Ты кем себя воображаешь? - Манро Элис

Еще эта портниха сказала: «А я думала, теперь, когда ты кончила школу, ты найдешь работу и будешь помогать дома».

Розу остановила женщина, идущая по коридору:

— Ты ведь одна из стипендиаток?

Женщина оказалась ассистенткой секретаря-регистратора. Роза подумала, что ее сейчас будут ругать за прогул собрания, и решила сказать, что ей стало плохо. Она уже и лицо соответствующее сделала. Но женщина сказала:

— Пойдем со мной скорей. Я хочу тебя кое-кому представить.

Доктор Хеншоу в это время с милой улыбкой на лице изводила сотрудников учебной части. Она предпочитала бедных девочек, очень способных, но при этом миловидных.

— Возможно, что сегодня твой счастливый день, — сказала женщина, ведя Розу за собой. — Если только ты можешь сделать выражение лица поприятней.

Роза терпеть не могла подобные указания, но послушно улыбнулась.

Через час доктор Хеншоу уже отвела ее к себе, поселила в доме с китайскими ширмами и вазами и сообщила, что она, Роза, — ученый.

Роза устроилась на работу в библиотеку колледжа, а не в столовую. Доктор Хеншоу дружила с заведующим библиотекой. Роза работала по субботам, во второй половине дня. Она занималась стеллажами — ставила книги на место. Осенью по субботам во второй половине дня библиотека была почти пуста из-за футбола. Через распахнутые узкие окна виднелись утопающий в листве кампус, футбольное поле, подсохшая осенняя земля. В окна влетали обрывки далеких песен и выкриков.

Здания колледжа были совсем не старые, а только построены под старину. Они были каменные. У здания факультета искусств была башня, а в библиотеке — окна со створками, как будто за ними должны были стоять лучники, отстреливаясь от врага. Больше всего в университете Розе нравились две вещи: эти здания и книги в библиотеке. Жизнь, которая обычно кипела в библиотеке, а сейчас утекла прочь, сосредоточившись вокруг футбольного поля, и испускала все эти звуки, казалась Розе неуместной и отвлекающей. Вопли и речевки болельщиков — чистый идиотизм, если вслушаться в слова. Что толку было строить здания, полные достоинства, если теперь в них звучат такие глупости?

Но Роза знала, что высказывать это мнение вслух ни в коем случае нельзя. Если кто-нибудь сочувствовал ей за то, что она вынуждена работать по субботам и не может ходить на футбол, она с жаром соглашалась.

Однажды мужчина схватил ее за голую ногу выше носка и ниже подола юбки. Это случилось в секции сельскохозяйственной литературы, ближе к дальнему концу стеллажей открытого доступа. В открытый доступ пускали только преподавателей, студентов магистратуры и сотрудников, хотя, наверно, худой человек мог бы влезть с улицы через окно первого этажа. Роза видела мужчину, который сидел на корточках, разглядывая книги на нижней полке, чуть дальше по ряду. Когда она потянулась наверх, ставя книгу на место, мужчина прошел позади нее. Он нагнулся и схватил Розу за ногу одним плавным движением, застав ее врасплох, и тут же исчез. Ощущение пальцев, впившихся в кожу, прошло не сразу. Розе это прикосновение не показалось сексуальным — оно скорее было похоже на шутку, но не дружескую, а злую. Она слышала, как он бежит прочь, — а может, чувствовала по дрожи металлических полок. Потом вибрация прекратилась. Он не издавал никаких звуков. Роза прошла по залу, заглядывая меж стеллажей и в закутки для работы. Допустим, она его увидит или наткнется на него, завернув за угол, — что она тогда собирается делать? Она не знала. Но ей необходимо было его искать, словно в детской игре, исход которой очень важен. Она поглядела вниз, на собственную твердую розоватую икру. Удивительно, что кто-то вдруг решил запятнать, покарать эту ногу.

В закутках обычно работали студенты магистратуры — даже в субботу днем. Реже попадался преподаватель. Но сейчас все закутки, куда заглядывала Роза, были пусты, пока она не дошла до углового. Она без стеснения заглянула туда, к этому времени уже не ожидая никого увидеть. И тут же вынуждена была извиниться.

В закутке сидел молодой человек с книгой на коленях. На полу тоже лежали книги, кругом были разложены бумаги. Роза спросила, не пробегал ли кто мимо. Юноша сказал, что нет.

