Счастливые девочки не умирают - Кнолл Джессика
– Устройся работать официанткой по вечерам. Да и не обязательно снимать жилье в Нью-Йорке, можно приезжать на поезде.
– Из Филадельфии? – Это был не вопрос, скорее, напоминание о том, что ей нужно добираться из другого штата. Как будто лишь идиотка могла предложить нечто подобное. От раздражения у меня закипело в груди.
– У нас были стажеры, которые ежедневно катались в Нью-Йорк из Вашингтона и обратно, – сухо проговорила я, глотнула кофе и склонила голову набок. – Отсюда до Филадельфии всего-то часа два на поезде.
– Кажется, да, – неуверенно пробормотала Спенсер.
Я была разочарована, что она быстро сдалась. А ведь все шло так замечательно.
Решив дать Спенсер возможность реабилитироваться, я неспешным движением поправила тонкую золотую цепочку на шее. Поверить не могу, что чуть не забыла о самом главном.
– Вы обручены? – Спенсер сделала квадратные глаза, заметив мою гордость: огромный сверкающий изумруд и два искристых бриллианта по бокам, вделанные в гладкий платиновый ободок. Кольцо принадлежало Люковой бабушке – ох, простите, Мамушке, – и после помолвки он предложил переставить камни на ободок, украшенный бриллиантами по периметру. «Мамин ювелир говорит, что теперь все девушки носят такие. Должно быть, новые веяния».
Именно поэтому я не стала переставлять камни. О нет, я носила кольцо именно так, как в свое время Мамушка. Одновременно строгое и роскошное, оно говорило само за себя: фамильная драгоценность. Мы не просто при деньгах, говорило оно, мы на них выросли.
Слегка отставив руку и растопырив пальцы, я полюбовалась на кольцо, как будто совсем про него забыла.
– Ох, да. Отныне я формально старуха.
– Потрясающее кольцо! Никогда не видела ничего подобного. Когда свадьба?
– Шестнадцатого октября! – торжествующе произнесла я. Если бы рядом со мной, зардевшейся будущей невестой, оказалась Элеонор, она бы покровительственно заулыбалась, наклонив голову набок. Не то чтобы в октябре льет как из ведра, сказала бы она, но разве тут угадаешь? А что я буду делать, если все-таки пойдет дождь? А вот она на всякий случай сняла крытый павильон, аренда которого обошлась в десять тысяч долларов, хоть им так и не воспользовались. У Элеонор припасена масса подобных сведений сомнительной ценности.
Я решительно отодвинулась от стола.
– Пора возвращаться к работе.
Спенсер поднялась почти одновременно со мной и протянула руку.
– Спасибо, Тифани! Ой, простите. – Она прикрыла губы ладонью и беззвучно рассмеялась, мелко подрагивая плечами. – Ани. Извините.
Иногда я чувствую себя заводной куклой, которой нужно закинуть руку за спину и завести золотой ключик, чтобы улыбнуться, поздороваться, выдать любую социально приемлемую реакцию, подходящую к случаю. На прощание я натянуто улыбнулась Спенсер. Она больше никогда не перепутает мое имя. Только не после документального фильма, когда камера крупным планом покажет мое скорбное, открытое лицо, рассеивая любые сомнения в том, кто я и что сделала.
Глава 2
Летом, когда я закончила восьмой и перешла в девятый класс, я целыми днями слушала, как мама на все лады расхваливает пригороды Мейн-Лайн, лежащие по ту сторону старой Пенсильванской железной дороги. «Такое форсовое место», – заверяла она, добавляя, что я сама увижу, как живут другие, когда переведусь в тамошнюю школу. Словечко «форсовый» было мне в новинку, однако по тому, как мама понижала голос, я догадалась, что оно означает. Мама произносила его с той же вкрадчивой хрипотцой, что и продавщица в отделе женской одежды, когда втюхала маме кашемировый шарф, бывший ей не по средствам: «Он богато смотрится». «Богато». Волшебное словцо. Папа был иного мнения, когда мама попробовала и ему втереть то же самое, вернувшись с шарфом домой.
