Сестры из Сен-Круа - Костелоу Дайни

— Боюсь, я не смогу поженить вас так сразу, — тихо сказал он. — Вам нужно выправить свидетельство, а на это нет времени. И это не единственная трудность. Вы ведь так мало знаете друг друга…

— Совсем не мало, — резко оборвала его Молли.

— Сколько вам лет, Молли? — спросил падре, пропустив мимо ушей ее грубость.

Молли удивленно посмотрела на него.

— Двадцать, — сказала она. — Я уже взрослая и могу жить своим умом, падре.

— Возможно, — согласился он, — но с юридической точки зрения вы все еще недостаточно взрослая, чтобы выходить замуж без согласия вашего отца.

— Я уверена, что он разрешит, — солгала Молли.

— Что ж, в таком случае постарайтесь получить его письменное разрешение, и тогда вы, вероятно, сможете пожениться, когда Том в следующий раз приедет в отпуск. Хотя это и не поощряется, знаете ли.

Молли была очень расстроена словами падре и ответила с вызовом:

— В мае мне исполнится двадцать один год, тогда мы и без его согласия поженимся.

Том чувствовал некоторое облегчение. Не то чтобы ему не хотелось жениться — он нисколько не преувеличивал, когда сказал Молли, что иметь семью — его самое заветное желание, но при этом он не питал иллюзий относительно своей судьбы. Он знал, куда возвращается, и очень серьезно опасался, что Молли останется вдовой или, еще того хуже, окажется связана с калекой.

— Я запишу тебя как свою ближайшую родственницу, — сказал он. — Тогда, если со мной что-то случится, тебе первой об этом сообщат.

Он дал ей адрес, по которому можно будет ему писать, и пообещал писать в ответ.

В среду, пятого января 1916 года, Том Каргер вышел из лагеря с командой из тридцати человек, возвращавшихся в свои полки. Молли стояла у ворот монастыря и смотрела им вслед. Они маршировали по дороге с песней, и слезы Молли были не только о Томе и о ней самой, но обо всех этих ребятах, которые так храбро шагали обратно в ад.

2001

15

На следующее утро Рэйчел приехала в офис «Белкастер кроникл» и направилась прямиком в офис Дрю Скотта. Черри сказала:

— Он очень занят, Рэйчел. Что-то важное?

— Для меня да, — сказала Рэйчел, и Черри со вздохом впустила ее.

— У меня куча заданий для тебя сегодня, — предупредила она. — Не забудь забрать, когда будешь уходить.

Рэйчел пообещала и пошла уламывать Дрю. Тот поднял глаза и улыбнулся.

— Рэйчел? Какие новости?

Рэйчел набрала в грудь воздуха.

— Дрю, — сказала она, — у меня есть материал для потрясающей статьи, может, даже серии статей, и я хочу этим заняться.

Она изложила вкратце все, что ей удалось узнать.

Накануне она до поздней ночи читала дневник Молли Дэй. Пока не перелистнула последнюю страницу, так и сидела, свернувшись калачиком в кресле, и все тело у нее затекло и окоченело. Она потянулась, чтобы размять ноющие руки и ноги, и, взглянув на часы, увидела, что уже час ночи. Тогда она сползла с кресла и, еще раз потянувшись, положила дневник на стол. Дневник Молли Дэй, ее прабабушки.

«Какая удивительная история», — думала Рэйчел, все еще под впечатлением от прочитанного. Какой невероятно смелый поступок для двух женщин — отправиться в чужую страну, где гремит война, работать в монастырском госпитале, и не в составе какой-нибудь авторитетной организации, а в одиночку. Рэйчел читала эту историю с жадностью, словно какой-нибудь увлекательный роман. Ей не терпелось узнать, что было дальше. Но конец оказался неутешительным, да его, в сущности, и не было. Дневник обрывался в начале января 1916 года. Пока Рэйчел не знала, почему он так внезапно закончился, знала только, что человек, которого любила Молли Дэй, ушел обратно на фронт, и Молли после этого перестала вести записи.

