Как Сюй Саньгуань кровь продавал - Хуа Юй
– Мы на фабрику. Дальше нам не по пути. Мы из восьмой бригады под Тунъюанем. Будешь в наших краях – заходи в гости!
Сюй Саньгуань кивнул:
– Лайшунь, береги Лайси. Это он с виду такой здоровый, а внутри у него пусто. Когда устанешь грести, ему весло не давай – причаль к берегу и отдохни.
– Понял.
– А ты, Лайси, раз не хочешь есть печенку, ляг поспи. Говорят: не наелся – пойди выспись.
Потом они долго махали друг другу, пока лодка не скрылась из виду.
Сюй Саньгуань доплыл на пароходе до Чаннина, там продал четыреста миллилитров крови, а в Шанхай поехал уже автобусом. Это было гораздо дороже, чем пароходом, но ему не терпелось увидеть сына и жену. Они пятнадцать дней назад туда уехали. Как там Первый? Лучше ли ему? Сердце у Сюй Саньгуаня ёкало в такт ухабам.
В Шанхае он разыскал нужную больницу только к вечеру. В палате из шести коек одна пустовала. Сюй Саньгуань спросил у пациентов:
– А где тут лежит больной Сюй?
Ему показали на пустую койку. Сюй Саньгуань вспомнил, что, когда Гэньлун умер, его койка тоже стояла пустая. Он зарыдал. Вдруг он услышал:
– Сюй Саньгуань, наконец-то ты приехал!
Он обернулся и увидел, как Сюй Юйлань вводит в палату Первого. Сюй Саньгуань мигом перестал лить слезы и заулыбался:
– Как хорошо! А я думал, он умер.
– Что ты несешь! Ему гораздо лучше.
Первый лег в койку, улыбнулся и сказал:
– Отец!
Сюй Саньгуань погладил его по плечу:
– Ты уже не желтый, и говоришь громко. Вот только плечи худые. Я тебя не нашел и решил, что ты помер…
И Сюй Саньгуань опять заплакал. Сюй Юйлань спросила:
– Что ты опять ревешь?
– Тогда ревел, потому что думал, что он помер. А теперь – потому что живой…
Глава XXIX
В тот день Сюй Саньгуань шел по улице. Он поседел, у него выпало семь зубов, но глаза были еще хорошие, видели не хуже, чем раньше, и уши были хорошие, слышали далеко.
Ему было за шестьдесят. Первого вернули из деревенской ссылки восемь, Второго – шесть лет назад. Первый работал на консервном заводе, Второй – в универмаге рядом с зерновой лавкой. Все три сына женились, родили детей и стали жить отдельно. Только по субботам они с семьями приходили к родителям.
Сюй Саньгуаню больше не нужно было их содержать, теперь они с Сюй Юйлань тратили все деньги на себя. Теперь на все хватало. Они перестали ходить в заплатах. Жизнь их стала такой же, как здоровье Сюй Саньгуаня, а он всем рассказывал:
– На здоровье я не жалуюсь!
Поэтому, когда Сюй Саньгуань в тот день шел по улице, он широко улыбался, и от этого у него лицо покрылось морщинами, словно река рябью, в глаза ему светило солнце и освещало каждую морщинку. Так, улыбаясь самому себе, он вышел из дому, прошел мимо забегаловки, где Сюй Юйлань утром жарила хворост, мимо универмага, где работал Второй, мимо кинотеатра – бывшего театра. Мимо начальной школы, больницы, моста Красной звезды, часовой мастерской, мясной лавки, храма Небесного спокойствия, нового магазина одежды, двух припаркованных рядом грузовиков, а потом – мимо ресторана «Победа».
Из распахнутых дверей кухни пахло печенкой, маслом и дымом. Сюй Саньгуань уже прошел дальше, но, почуяв аромат печенки, остановился, раздул ноздри и раскрыл рот.
Очень ему захотелось съесть тарелку жареной печенки, выпить два ляна рисового вина. Хотелось все сильнее и сильнее. И решил он пойти продать кровь. Вспомнил былое: как раньше сиживал с А-Фаном и Гэньлуном за столиком у окна, как в Хуандяне ходил в ресторан с Лайси и Лайшунем, стучал пальцами по столу и громко заказывал:
– Тарелку жареной печенки, два ляна вина, вино подогреть!
Простоял он у «Победы» минут пять и окончательно решил пойти в больницу и сдать кровь. Он не был там одиннадцать лет, а теперь опять шел сдавать кровь, в первый раз – для себя самого. Он думал: раньше я ел печенку и пил вино, потому что сдавал кровь, а теперь наоборот: иду сдавать кровь, чтобы поесть и выпить. С этими мыслями он прошел мимо припаркованных рядом грузовиков, нового магазина одежды, храма Небесного спокойствия, мясной лавки, часовой мастерской, моста Красной звезды и пришел в больницу.
