Эффект Сюзан - Хёг Питер

Я хотела предложить им какой-то мостик, порядок и гармонию для перехода в сон, диаграмму того единственного, на что можно положиться. Я хотела показать им, что можно, взяв взрослого за руку, пройти по световой дорожке до того места, где сон примет ребенка в свои объятия.

Ничего не получилось.

Или, точнее, получилось с Харальдом, — он не сводил с меня глаз в темноте. Я говорила и чувствовала, как он внимательно слушает и как мышцы его постепенно расслабляются. В конце концов, когда я замолкала, проходило несколько секунд — и он погружался в сон.

С Тит все было иначе. Она никогда не возражала, но, когда я вставала, чтобы выключить свет, и она понимала, что сейчас последует заключительный рассказ, она перебиралась на свою кровать.

Я пыталась узнать у нее, почему так. Она так и не объяснила мне. Не говоря ни слова, она оставляла нас с Харальдом в одиночестве в темноте, погружалась в себя и засыпала.

Я так ничего и не поняла. Это оставило болезненный осадок. Маленький ребенок, которому всего лишь три года, отпускает твою руку и уходит один туда, куда его можно было бы проводить.

Позднее я несколько раз пыталась ее расспросить. Ответа я не получила.

Теперь она останавливается. Лошадь останавливается. Мир останавливается. Лес останавливается.

— Когда ты рассказывала свои истории, ты пыталась построить для нас с Харальдом комнату. Я это понимала, и не только потому, что слышала твои слова. Ты пыталась создать залитую ярким светом комнату. Идеальную комнату. Физика пытается конструировать идеальные комнаты, так ты нам говорила. Совершенные светонепроницаемые комнаты, воздухонепроницаемые комнаты, невесомые комнаты, стерильные комнаты. Вы с папой пытались создать такую комнату для нас с Харальдом. И лучше всего я понимала это, когда ты рассказывала свои истории. И у тебя получилось, у тебя почти что получилось. Но мне не хотелось в такую комнату. Потому что, если бы я зашла туда, мне было бы очень трудно оттуда выйти. Вот в чем дело. Если человек может создать место, где нет никакого страдания, это… становится опасно. Потому что тогда может возникнуть желание остаться там навсегда.

Я слышу каждое ее слово — и чувствую себя в состоянии свободного падения. Как будто лесная тропинка ушла из-под моих ног.

— Ты хотела внести исправления в мир, мама. Как вносят исправления в научный отчет.

Мы идем назад к дому.

Я ставлю на стол еду. Харальд откладывает нож и вилку.

— В тысяча девятьсот шестидесятом году Соединенные Штаты и Советский Союз вместе обладали ядерным оружием суммарной мощностью эквивалентной трем тоннам тротила на каждого человека на Земле.

Я закрываю глаза и надеюсь, что он замолчит, но он продолжает.

— Магрете Сплид описывает, как близкие к президенту США круги добивались разрешения на внезапный ядерный удар. И когда они не получили разрешения, они сами, в обход президента и правительства, организовали ряд провокаций против русских, чтобы попытаться втянуть их в войну. В одной статье она рассматривает каждую из локальных войн, в которые были вовлечены сверхдержавы после Второй мировой войны. Ни одна из них не закончилась однозначной победой. Корейская война — яркий тому пример. Миллионы погибших, вся Северная Корея в руинах. Ситуация была на грани ядерной войны. И все заканчивается сохранением статус-кво. Магрете подводит итог исследованиям, посвященным принятию решений во время Холодной войны. Увеличение ядерных арсеналов не имело на самом деле никаких военно-стратегических или внешнеполитических причин. Их лоббировали военно-промышленный комплекс и наиболее агрессивная часть военных и администрации. Как в Советском Союзе, так и в Штатах. И Дания все эти годы участвовала в этом процессе, этакий маленький, нерешительный, но тем не менее явный член НАТО.

Я вдруг понимаю, что это он обвиняет нас с Лабаном.

— Мы с Лабаном тогда еще не родились, — говорю я. — И еда остывает.

Он замолкает и начинает есть. Я смотрю на него, у меня пропадает аппетит.

