Короткая глава в моей невероятной жизни - Рейнхардт Дана

– Как дела у Клео?

– Все так же. Зациклена на своем парне, в котором я все еще подозреваю самозванца, злодея в маске Прекрасного Принца.

– Правило номер один: всегда опасайся Прекрасного Принца. – Ривка издает громкий булькающий звук, допивая до дна свой второй молочный коктейль. На мгновение она кажется маленькой девочкой.

– Я могу что-нибудь сделать? – спрашиваю я.

– Уже делаешь, – говорит она.

Ривка провожает меня до машины. У нас обеих в руках пакеты, в которые сложен наш несъеденный ужин. Мы идем по улицам студенческого района. Если учитывать, что в Бостоне живет двести пятьдесят тысяч студентов, каждый район является студенческим в определенной мере, но эта часть города особо густо населена студентами, и именно здесь находится «Фо Пастёр», где мы сегодня вечером поели, так ничего и не съев. На улице немного потеплело, небо прояснилось, тротуары мокрые, а не покрыты льдом. Возле здания, вероятно являющегося ночным клубом, стоит длинная очередь. Толпы студентов стоят в тяжелых пальто и шерстяных шапках, покуривая сигареты, разговаривая и смеясь слишком громко. Для этой студенческой молодежи жизнь кажется такой легкой. Я осознаю, что все это ждет меня совсем скоро. Я смотрю на мое будущее (за минусом сигарет). При виде всего этого у меня появляется странное чувство вины.

Вернувшись домой, я застаю своих родителей сидящими на диване. Мама просматривает какие-то папки, а папа читает газету. То ли они хорошо научились притворяться, что не волнуются о том, что я одна еду на машине ночью, то ли еще что, но, судя по всему, они привыкают к самой идее. Я спрашиваю о Джейке, и папа отвечает мне взглядом, говорящим: «Тебе еще надо спрашивать?», и я понимаю, что Джейк в своей комнате разговаривает по телефону с Сэм. Я сажусь в кресло напротив них и снимаю ботинки. Большой палец ноги торчит из дырки в носке, и я смотрю на него.

– Она очень больна, – говорю я.

– Да, солнышко, мы знаем. – Мама смотрит на меня, а потом на папу.

Я начинаю плакать, и они не препятствуют этому. Они не спешат ко мне, чтобы обнять, погладить меня по волосам, вытереть слезы с моего лица или сказать мне, что все будет нормально, и я чрезвычайно ценю это.

– Мне так грустно думать о том, что она совсем одна. Никто не должен так жить. Никто не должен жить один, и никому не должно приходиться умирать в одиночестве.

– О, я не думаю, что она одинока. У нее есть друзья. Много друзей, которые ей как семья. И теперь у нее есть ты, – говорит мама.

– Это так иронично. – Я вытираю нос рукавом.

Папа поднимает на меня взгляд:

– Что иронично?

– Ну, она бросила меня, потому что боялась, что ее семья и община отвергнут ее из-за ребенка. А потом все равно ушла от них. Так что, в конечном счете, она могла бы оставить меня, и у нее, по крайней мере, была бы дочь. И сейчас она бы не была так одинока.

– Да, это так, – говорит мама. – Но тогда бы ты потом осталась совсем одна, и, думаю, для нее это было бы невыносимо. И ей бы было еще сложнее, чем сейчас.

Я прижимаю пальцы к глазам, пока не начинает кружиться голова от ярких цветов и форм, мелькающих передо мной.

– Это уже слишком. У меня болит голова. Думаю, мне просто нужно немного поспать.

Я желаю доброй ночи и иду к лестнице.

– Ой, подожди. Симона? – Мама зовет меня из гостиной.

Я возвращаюсь:

– Да?

– Тебе оставили сообщение, – говорит она и протягивает мне бумажку, на которой она написала своим раздражающе идеальным почерком: «Звонил Зак. Сказал, что хочет поговорить о следующем разе».

Часть девятнадцатая

Естественно, первое, что я делаю, это звоню Клео. Уже слишком поздно звонить Заку. Звонить Клео тоже поздно, но это экстренный случай. Я зачитываю ей сообщение. Она говорит, что не понимает, и тогда я напоминаю ей о нашем с ним разговоре, который я пересказала ей слово в слово. Клео говорит:

– О, мой бог. Он стопроцентно звонил, чтобы пригласить тебя на свидание.

