Среди овец и козлищ - Кэннон Джоанна

– Это мой газон перед домом, – сказала Шейла. – И я буду делать там все, что захочу.

– Но люди смотрят.

– Ну и пусть себе смотрят, черт бы их побрал!

– Это все равно что дойти до магазина на углу в шлепанцах и с бигуди в волосах. Просто неприлично.

– Кто это сказал?

– Да все говорят, – Лайза перевернула еще одну страничку. – А когда все говорят одно и то же, то неплохо было бы и прислушаться.

– Ясненько. – Шейла обвила провод вокруг пылесоса. – Тогда почему бы тебе не выйти и не поискать работу на лето? Как все остальные?

Ответа не последовало.

– Через год ты заканчиваешь школу. Не думай, что можешь весь день просиживать задницу на диване и ничего не делать.

Вошел Кейти, плюхнулся всем своим маленьким тельцем в кресло.

– Но я-то могу посидеть на своей заднице или нет? – спросил он.

Шейла уставилась на сына.

– Ну, пока можешь, – ответила она. – Какое-то время. И не смей говорить слово «задница».

– Задница, задница, задница.

Лайза перевернула очередную страницу.

– Хорошо бы Маргарет Кризи поскорее вернулась. Когда она поблизости, ты становишься совсем другим человеком.

– Я? Это каким же?

– Реже огрызаешься. Меньше ругаешься. – Она взглянула на Шейлу поверх журнала. – И головной боли от тебя меньше.

Резкая, вся в мать. Даже слишком резкая.

– Она вернется, – сказала Шейла. – Это все жара. От нее люди просто теряют голову.

– Если только Уолтер ее не похитил. Ему нравится, когда люди вдруг исчезают.

Шейла покосилась на Кейти. С самым сосредоточенным видом тот ковырялся кончиком авторучки в обивке кресла.

– Задница, задница, задница.

– Следи за тем, что говоришь, – сказала она. – Он еще не понимает.

Лайза отложила журнал.

– Да все он прекрасно понимает, правда, Кейти?

– Странный он, этот Уолтер, – отозвался Кейти. – Прямо как фокусник. Делает так, чтобы люди исчезали. И рассмеялся. Захлебывающимся восторженным смехом – так могут смеяться только дети.

– Лично моя задница так ничего и не поняла, – сказала Лайза.

– Задница, задница, задница.

– Не смей говорить это слово! – Шейла подобрала подушку, положила ее на диван.

– Одного не понимаю, почему он до сих пор никуда не переехал, – сказала Лайза, не отрывая глаз от журнала. – Кто-то должен придумать, что с ним делать. Так и пялится на людей всю дорогу.

– Пялится?

– Да от него у меня прямо мурашки по коже. – Она закинула ногу на ногу – зашуршала джинсовая ткань. – Когда я иду с друзьями, он стоит у окна и рассматривает каждого. Словно решает, что с нами делать дальше.

В это время Шейла пыталась затолкать вилку под провод пылесоса, но не получалось, потому как она не сводила глаз с Лайзы.

– Он когда-нибудь с тобой заговаривал?

– В том-то и дело, мам. Он никогда ни с кем не разговаривает. Просто смотрит, и все.

– Ну, а ты скажешь мне… если вдруг заговорит?

Лайза отделалась коротким кивком. Затем завела руки за голову, сняла резинку, и волосы рассыпались по плечам беспорядочными и роскошными прядями.

– Нет, им определенно надо заняться, – проговорила она. – Все мы считаем, что с ним надо что-то делать.

Шейла собиралась что-то ответить, но тут услышала шаги на дорожке у дома.

– Звонок! – крикнул Кейти и вылетел из комнаты прежде, чем его успели остановить.

– Задница, задница, задница! – крикнул он из прихожей.

– Только одного не хватало, чтоб этот полицейский приперся снова, – сказала Лайза. – Вот будет смешно, если это он.

– Да нечего ему тут делать. – Шейла взяла со стола остывшую чашку кофе. В том месте, где она стояла, остался круг. – Мы рассказали ему все, что знали.

– А ты знаешь, что вчера он заходил в дом номер четыре? Целую вечность там проторчал. Заметила Дерека Беннета сегодня утром. Выглядел как покойник.

– Что ж ты раньше молчала?

