нас кончилось молоко.
Миссис Дейкин принялась искать кошелек. Вообще-то он валялся на траве, прямо у ее ног, просто она его не видела, так что пришлось мне поднять и передать ей.
– По крайней мере, могла бы подойти и посмотреть, Лайза, раз уж ты здесь.
Я смотрела, как Лайза Дейкин лениво ступает по траве. Вот она встала прямо перед дренажной трубой, уперев руки в бедра, прищелкивая языком и отпихивая кусочки щебенки босоножками.
– Хоть убейте, не понимаю, – протянула она. – С чего это вдруг вас так заинтересовало какое-то пятно на стене гаража?
Тилли покосилась на меня и принялась выводить узор на траве кончиком пальца.
Я притворилась, что этого не заметила.
Лайза лягнула еще несколько кусочков щебенки.
– И с чего это вдруг все так всполошились?
Я поднялась и подошла к трубе.
– Надо отойти на пару шагов и прищуриться, – посоветовала я. – тогда сразу Его и увидишь.
– Да не хочу я Его видеть! – Она выговорила эти слова так, точно они принадлежали не ей, а кому-то еще. – Тут всего лишь чертово креозотное пятно, Грейс. Дурацкая шутка.
– Что ж, – заметила я, – может, это всего лишь пятно от креозота. – Слова выходили изо рта с запинкой, словно до конца не верили в то, что это я могла произнести их.
– Так, значит, здесь у нас висит Иисус?
Голос был громкий, незнакомый. Человек растягивал гласные, точно хотел выдать себя за американца, но получалось у него не самым лучшим образом.