С первого класса я посещала женскую католическую школу Святой Терезы на Холме в городке, начисто лишенном признаков аристократизма, поскольку лежал он в двадцати пяти километрах от ближайшего пригорода, где обитала денежная аристократия. Конечно, я росла не в трущобах, – просто среди убийственно заурядных представителей среднего класса, мнящих себя сливками общества. Тогда я не подозревала, что у денег может быть возраст, что старые деньги «с историей» неизмеримо лучше. Мне казалось, что богатство – это блестящий «бумер» красного цвета (взятый в аренду) и аляповатый домище с пятью спальнями (заложенный и перезаложенный). Хотя нашего дутого капитала не хватало даже на однотипные безвкусные хоромы.
Настоящая учеба началась утром второго сентября 2001 года, когда я, вытирая потные ладошки о штаны, впервые переступила порог гуманитарного корпуса старшей школы Брэдли в Брин-Мор, пригороде Филадельфии. А все благодаря траве (попросту «травке», если хотите вогнать меня в краску, как папа). Если бы я сказала «нет», бегать бы мне по школьному двору католической школы, сверкая лоснящимися от масла для загара ляжками из-под кусачей шерстяной юбки, бездарно растрачивая один день за другим. Затем бы последовало венчание в Атлантик-сити, свадебка в аккуратной церквушке и претенциозные фотографии голенького карапуза – еще одна заурядная жизнь, каких полно на Фейсбуке.
Все началось с того, что мы с подружками решили «курнуть», – как-никак, мы уже в восьмом классе! – и, собравшись вчетвером у моей закадычной подружки Леи, вылезли на крышу через окно ее спальни. Там мы свернули косяк, который перекочевывал из одних напомаженных губ в другие. Ощутив чрезмерную реальность собственного тела – даже ногтей! – я чуть не задохнулась от испуга.
– Мне нехорошо, – захлебываясь от смеха и слез, выдавила я. Лея, тщетно пытавшаяся меня успокоить, сама зашлась в припадке истеричного хохота.
Мать Леи пришла разведать, что у нас за возня. В полночь она позвонила маме и гробовым голосом проговорила в трубку: «Кажется, девочки во что-то ввязались».
Поскольку я рано созрела и уже в пятом классе выглядела как Мэрилин Монро, родители уверовали, что именно я – мозговой центр нашего девичьего наркосиндиката. Ведь по мне сразу было видно, что я непутевая. Из королевы небольшого, всего в сорок человек, класса я в одночасье превратилась в назойливую муху, которую так и норовили прихлопнуть. Даже девочка, которая имела обыкновение совать в ноздри жареную картошку перед тем, как отправить ее в рот, не хотела сидеть рядом со мной.
В конце концов слух докатился до школьной администрации. Маму с папой вызвали к директрисе, людоедского вида женщине по имени сестра Иоанна, которая заявила, что мне придется подыскать другую школу. Мама фыркала всю дорогу домой и в конце концов решила отправить меня в одну из «элитных» частных школ в Мейн-Лайне: так больше шансов поступить в университет Лиги Плюща и выйти замуж за большие деньги. «Мы им покажем», – торжествующе заявила она, вцепившись в руль, словно в бычью шею сестры Иоанны. Переждав немного, я шепотом спросила: «А в Мейн-Лайне мальчики будут?»
На той же неделе мама забрала меня из школы пораньше, и через сорок пять минут мы очутились в самом сердце зеленого, увитого плющом Мейн-Лайна, где находилась школа Брэдли – частная, внеконфессиональная школа с совместным обучением. Председатель приемной комиссии дважды упомянула, что здесь, в Брэдли, училась первая жена Сэлинджера. Тогда, в начале двадцатого века, это был пансион для девочек. Я приберегла сей любопытный факт на будущее и неизменно выкладывала его во время собеседований с потенциальными работодателями и свекрами. «Да-да, я ходила в школу Брэдли. Кстати, вы знали, что там училась первая супруга Сэлинджера?» Быть невыносимой можно, только если сама знаешь, что невыносима. По крайней мере, это меня оправдывало в собственных глазах.
После обзорной экскурсии по школе пришла пора сдавать вступительный экзамен. Меня привели в роскошную столовую, похожую на пещеру, и усадили во главе длинного массивного стола. Гравировка на бронзовой табличке, висящей над дверью, гласила: «Зал Бреннер Болкин». У меня в голове не укладывалось, чтобы в англоговорящем мире кого-нибудь звали «Бреннер».