– Но я ведь тебя не видела, – ответила Лайза. – Ты еще спала, когда я вышла. Но сперва накормила Кейти завтраком, одела его, отвечала на его дурацкие вопросы.

Шейла крепко сжимала в руке чашку. Поверх кофе плавала желтоватая молочная пленка, оставляя следы по краям.

– Что-то я совсем вымоталась, – пожаловалась она.

– Ага. – Лайза оторвала взгляд от журнала. – Я тоже вымоталась.

– Если тебе есть что сказать, почему, черт возьми, не скажешь прямо?

– Мне, черт возьми, нечего сказать.

Мы отдалились друг от друга еще на шаг, подумала Шейла.

– Я, наверное, не вовремя?

Шейла обернулась. В дверях стояла Дороти Форбс, одетая во что-то серо-коричневое и с тревожным выражением лица. Чертовски для нее типично!

– Дороти, – сказала Шейла, – как мило. Ну, конечно, вовремя, заходи, пожалуйста.

Кейти стоял рядом с Дороти, держа в руках сломанную авторучку. Смотрел на соседку, задрав голову, улыбался и твердил:

– Задница, задница, задница!

– Не хотела вас беспокоить.

Они сидели на кухне. Здесь лучше. Подальше от Кейти и его «задниц», подальше от неодобрительного взгляда Лайзы. Шейла пыталась занять Дороти беседой, отвлечь ее внимание от немытой со вчерашнего вечера посуды и переполненной пепельницы на разделочном столике, но из окна бил безжалостно-яркий солнечный свет и высвечивал все, о чем хотелось забыть и не вспоминать.

– Да какое там беспокойство, Дот, – ответила она.

Дороти смущенно покашливала и улыбалась, и то, и другое получалось у нее как-то неубедительно. Потом Шейла вспомнила, что Дороти не любит, когда ее называют Дот. Точно ей о конечности бытия напоминают, так она говорила. Точно она знак препинания [32], а не человек.

– Хочешь выпить, Дороти?

– О, нет, спасибо. Я не пью.

Они молчали и улыбались друг другу.

– Наверняка Кейти что-то натворил? Снова раздражает Гарольда своим футболом?

– О, нет. Ничего подобного.

– Тогда Лайза?

– Нет. И Лайза тут совершенно ни при чем.

Такова уж она была, эта Дороти. Вечно ходила вокруг да около, словно специально долго добиралась до самого близкого. Однако торопить ее было нельзя. Если поторопить, она забеспокоится, начнет все отрицать, и ты вообще никогда и не узнаешь, что она собиралась сказать. Порой Шейле казалось, что Дороти унесет с собой в могилу тысячи невысказанных слов, застрявших во рту. Целые энциклопедии информации, которые никому не суждено услышать.

И она терпеливо ждала.

– Это Маргарет Кризи, – произнесла в конце концов Дороти. – Вернее, Джон Кризи. Вообще-то все. Я пыталась поговорить с Гарольдом, но ты же знаешь Гарольда, никогда не хотел выслушать чье-то мнение. Да и Эрик Лэмб ничуть не лучше. Прямо уж не знала, к кому и обратиться. Но ты там была. Так что ты поймешь.

Когда она все-таки начинала говорить, слова просто лились потоком.

Шейла потянулась за пепельницей.

– Мы все были там, Дороти. Вся наша улица.

Дороти хотела опереться руками о стол. Но он был сплошь заставлен чашками, завален газетами и «волшебными экранами» Кейти – трафаретами для создания рисунков. Тогда она положила руки на сумочку.

– Знаю, – сказала она, – такое ощущение, словно это было вчера.

– Это было девять лет назад, Дот. И с чего ты взяла, что это имеет какое-то отношение к Маргарет?

– С того, что именно так все и происходит, – ответила Дороти.

Шейла достала сигарету из пачки, постучала ее концом о край стола.

– Что происходит?

В глазах Дороти всегда светилась тревога, даже в ту пору, когда она была куда моложе. Казалось, она так и прочесывает взглядом все вокруг в попытке угадать, где произойдет очередная катастрофа, роется в своих мыслях до тех пор, пока проблема не сформулируется окончательно, ну а затем, полностью удовлетворенная результатом, начинает волноваться.

Дороти вцепилась в сумку, как ребенок на карусели вцепляется в поводья деревянной лошадки.