А потом я рассказываю ей о своем ужине с Ривкой, и она восклицает:

– Ну и вечерок у тебя!

Мы заканчиваем разговор, и всю оставшуюся ночь я без конца ворочаюсь, не заснув и на минуту. Мне грустно из – за Ривки. Я счастлива из – за Зака. Я не знаю, какой эмоции отдать предпочтение – они наскакивают друг на друга всю ночь напролет.

Так что, как вы можете себе представить, утром я далеко не в лучшей своей форме. День проходит как в тумане, и я не имею в виду, что он пролетает незаметно. Он тянется до боли медленно. Я не могу сфокусироваться ни на чем, кроме разговора, который еще не состоялся. Я мысленно пробегаюсь по нескольким вариантам, включая тот, в котором оказывается, что я совершенно неправильно поняла значение его сообщения и выставила себя полной дурой.

У Клео третий урок – испанский язык вместе с Заком. За ланчем она подтверждает, что сегодня он здесь, а потом клянется, что ничего ему не сказала и не смотрела на него знающим или намекающим взглядом, и у меня нет другого выбора, кроме как поверить ей. Джеймс оставил свою обычную роль скептика и приходит в восторг из – за происходящего со мной, выказывая излишнюю сентиментальность, потому что это новый Джеймс. Джеймс после-визита-сюрприза-Патрика – неистребимый романтик.

Когда звучит последний звонок, я направляюсь в офис «Gazette», мое сердце стучит так громко в груди, что, я уверена, каждый проходящий мимо меня по коридору слышит его. Я представляю, что все таращатся на меня, зная, что я собираюсь узнать, что значит это сообщение Зака. Как вы можете видеть, после ночи без сна я слегка брежу.

А вот и он, с карандашом за ухом, сидит в своих высоких кедах камуфляжной раскраски за столом для совещаний. Он не видит, что я пришла. Он разговаривает с Эми Флэнниган и Марселем. Я сажусь за дальний конец стола, который быстро заполняется другими сотрудниками. Кто-то роняет книгу на пол, и Зак поворачивает голову. Наши глаза встречаются, он до невозможности мило улыбается мне, а потом едва заметно машет пальцами в знак приветствия. Я губами проговариваю: «Извини, что не перезвонила», но в его взгляде вопрос: «О чем ты?» Я подношу руку к уху, изображая телефон. Он кивает и машет, словно отвечая: «Все нормально».

Марсель начинает собрание.

Я получаю задание на краткий очерк о двух студентах по обмену из России. А может, о двух студентах, которые по программе обмена поедут в Россию. Я слушаю не особо внимательно. Собрание наконец заканчивается, и все слоняются вокруг, болтая. Я очень долго убираю свой блокнот, потому что Зак все еще разговаривает с Эми и Марселем, а затем жду несколько минут, но потом у меня появляется ощущение безнадежности, я набрасываю лямку рюкзака на плечо и ухожу.

Зак нагоняет меня в коридоре:

– Подожди меня.

– Прости. Мне показалось, что у тебя важный разговор. Ну, неважно, – говорю я, – я просто хотела извиниться, что не перезвонила вчера вечером. Я поздно вернулась домой.

О, боже. На нем серый свитер, из-за которого его глаза выглядят изумительно, и, думаю, он такой мягкий на ощупь, но не волнуйтесь – я достаточно хорошо умею себя контролировать, чтобы знать, что стоит держать руки при себе.

– Да все нормально. Я просто хотел узнать, как прошла вечеринка Джеймса.

И все? Это все, что он хотел узнать? Просто хотел узнать, как прошла вечеринка Джеймса? Я такая дура. Зачем я позвонила Клео? Зачем я говорила об этом с Джеймсом за ланчем? Зачем я придала такое значение единственному телефонному звонку? Одному глупому сообщению?

– Все прошло отлично.

– Ты попробовала баклажаны с пармезаном?

– Нет. Я ела лингуине [45] с грибами. Прости.

– В смысле лингуине кон фунги [46]?

– Я думала, ты изучаешь испанский.

– Да. Но я немного сам изучаю и итальян – ский. – Он переминается с ноги на ногу и смотрит куда-то в конец коридора. Потом в другую сторону. Он кого-то ждет? Он снова смотрит на меня: – Так как насчет того, чтобы попробовать баклажаны с пармезаном в субботу вечером?