Тут он снова откладывает нож и вилку.

— Она пишет о том, что они выяснили: гнев накапливается в больших коллективах, накапливается постепенно. Как будто существует резервуар гнева, какое-то хранилище яда, и, когда оно наполняется и переполняется, начинается война. Она считает, что хранилище это состоит из суммы гнева отдельных людей, всех нас. Она считает, что гнев этот можно измерить. Не механически, не с помощью линейки или весов. Но она говорит, что некоторые люди могут почувствовать, когда хранилище наполняется. И они поймут, когда оно будет близко к переполнению. Если предсказать это, если указать на то, что это вот-вот произойдет, и все поймут это, народы обратят взгляд в другую сторону, вместо образов внешнего врага они обратятся к собственному гневу. Тогда все начнет меняться.

За столом воцаряется тишина. Тут заговаривает Тит. Сладким голосом.

— Красиво. Это красивая мысль. Но это наивно, Харальд. Просто посмотри на нас четверых.

Мы переводим взгляд на Лабана. Он смотрит в пространство, как будто вдруг что-то увидел.

— Комиссия будущего, — говорит он. — Вот что Андреа от нее ожидала. Она и Сплид. Это то, что они представляли себе с самого начала. Они думали, что если будут делать правильные предсказания о войнах и насилии, то люди задумаются о тех механизмах, которые к этому приводят.

Он встает, мы смотрим на него. Он начинает ходить вокруг стола. Мы уже не раз это видели, когда на него снисходило вдохновение. Его взгляд обращен куда-то вдаль.

— В каком-то смысле это прекрасно. Гуманистично. Но тут что-то не так. Они хотели сохранять все в тайне. Хотели обладать властью. И неважно, какая это власть — пусть даже она и не будет никому причинять вреда. Они как будто хотели перехитрить публику. Продемонстрировав чудо.

Он останавливается и смотрит на нас. Внезапно я понимаю его. И я понимаю, почему он понимает Андреа и Магрете Сплид. По сути дела, он пытался сделать то же самое всю свою жизнь. Со своей музыкой. Он пытался перехитрить публику с помощью чуда.

— Но так нельзя, — говорит он медленно. — Недостаточно иметь хороший план. Существуют еще и мотивы. А если они не благородные? Если вы каким-то образом пытаетесь кого-то к чему-то принудить? Общество. Или политиков. Тогда все неизбежно обречено на провал.

Он смотрит на меня. Я опускаю глаза.

5

На следующее утро я снова наблюдаю за тем, как Оскар плавает.

Тонкий слой адвективного тумана с моря стелется по поверхности бухты, покрывая неподвижную воду десятисантиметровой пеленой, и тело его, плывущего баттерфляем, появляется в поле зрения, лишь когда оно достигает верхней точки синусоидальной траектории.

В ту минуту, когда я прохожу мимо разложенной им на пляже одежды, в мозгу пловца лопается кровеносный сосуд.

Я вижу, что руки на мгновение показываются над туманом, а затем исчезают. Жду, что он снова появится в тумане, но не вижу его. Иду к кромке воды. Адвективный туман всегда очень подвижен, в водяном паре возникает разрыв, и я вижу тело на поверхности. Но оно не лежит на воде горизонтально, а, качнувшись, уходит под воду.

Я срываю с себя одежду. Ни о чем не думаю. Взглянув вперед, я бессознательно оцениваю температуру и расстояние до утопающего. Я провела с близнецами в бассейнах и на пляжах тысячи часов. Если у вас за плечами такой опыт, вы уже не будете взвешивать и обдумывать риски. Вы проецируете свои физические возможности на воду и всеми своими мышцами чувствуете, как далеко вы можете отпустить детей, как быстро вы сможете до них доплыть.

Я прыгаю в воду и осознаю, что это опасно, очень опасно. Но все равно прыгаю.

Когда возникает угроза жизни, время сжимается, и в голове человека проносится вереница непрошенных мыслей. Я успеваю подумать, что близнецы уже достаточно взрослые и прекрасно обойдутся без меня. И как бы то ни было, я уверена, что на Лабана можно положиться.