В кабинете за столом сидел уже не кровяной староста Ли, а парень лет под тридцать. Поглядел на Сюй Саньгуаня, седого и без трех передних зубов, и удивился:
– Ты, дед, пришел кровь сдавать? Такой старый? Да кому она нужна?
– Я старый, да здоровый. Ты не смотри, что я седой и без зубов, зрение у меня отличное: даже родинку у тебя на лбу и ту вижу. И слух острый: из дома каждое слово, что на улице говорится, слышу…
– Меня твои глаза и уши не волнуют, закрой за собой дверь с обратной стороны.
– Кровяной староста Ли никогда так с людьми не разговаривал.
– А я не Ли, я Шэнь и всегда разговариваю только так.
– Когда здесь работал староста Ли, я часто сдавал ему кровь.
– Староста Ли умер.
– Я знаю, три года назад. Я видел, как его из храма Небесного спокойствия на тележке в крематорий везут.
– Иди отсюда, не нужна мне твоя кровь. У тебя мертвой крови больше, чем живой. Она только на лак и годится. Ха! А знаешь, почему на лак? Когда мебель лакируют, ее сперва свиной кровью мажут. Ха-ха-ха!.. Понял, дед? Как выйдешь из больницы, иди на запад. Недалеко, прямо под мостом Красной звезды, будет лаковая мастерская Вана. Знаменитое место! Вот ему кровь и продай, он купит!
Услышав это, Сюй Саньгуань покачал головой и ответил:
– Хорошо, что я один это слышал. Если бы услышали мои сыновья, они бы тебе пасть порвали.
Развернулся и вышел. Вышел из больницы, потом на улицу. Был полдень, люди шли домой обедать. По дороге мчались велосипеды, по тротуару скакали школьники с ранцами. А Сюй Саньгуань шел за ними и наливался обидой. Старый он, мертвой крови больше, чем живой, никому она не нужна, кроме лакового мастера. Впервые за сорок лет не сумел продать кровь. Что же ему делать, если в дом опять придет беда?
Он заплакал. Мутные слезы полились по щекам, по шее, за ворот. Он стал их утирать, и руки тоже стали мокрые. Шел, распахнувшись, навстречу ветру – твердо, с поднятой головой, с расправленной грудью, размахивая руками в такт шагам. Шел и шел, а слезы все лились и лились. Мокрые дорожки сплетались на его щеках, как капли дождя на оконном стекле, как трещины на плошке, как побеги на стволе, как водные бороздки на рисовом поле, как переулки в городе.
Прошел мимо начальной школы, кинотеатра, забегаловки, где Сюй Юйлань жарила хворост, мимо своего дома. Прошел одну улицу, другую и дошел до ресторана «Победа», потом до магазина одежды, храма Небесного спокойствия, мясной лавки, часовой мастерской, моста Красной звезды, дошел до больницы, прошел мимо, мимо школы, кинотеатра… сделал один круг, другой. Люди на улице останавливались, знакомые кричали:
– Сюй Саньгуань, почему плачешь? Почему молчишь? Почему нас не замечаешь? Почему все ходишь и ходишь? Что с тобой?
Пошли и сказали Первому:
– Посмотри, твой отец ходит по улице и плачет…
Сказали Второму:
– По улице ходит дед и плачет. Вокруг народ столпился. Сходи посмотри, не твой ли отец?
Сказали Третьему:
– Твой отец на улице плачет, так горько, будто у вас кто умер…
Сказали Сюй Юйлань:
– Что ты тут делаешь? Обед готовишь? Иди скорей на улицу, твой муж на улице плачет. Мы его зовем, а он на нас не смотрит, не отвечает, не знаем, что стряслось, сходи посмотри…
Сыновья отловили Сюй Саньгуаня на мосту Красной звезды и спросили:
– Отец, что ты плачешь? Кто тебя обидел? Скажи нам!
Сюй Саньгуань прислонился к перилам и крикнул:
– Я старый, моя кровь больше никому не нужна, кроме лакового мастера…
– Что ты городишь?
– Опять придет беда, как быть?
Тут пришла Сюй Юйлань, потянула Сюй Саньгуаня за рукав и спросила:
– Что с тобой? Из дома вышел веселый, а теперь разревелся?
Сюй Саньгуань вытер слезы:
– Я старый, больше не смогу сдавать кровь, никому она не нужна, придет беда – что будем делать?..
