Бумажные города - Грин Джон

Погружаясь в сон, я слышу, как они шутят — слов разобрать уже не могу, только интонации, звуки, нарастающие и ниспадающие тоны дружеских подтруниваний. Мне нравится слушать, праздно развалившись. Я решаю, что, даже если мы Марго не найдем, то просто поедем кататься по горам, будем валяться на траве, болтать и прикалываться. Может, это становится возможным потому, что я теперь снова знаю наверняка: Марго жива — даже если доказательств не увижу. Я почти представляю себе, что смогу быть счастлив без нее, смогу ее отпустить, я чувствую, что мы с ней все равно связаны корнями, даже если я больше в жизни не увижу листьев ее травы.

3 УР. ЧАС ШЕСТНАДЦАТЫЙ

Я сплю.

3 УР. ЧАС СЕМНАДЦАТЫЙ

Я сплю.

3 УР. ЧАС ВОСЕМНАДЦАТЫЙ

Я сплю.

3 УР. ЧАС ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

Когда я просыпаюсь, Радар с Беном громко спорят, как назвать мою тачку. Бен настаивает на Мухаммеде Али, потому что если ею ударить, он тоже не остановится, как и мой минивен. А Радар считает, что именем исторических личностей машины называть нельзя. Он говорит, что надо назвать ее Лерлен, потому что ему нравится, как это звучит.

— Ты хочешь назвать ее Лерлен? — переспрашивает Бен, и его голос звенит от ужаса. — Разве этот несчастный тарантас еще недостаточно настрадался?

Я отстегиваю один из ремней и сажусь. Лэйси поворачивается ко мне.

— Доброе утро, — говорит она. — Добро пожаловать в великий и прекрасный штат Нью-Йорк.

— Сколько времени?

— Девять сорок две. — Она забрала волосы в хвостик, остались торчать только самые короткие пряди. — Ты как? — спрашивает она.

Я отвечаю:

— Мне страшно.

Лэйси улыбается и кивает:

— Ага, мне тоже. Такое ощущение, что вариантов развития событий так много, что ко всем не подготовишься.

— Да, — соглашаюсь я.

— Я надеюсь, что мы с тобой все лето будем общаться, — говорит она.

И почему-то мне от этого становится легче. Никогда не угадаешь, от чего станет легче.

Теперь Радар настаивает, что машину надо назвать Серым Гусем. Я слегка подаюсь вперед, чтобы все услышали, и говорю:

— Дрейдл. [5]Чем сильнее закрутишь, тем лучше результат.

Бен кивает. Радар оборачивается:

— Думаю, тебя надо официально назначить называльщиком.

3 УР. ЧАС ДВАДЦАТЫЙ

Я сижу в первой спальне вместе с Лэйси. Бен за рулем. Радар за шкипера. Я третью остановку проспал, они взяли карту штата. Ээгло на ней нет, но к северу от Роскоу всего пять-шесть перекрестков. Я всегда думал, что Нью-Йорк — это бесконечный метрополис, но тут только зеленые холмы, на которые моему минивену приходится героически взбираться. Беседа стихает, Бен тянется к ручке приемника, я восклицаю:

— «Я заметил кое-что метафизическое»!

Бен начинает:

— Я заметил краем глаза кое-что такое, что мне очень нравится.

— А, я знаю, — отвечает Радар, — это вкус шаров.

— Нет.

— Членов, — предполагаю я.

— Нет, придурок.

— Гм… — Радар озадачен. — Может, тогда запахшаров?

— Фактурашаров? — спрашиваю я.

— Блин, уроды, вообще не связанное с гениталиями. Лэйс?

— То, что ты спас жизни трех человек?

— Нет. По-моему, ребят, у вас уже фантазия иссякла.

— Ну ладно. И что же это?

— Лэйси, — сообщает Бен, и я замечаю, что он смотрит на нее в зеркало заднего вида.

— Дебил, — говорю я, — мы же в метафизическое играем. Это должно быть что-то невидимое.

— Оно и есть невидимое, — возражает он. — Мне очень нравится Лэйси, какая она внутри.

— Фу, тошнотина, — отвечает Радар.

Лэйси отстегивает ремень, наклоняется к Бену и шепчет ему что-то на ухо. Бен краснеет.

— Ладно, я обещаю без тупежа, — говорит Радар. — Я заметил кое-что, что чувствуем мы все.

Моя догадка:

— Невероятная усталость?

— Нет, хотя предположение отличное.