Она рассказала ему, что случилось. Не от испуга или отвращения, как он, кажется, думал впоследствии, но лишь потому, что должна была кому-нибудь рассказать: все происшествие было ужасно странно. Она совсем не готова была к реакции юноши. Длинная шея и лицо покраснели так, что красное родимое пятно на щеке потонуло в румянце. Юноша был худой и светловолосый. Он вскочил, забыв про книгу на коленях и про бумаги. Книга грохнулась на пол. Вставая, он отодвинул большой ворох бумаг, и они опрокинули чернильницу.

— Какая низость! — воскликнул он.

— Ловите чернила! — сказала Роза.

Он потянулся за чернильницей и сбил ее на пол. К счастью, она была закрыта крышкой и не разбилась.

— Он сделал вам больно?

— Нет, нет.

— Пойдемте наверх. Надо сообщить об этом.

— О нет!

— Нельзя, чтобы ему это сошло с рук. Такое не следует допускать.

— Сообщать некому, — с облегчением сказала Роза. — Заведующий по субботам уходит в двенадцать.

— С вами правда все в порядке?

— О да.

— Я буду здесь все время. Если он вернется, просто позовите меня.

Это и был Патрик. Даже старайся она специально влюбить его в себя, не нашла бы лучшего способа. Он был приверженцем идеалов рыцарства, хотя и высмеивал их притворно, произнося некоторые слова так, словно они заключены в кавычки. «Прекрасный пол», — говорил он. «Благородная девица в беде». Прибежав к нему в закуток с этой историей, Роза стала благородной девицей, попавшей в беду. Притворная ирония Патрика никого не обманывала: ясно было, что он жаждет жить в мире рыцарей и дам, тяжких оскорблений и самоотверженной преданности.

После этого она видела его в библиотеке по субботам, и еще они часто сталкивались на кампусе или в столовой. Патрик каждый раз подчеркнуто приветствовал ее, вежливо и заботливо спрашивая, как она поживает, таким тоном, словно ждал, что на нее опять напали или она еще не оправилась после первого нападения. При виде Розы он всегда густо краснел, и она думала, что его так смущает воспоминание о ее рассказе. Потом оказалось, что он краснеет, потому что влюблен.

Он выяснил ее имя и адрес. Позвонил ей в дом доктора Хеншоу и пригласил в кино. Когда он сказал: «Говорит Патрик Блэтчфорд», Роза сначала не могла понять, кто это, но тут же узнала высокий дрожащий, словно обиженный, голос. Она согласилась пойти с ним в кино. Отчасти из-за доктора Хеншоу, которая вечно распространялась о том, как хорошо, что Роза не теряет времени на мальчиков.

Вскоре после того, как они начали встречаться, Роза сказала:

— Вот смешно было бы, если бы оказалось, что это ты меня схватил за ногу тогда в библиотеке.

Патрик не счел это смешным. Он был в ужасе, что Роза может такое о нем подумать.

Она сказала, что пошутила. Что это был бы удачный поворот в сюжете, например в рассказе Моэма или фильме Хичкока. Они только что посмотрели хичкоковский фильм.

— Знаешь, если бы Хичкок снимал фильм на подобный сюжет, одна половина твоей личности была бы ненасытным маньяком, хватающим женщин за ноги, а другая — робким книжным червем.

Это ему тоже не понравилось.

— Так ты меня видишь? Книжным червем?

Ей показалось, что его голос стал ниже, в нем словно послышалось рычание, Патрик вздернул подбородок, словно шутя. Но он очень редко с ней шутил: он считал, что шутки неуместны, когда человек влюблен.

— Я не говорила, что ты книжный червь или хватаешь женщин за ноги. Это была просто идея для сюжета.

Через некоторое время он сказал:

— Наверно, я выгляжу не очень мужественным.

Такое открытое признание своей слабости потрясло Розу и выбило ее из колеи. Как он рискует! Неужели жизнь его не научила, что нельзя открывать свои слабые места? Впрочем, возможно, что он вовсе и не рисковал. Он знал, что Роза в ответ должна будет сказать что-нибудь ободряющее. Хотя ей ужасно не хотелось этого делать. Ей ужасно хотелось сказать: «Ну да. Наверно, не очень».