Рэйчел взглянула на пачки писем, по-прежнему лежавшие в жестяной коробке из-под печенья. Может, в них можно найти продолжение? Она не знала, но читать их сейчас уже не могла — слишком устала. Завтра прочтет… то есть уже сегодня. Она сунула дневник обратно в жестяную коробку, убрала ее в ящик стола и легла спать. Несомненно, тут кроется целая история, и гораздо более сложная, чем история двух женщин, героически отправившихся работать сестрами милосердия во Францию.

Пока в дневнике было больше вопросов, чем ответов, и, хотя Рэйчел решила, что читать она сегодня больше не в состоянии, да и голова болела от усталости, но то, о чем она узнала из дневника, крутилось в мозгу, не давая уснуть. Рэйчел восхищалась своей прабабушкой, тем, как она изменилась и повзрослела за такое короткое время во Франции, о чем свидетельствовал дневник. Робкая и покорная горничная, получившая лишь самое скромное образование, осталась позади: она превратилась в решительную, знающую свое дело сестру милосердия и научилась все свободнее выражать свои мысли и чувства. Столкнувшись с суровыми условиями, с тяготами ухода за тяжелоранеными, с болью и горечью, когда некоторые из них умирали у нее на глазах, Молли, должно быть, открыла в себе силы, о которых раньше и не подозревала. Исчезла та девчушка, что когда-то широко распахнутыми от удивления глазами разглядывала деревья в Лондоне, — на ее месте была теперь сильная молодая женщина, та, что стояла и смотрела вслед любимому, уходящему навстречу ужасам войны. Вырвавшись из привычного мирка, найдя вдали от дома дружбу и уважение, приняв на себя труд, требующий ответственности, Молли преодолела первоначальную робость и твердо взяла свою жизнь в собственные руки.

А еще была Сара Херст. Саре, должно быть, гораздо легче было ужиться с монахинями, чем Молли — главным образом потому, что она разделяла их веру, но еще и потому, что охотнее приняла монастырскую иерархию. Рэйчел с любопытством отмечала то, как легко Сара вписалась в эту жизнь, несмотря на отдельные стычки с монастырским начальством. Очевидно при этом, что она умела жить собственным умом — в конце концов, это ведь благодаря ее упорству девушки отправились во Францию. Молли такое никогда бы и в голову не пришло. Это Сара твердо решилась «исполнить свой долг» и увлекла за собой Молли. Сара, судя по всему, тоже изменилась за те несколько недель, которые описывал дневник. Необычным было уже то, что она предложила своей горничной отношения на равных, и не просто предложила, а осталась верна своему слову, и они с Молли сделались настоящими подругами. В каком-то смысле ей пришлось еще труднее, чем Молли. Сара, какой бы снисходительной хозяйкой она ни была, все же привыкла за много лет отдавать Молли распоряжения, и изменить это вот так сразу было нелегко. Может быть, соседство по комнате, тяжелая работа и то, что каждая из них оставалась для другой единственной ниточкой, связывающей с домом, помогли их дружбе вырасти и окрепнуть. Но Рэйчел не могла не думать о том, выдержала ли эта дружба настоящие испытания и сохранилась ли после возвращения домой, в жесткие социальные рамки. Но тут она вспомнила, что Сара, по словам Сесили, домой так и не вернулась. Значит, этой последней проверке их дружба подвергнуться не успела.

Сон все не шел, и Рэйчел стала мысленно составлять список предстоящих дел — столько всего предстояло проверить и выяснить теперь, после того, что она узнала. Наконец она заснула, а когда проснулась утром под треск будильника, ей показалось, что буквально только что задремала. Быстрый душ, а затем банан и чашка крепкого черного кофе взбодрили ее и придали сил: теперь можно было ехать говорить с Дрю. Рэйчел пришла к этому решению еще во сне, и, когда проснулась, оно уже прочно сложилось в голове.

Выслушав ее, Дрю сказал:

— Я не могу дать тебе время на это расследование, Рэйчел. Занимайся путешествиями в прошлое сколько хочешь, но в свободное время. Если получится хорошая репортажная статья с интересным ракурсом, постараюсь дать ее в начале января. После Рождества дела пойдут поспокойнее. Извини.

Рэйчел собрала в кулак все свое мужество и сказала:

— Понимаю, Дрю, но в таком случае я хотела бы взять отпуск.