Ты кем себя воображаешь? - Манро Элис

— У меня нет тапочек.

— Но какая-то обувь у вас есть? — ядовито спросила медсестра.

— О да, у меня есть обувь.

Джослин вернулась к своей кровати, полезла в стоящий рядом металлический шкафчик и достала пару больших, грязных, разношенных мокасин. И пошла, так же нахально шлепая ступнями, как раньше.

Розе ужасно захотелось с ней познакомиться.

На следующий день и у Розы уже было что читать — «Последнего пуританина» Джорджа Сантаяны. К несчастью, книга была библиотечная, и заглавие на обложке вытерлось и выцвело, так что Джослин вряд ли восхитилась бы Розиным выбором литературы, как раньше Роза — выбором Джослин. Роза не знала, как заговорить с соседкой.

Женщина, которая вчера объясняла им про свои кухонные шкафчики, сегодня рассказывала о том, как пользуется пылесосом. Она заявила, что очень важно использовать все насадки, потому что у каждой из них свое назначение и, в конце концов, за них деньги плачены. Многие люди используют не все насадки. Она описала, как чистит пылесосом шторы в гостиной. Другая женщина сказала, что тоже пробовала это делать, но у нее материя сбивается комом. Первая объяснила: это потому, что вторая все делает неправильно.

Роза поймала взгляд Джослин над краем книги.

— Надеюсь, дорогая, вы полируете ручки своей кухонной плиты, — тихо сказала она.

— Разумеется, дорогая, — ответила Джослин.

— Вы полируете их каждый день?

— Раньше я полировала их два раза в день, но теперь, когда у меня прибавление в семействе, я даже не знаю, найду ли на это время.

— Вы используете специальную пасту для полировки ручек плиты?

— Конечно! И специальные салфетки для полировки ручек плиты, которые продаются в особых упаковках.

— Это хорошо. Многие люди их не используют.

— Многие люди пользуются чем попало.

— Старыми посудными полотенцами.

— Старыми засопливленными носовыми платками.

— Старыми соплями!

Их дружба расцвела мгновенно. Такая роскошная духовная близость часто возникает в казенных заведениях: школах, лагерях, тюрьмах. Они прогуливались по коридорам, нарушая приказы медсестер. Они раздражали других женщин, которые их не понимали. Они читали друг другу вслух и хохотали навзрыд, как девчонки. Читали они не Жида и Сантаяну, но бульварные романы про любовь, найденные в комнате ожидания.

— Здесь написано, что можно купить фальшивые икры, — сказала Роза. — Правда, не понимаю, как их можно скрыть. Наверно, их крепят ремешками к ногам. А может, просто запихивают в чулки, но ведь, наверно, их сразу видно снаружи?

— К ногам? — переспросила Джослин. — Ремешками к ногам? Ах, икры! Фальшивые икры! Я подумала про фальшивую икру. Фальшивые рыбьи яйца!

Этого было достаточно, чтобы обе покатились со смеху:

— Фальшивые рыбьи яйца!

— Фальшивые сиськи, фальшивые попы, фальшивые рыбьи яйца!

— Чего только не придумают!

Женщина с пылесосом сказала, что они вечно перебивают и портят разговор другим и вообще она не видит, что такого смешного в неприличных словах. Она сказала, что, если они не перестанут так себя вести, у них испортится молоко.

— Я вот думаю, может, мое уже прокисло, — сказала Джослин. — Оно какого-то очень противного цвета.

— Какого? — спросила Роза.

— Ну… какого-то синеватого.

— Господи! Может, у тебя там чернила!

Женщина с пылесосом пообещала рассказать медсестре, что они поминают имя Господа всуе. Она сказала, что она не ханжа, но… Она вопросила, достойны ли они быть матерями. Как Джослин будет стирать пеленки, если она и халат свой явно ни разу не стирала?

Джослин ответила, что она индеанка и будет пользоваться мхом.

— Похоже на то, — заметила женщина.

После этого Джослин и Роза часто начинали фразы с «Я не ханжа, но…».

— Я не ханжа, но посмотри на этот пудинг!

— Я не ханжа, но у этого ребенка, по-моему, полный набор зубов!

Медсестра спросила, не пора ли им повзрослеть.