Лэйси:

— Это то странное ощущение, которое испытываешь, когда организм перенасыщен кофеином и кажется, что у тебя не сердце стучит, а все тело пульсирует?

— Нет. Бен, ты?

— Что надо поссать? Или это только мне надо?

— Как обычно, только тебе. Еще предположения будут?

Мы молчим.

— Правильный ответ: мы все чувствуем, что станем счастливее, когда споем «Солнечный ожог» [6]а капелла.

И это оказывается правдой. Мне хоть и медведь на ухо наступил, ору я не тише других. Когда песня кончается, я говорю:

— Я заметил прекраснейший сюжет.

Какое-то время все молчат. Слышно только, как Дрейдл расплющивает асфальт, катясь вниз с холма. Через какое-то время Бен спрашивает:

— Вот этот самый, да?

Я киваю.

— Да, — соглашается Радар, — история классная, если мы не сдохнем.

Будет еще лучше, если мы найдем Марго,думаю я, но не говорю никому об этом. Бен все-таки включает радио и находит какую-то станцию с неторопливыми печальными песнями, чтобы можно было подпевать.

3 УР. ЧАС ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ

Мы проехали по трассе больше тысячи ста миль, и пора наконец с нее сворачивать. По дороге, которая ведет дальше на север, к Катскиллам, ехать со скоростью семьдесят семь миль в час решительно невозможно. Но это не страшно. Радар, наш великолепный стратег, заложил в расчеты запасные полчаса, не сказав об этом нам. Тут очень красиво, уже позднее утро, и девственный лес залит солнцем. В таком свете даже кирпичные домики в деревеньках, которые мы проезжаем, кажутся новенькими.

Мы с Лэйси рассказываем Бену с Радаром о Марго все, что только удается вспомнить, в надежде, что это поможет нам ее найти. Напоминаем им, какая она. И самим себе тоже. Она ездит на «Хонде Цивик». Она светлая шатенка, волосы прямые. Любит заброшенные здания.

— У нее с собой черный блокнот, — говорю я.

Бен поворачивается ко мне:

— Понял, Кью. Если увижу в Ээгло девчонку, в точности похожую на нашу Марго, но у нее в руках не будет блокнота,я ничего предпринимать не буду. Это же самый верный признак.

Я не обращаю на него внимания. Я просто хочу побольше о ней вспомнить. Вспомнить ее в последний раз, с надеждой увидеть ее снова.

3 УР. ЭЭГЛО

Знаки ограничивают нашу скорость сначала до пятидесяти пяти, потом до сорока пяти, потом до тридцати пяти миль в час. Мы переезжаем железнодорожные пути, и вот перед нами Роскоу. Мы медленно едем через центр сонного города, там есть кафе, магазин с одеждой, долларовый магазинчик и еще пара торговых павильонов, заколоченных досками.

Я подаюсь вперед и говорю:

— Марго вполне может быть там.

— Да, — допускает Бен, — но я вламываться никуда не хочу, чувак. Не думаю, что в тюряге Нью-Йорка мне понравится.

Меня же мысль осмотреть эти здания особо не пугает: мне весь город кажется заброшенным. Открытых заведений нет. Когда мы проезжаем центр, дорогу пересекает единственная улица, и вдоль нее тянется единственный жилой район Роскоу, там же стоит начальная школа. Каркасные деревянные домики кажутся крошечными по сравнению с деревьями — они тут высокие и натыканы часто.

Мы выбираемся на другое шоссе, допустимая скорость постепенно возрастает, но Радар все равно ведет медленно. Не проехав и мили, мы замечаем, что влево уходит грунтовка, улица без названия.

— Может, это оно, — говорю я.

— Это подъездная дорога, — отвечает Бен, но Радар все равно сворачивает.

Эта хорошо накатанная грунтовка действительнокажется подъездной. Слева — нескошенная трава, такая же высокая, как и деревья; я ничего не вижу и волнуюсь, что в таких зарослях очень легко спрятаться. Через некоторое время мы упираемся в старомодный особняк. Разворачиваемся и едем обратно на двухполосную дорогу, с которой свернули, а потом дальше на север. Шоссе переходит в улицу Кэт-Холлоу-роуд, мы доезжаем до еще одной грунтовки, похожей на предыдущую, только в этот раз она ведет направо, к дряхлому строению типа амбара, доски которого уже посерели. По полю с обеих сторон разбросаны большие вязанки сена, но трава уже снова разрослась. Радар едет не быстрее пяти миль в час. Мы пытаемся рассмотреть что-нибудь необычное. Какие-нибудь трещинки в этой сельской идиллии.