Жажда. Книга сестер - Нотомб Амели

* * *

Второго сентября 1985 года тетя Бобетт решила, что ее жизнь не удалась.

В 23 часа 31 минуту на диване перед телевизором, около заваленного пустыми пивными банками столика с переполненной пепельницей, ее посетили черные мысли: “Мне тридцать два года, четверо детей, никакого будущего. Сама не знаю, что я хотела и что хочу. Не могу больше. Со мной ничего хорошего никогда не произойдет. А попросту говоря, со мной вообще ничего никогда не произойдет”.

У Бобетт был насморк, и это ее нервировало. Она решила со всем покончить. Собралась с силами, дотащилась до плиты, открыла духовку и включила газ. Потом рухнула на кушетку и моментально уснула.

Проснувшись, она ничего не помнила. Насморк лишил ее обоняния, и она не почувствовала запах газа, заполнившего кухню. Первое, что она сделала, как всегда по утрам, – зажгла сигарету.

Раздался взрыв.

К счастью, Бобетт жила на последнем этаже. Пострадала только ее квартира. Ни раненых, ни погибших. Чудо!

Однако Бобетт теперь негде было жить. И если б только это! Социальные службы затеяли расследование, пытаясь выяснить, можно ли оставлять на ее попечении детей. Разобраться было непросто. Бобетт то и дело меняла показания:

– Откуда я могла знать, что происходит утечка газа?

Или:

– Это Козетта играла и включила газ.

Или:

– Когда у меня насморк, я ничего не соображаю.

Все это время дети жили у бабушки. В конце концов бабушка не выдержала и призвала на помощь старшую дочь:

– Боюсь, я сойду с ума.

– Я заберу Козетту, – сказала Нора.

– Горячо надеюсь. На мальчишках можно ставить крест, а ее еще можно спасти.

Тристана и Летиция обрадовались, что любимая кузина поживет у них. Флоран поставил раскладушку между их кроватями. Получилось огромное пространство для лежания и ни сантиметра для прохода. Вот уж они втроем посмеются!

Козетта: десять лет, хвостики, феноменальный апломб. Острый язык, озорная, пройдошливая. Она была уморительна.

Сестры ее обожали. Двенадцатилетняя Тристана и семилетняя Летиция считали, что Козетта владеет рецептом полноценного детства. Жизнь с этой заводилой была сплошной авантюрой. Козетта творила чудеса: таскала тайком конфеты, знала грубые слова и что они значат, умела глотать воздух и выпускать его любым из двух возможных путей. Девочки единодушно презирали ее братьев: мальчишки делали столько ужасных вещей, что рассказывать о них кузина могла часами.

– Ну вот, приехали! Джеки уже дрочит.

– Что это такое?

Следует объяснение кузины.

– Фу! – восклицает младшая.

– Ну, ты тоже это делаешь.

– Нет! У меня нет такой пипки.

Следует объяснение кузины.

– Я этого не делаю, – говорит Летиция.

– Хочешь, научу?

– Оставь мою сестру в покое, – вмешивается Тристана.

В итоге они всегда приходили к заключению, что мальчишки испорчены до мозга костей и лучше с ними не водиться.

– Хочу стать лесбиянкой, как вы, – сообщила Козетта.

– Что такое лесбиянка? – спросила Летиция.

– Мы не такие, – сказала Тристана.

– Это женщины, которые женятся между собой, – ответила Козетта.

Летиция бросила ошеломленный взгляд на сестру. Та невозмутимо покачала головой и с облегчением перевела дух: младшая, хоть и совсем кроха, не выболтала их секрет. Они очень любили Козетту, но не открывать же ей все свои тайны.

Домашний уклад был нарушен. За столом родителям приходилось прерывать свое воркование и слушать несуразности, изрекаемые кузиной.

– Нет, Козетта, безработные не лодыри.

– Так мама говорит.

– А как она сама зарабатывает на жизнь?

– Она получает социальное пособие.

– И в чем разница?

– Это совсем другое. У мамы на иждивении четверо детей, а мужа нет.

Родители предпочитали не спорить.

Когда девочки приходили из школы, Тристане стоило немалых трудов заставить Козетту делать домашние задания.