На прогулках по коридорам Джослин рассказала, что ей двадцать пять лет, что сына она назовет Адам, что у нее уже есть двухлетний мальчик по имени Джером, что ее мужа зовут Клиффорд и что он профессиональный скрипач. Джослин была родом из Массачусетса и окончила Уэллсли [7]. Ее отец был психиатром, а мать — педиатром. Роза в ответ рассказала, что она родом из маленького городка в Онтарио, а Патрик — с острова Ванкувер и что его родители не одобряют их брака.

— В городке, откуда я родом, — рассказывала Роза, несколько преувеличивая, — все говорят «хочете». «Чего вы хочете кушать?»

— «Хочете»?

— Да. Это множественное число второго лица от глагола «хотеть».

— А. Как в Бруклине. И как у Джеймса Джойса. А где работает Патрик?

— В семейном магазине. Его семья владеет магазином.

— Так ты вышла замуж в богатую семью? А чего ты тогда рожаешь в больнице?

— Мы только что потратили все деньги на такой дом, какой хотелось Патрику.

— А тебе не хотелось?

— Не так, как ему.

Она еще ни разу не произносила этого вслух.

Они пустились в дальнейшие беспорядочные откровения.

Джослин ненавидела свою мать. Мать заставляла ее спать в комнате с кисейными занавесками и поощряла коллекционирование уток. К тринадцати годам у Джослин собралась, наверно, самая большая в мире коллекция уток — резиновых, глиняных, деревянных, нарисованных и вышитых. Кроме этого, Джослин написала омерзительно вундеркиндовскую, как она выразилась, историю под названием «Удивительные и жуткие приключения Великого Селезня Оливера», которую ее мать «реально отпечатала и разослала друзьям и родственникам на Рождество».

— Она из тех, кто все кругом заливает тошнотворной елейностью. Как будто из нее сироп сочится. Она никогда не разговаривает нормальным голосом, вообще никогда. Она ужасно слащавая. Омерзительно слащавая. Конечно, она очень популярный педиатр. Со всеми этими ее омерзительно ласковыми кличками для каждой части человеческого тела.

Роза, которая в детстве была бы безумно рада кисейным занавескам, изучала мир Джослин: существующие в нем тонкие грани, способы оскорбить. По-видимому, в сравнении с ним мир самой Розы был гораздо более груб и шаток. Она сомневалась, сможет ли рассказать Джослин про Хэнрэтти, но решила попробовать. Она широкими мазками описала Фло и лавку. Она чуточку преувеличила их бедность. Оказалось, что это совершенно не нужно. Подлинные факты ее детства были достаточно экзотичны для Джослин, которая, как ни странно, позавидовала Розе.

— Твое детство какое-то более настоящее, — сказала Джослин. — Я знаю, что это у меня романтизм играет.

Они заговорили о своих юношеских устремлениях. (Обе были совершенно уверены, что их юность уже прошла.) Роза сказала, что хотела быть актрисой, но она такая трусиха, что боится даже подойти к сцене. Джослин хотела стать писательницей, но ей мешали постыдные воспоминания о селезне Оливере.

— Потом я встретила Клиффорда, — сказала она. — И когда увидела, что такое настоящий талант, поняла, что мое писательство — обыкновенная блажь. Я сделаю гораздо больше, если помогу Клиффорду пестовать его дар, или что я там делаю для него, черт его дери. Он по-настоящему талантливый. Иногда он бывает попросту ужасен. Но ему это сходит с рук, потому что он по-настоящему талантлив.

— По-моему, это романтическая ерунда, — твердо и завистливо сказала Роза. — То, что одаренным людям нужно многое прощать.

— Правда? Но великим художникам всегда все прощают.

— Только не женщинам.

— Но женщины обычно не бывают великими художниками… не на одном уровне с мужчинами.

Так думали тогда самые образованные, самостоятельно мыслящие, даже радикально настроенные молодые женщины той эпохи. Роза не разделяла эти идеи — в частности, потому, что не получила хорошего образования. Джослин сказала ей — гораздо позже, — что одна из причин, почему с Розой так интересно беседовать, — то, что у нее есть идеи, но она необразованна. Роза удивилась и сказала, что училась в университете Западного Онтарио. По смущенному лицу подруги, которое вдруг как-то закрылось, утратило непосредственность — редкий для нее случай, — Роза поняла, что Джослин как раз это и имела в виду.