– Дай нам хотя бы спокойно сделать свои.

– При одном условии: если ты сделаешь и мои тоже.

– Ладно. Но выучить урок за тебя я не могу.

– Завтра по дороге в школу ты мне его расскажешь.

Козетта ставила на проигрывателе Флорана свою любимую пластинку Tainted Love в исполнении Soft Cell и под нее танцевала и пела. Как сосредоточиться в таких условиях и устоять перед искушением пуститься в пляс вместе с ней?

На следующее утро по пути в школу Тристана пыталась вдолбить кузине хоть какие‑то сведения по географии и биологии. Тщетно. Летицию восхищало, что можно быть такой скверной ученицей.

Однако на второй год Козетта не оставалась ни разу. Письменные работы ловко списывала у соседей. На устных ответах умела уболтать преподавателей, взывая к состраданию:

– Понимаете, я не в состоянии учить наизусть “Я завтра на заре…”^[15]. Дело в том, что мама назвала меня Козеттой в память о Викторе Гюго, потому что у нее самой утонула сестра.

Иногда она выдвигала совсем уж жалостливые объяснения:

– Я не могла вчера вечером делать уроки, потому что навещала мать в психиатрической клинике.

Школьное начальство было более или менее в курсе того, что случилось в ее семье. Козетта получала 10 баллов из 20, что гарантировало ей полную безнаказанность за ее несчастья.

Тетя Бобетт недолго пробыла в клинике по одной простой причине: она чувствовала себя там слишком хорошо. Лекарства не оказывали на нее действия. Она быстро заприметила телевизор и уселась перед ним. Другие пациенты души в ней не чаяли. Когда она выходила в парк покурить, за ней вечно тянулась целая свита обожателей, которым она говорила примерно следующее:

– Вас, дурачков, я люблю. Вы тихие.

Одна из медсестер возмутилась и спросила, на каком основании она противопоставляет себя остальным. Бобетт ответила:

– Я не делаю никакого различия между ними, вами и мной, если хотите знать.

Бабушке задавали кучу вопросов с целью понять, может ли она взять дочь к себе вдобавок к троим сорванцам. Она обреченно согласилась, но просила социальные службы как можно скорее найти для них жилье.

– Уверены ли вы, что ваша дочь в состоянии нести ответственность за своих детей? Она чуть не отправила их на тот свет вместе с собой, равно как и остальных жильцов дома.

– У Бобетт были проблемы с алкоголем. В больнице ее избавили от зависимости.

В ответ на аналогичный вопрос Бобетт заявила, что никогда больше ни капли пива в рот не возьмет. Ее отправили к матери на испытательный срок.

Бабушка объявила ей, что уже стара и не в силах воспитывать таких неуправляемых подростков, как Никки, Ален и Джеки.

– Ничего, теперь я здесь, – отвечала Бобетт.

– Постарайся сама не стать проблемой, а то будет перебор.

Бобетт позвонила сестре поделиться “очередным хамством матери”.

– Извини, – сказала Нора, – но я ее понимаю.

– Черт, не нашла ничего лучше, чтобы меня поддержать?

– Я забочусь о твоей дочери. Это, по‑твоему, не поддержка? Пора взять себя в руки, Бобетт.

– Прекрати! Когда ты так говоришь, мне немедленно хочется пива.

Нора повысила голос. Козетта разрыдалась. Тристана догадалась вмешаться и схватила трубку:

– Тетя Бобетт, когда ты придешь? Я так соскучилась!

Между племянницей и теткой была магическая связь. Благодаря взаимному восхищению, они творили друг с другом чудеса. Бобетт замирала от восторга перед этой девочкой, горячо ее любившей. Тристана втайне любила тетку больше, чем мать: Нору она считала холодной конформисткой, и ей нравился пылкий энтузиазм маргиналки.

– Я тоже соскучилась, дорогая моя! Вот увидишь, я вырулю, – ответила Бобетт, которой была невыносима мысль, что она может разочаровать племянницу.

В конце лета освободилась муниципальная квартира поблизости. Перед отъездом Козетты к матери и братьям у них с Тристаной состоялся долгий разговор.