Гавана, год нуля - Суарес Карла
— Знаешь, что тогда придумал Эвклид? — спросил меня Анхель. — Не нашел ничего лучше, как предложить Маргарите продать ему этот документ. Она собиралась замуж, деньги ей были нужны, а он только что получил гонорар за статью, опубликованную в одном научном журнале в Колумбии. Для Маргариты это стало холодным душем — ведром ледяной воды на голову в три часа ночи зимой — и она снова послала его ко всем чертям, как всегда. Ясное дело, «всегда» — слово слишком долгое, добавил Анхель, потому что сердце у Маргариты было огромное, и через какое-то время она захотела с отцом помириться. Она с ним встретилась, потом он зашел ее навестить, и в одно из этих свиданий ему удалось заполучить этот документ.
— Он выкрал документ, Хулия, выкрал у нее эту реликвию, а она даже не заметила, понимаешь?
Это ему сказала Маргарита, рыдая в Сан-Паулу, и именно поэтому Анхель хотел получить документ обратно, потому что все это представлялось ему в высшей степени несправедливым — никто не имеет права красть жизнь у другого.
— Посмотри сюда, — произнес он, роясь в бумагах, лежавших в обувной коробке, — здесь только часть ее жизни: некоторые фотографии, школьные документы. Взгляни на это, — повторил он, вынимая из коробки вырванную из какого-то журнала страницу. — Она сохранила ее как доказательство оскорбления — это статья, опубликованная Эвклидом в Колумбии, та самая, за которую он получил гонорар, которым думал расплатиться за документ итальянца.
Я взяла в руки журнальную страницу, увидела цветную печать, заголовок статьи, имя друга моего Эвклида, набранное большими буквами, начала читать — и тут весь мир остановился. Да, планета Земля вдруг прекратила вращаться, и я почувствовала, что меня с ног до головы охватывает пламя, языками обвиваясь вокруг тела, пока я быстро, просто с невероятной скоростью, пробегала по строчкам: мне не требовалось зрение, с первых же строк я могла с закрытыми глазами повторить все постулаты статьи, подписанной именем Эвклида. Содержание этой статьи, мысли, изложенные именитым кубинским профессором, вся свежесть его аргументации, все математические доказательства, весь его небольшой вклад в универсальное научное знание, сама идея, разработанная столь тщательно, — все это была моя дипломная работа. Да, это было краткое изложение моего университетского дипломного проекта, стоившего мне стольких бессонных ночей, удостоенного похвал и поздравлений; проекта, за который мне присвоили степень магистра математики и который я нигде не публиковала — у меня осталась только кипа исписанных листов бумаги в ящике стола, у меня дома. Эвклид украл мой ум. А мой ум — это моя жизнь.
Понимаешь? Я мыслю, следовательно, я существую, а все остальное — к чертям собачьим.
10
Очень хорошо помню, что той ночью я почти не спала. Закрою глаза — слышу, как рядом похрапывает Анхель, а перед моим мысленным взором встает Эвклид. Его внимательное лицо, когда он слушает мои рассуждения и выкладки, его улыбка в «Лас-Каньитас», его рука, взявшая мою, чтобы запечатлеть на ней поцелуй, а потом его лицо укрупняется, губы ищут мои губы, его взгляды, его комплименты моему уму, его вопросы, его обнаженное тело. Везде, везде Эвклид — мой уважаемый профессор, мой любовник, мой близкий друг. Эвклид, обманщик, который наверняка спокойно дрыхнет сейчас в своей постели, пока я тут кручусь с боку на бок, прислушиваясь к храпу своего ангела. Эвклид, вор, обыкновенный вор, жалкий ворюга, и в этот момент меня совершенно не волновала достойная мыльной оперы драма отца и дочери, неверного мужа, обманутой жены, их детей, встающих на ту или иную сторону, развод, депрессии, слезы — все это было в моих глазах образцом благопристойности в сравнении с другим: он похитил мои идеи, он предал меня, опубликовав под своим именем то, что ему не принадлежит, он на мне заработал. Понимаешь меня? Стоит мне об этом вспомнить, как вспыхивает ярость. Короче, уснуть я не могла. Встала, налила себе стакан воды и вышла на балкон гостиной, откуда открывался вид на улицу, которая мне безумно нравится. Нужно было подумать.
В рассказе Анхеля кое-что оставалось непонятным, но расспрашивать его мне не хотелось: в тот момент это, пожалуй, было бы опрометчиво. Анхель — добрый малый, до мозга костей пропитанный любовью к женщине, и он привержен идее, что только после завершения цикла прошлых отношений ему удастся в достаточной степени очистить душу, чтобы начать другую историю. Другой историей была я, и, следовательно, в завершении этого его цикла я была кровно заинтересована. Но для этого совершенно необходимо, чтобы мой ангел заполучил обратно злосчастный документ Меуччи. Вернув реликвию, Анхель сможет перейти к финальной части своего плана — отправить все это Маргарите и почувствовать себя чистым, освобожденным, вольным обратить свой взор полностью на меня. После чего, несомненно, первым делом состоится мой переезд к нему в Ведадо и начало нового этапа в моей жизни — более интересного и многообещающего, чем тот, что я проживаю в данный момент. Судя по тому, что он говорил вечером, его тревожило то, что документом завладел Эвклид и расставаться явно не планировал. Анхель понятия не имел, какое применение бывший свекор ищет этим каракулям на ветхой бумаге, но в чем он был абсолютно уверен, так это в том, что Эвклид никогда не выпустит документ из своих рук, за которым охотился годами. Анхелю было весьма и весьма непросто придумать, каким образом заполучить назад реликвию.
Но мне раздобыть эту вещь тоже будет непросто. Но я, по крайней мере, знаю, для чего Эвклиду манускрипт. Человек, способный украсть идеи у студентки, чтобы потом опубликовать их под своим именем, получив признание и деньги, — что он мог сделать с оригинальным свидетельством об изобретении телефона? Здесь нужно иметь в виду, что в те времена, за исключением разве что Италии и пары-тройки знатоков этой темы, Меуччи был совершенно никому не известен, и в свое время находились журналисты, обозвавшие его безумным итальяшкой за попытки присвоить изобретение, которое, как всем прекрасно известно, принадлежит Грейаму Беллу, что зафиксировано в патентных бумагах и на скрижалях истории. В том, что Белл изобрел телефон, сомнений нет, беда только в том, что он изобрел его на несколько лет позже Меуччи. А именно в 1876 году Белл запатентовал свое изобретение и произнес ставшую исторической фразу, переданную по телефонному проводу: «Будьте добры, подойдите ко мне, мистер Уотсон, вы мне нужны». Но изобретателем телефона следовало считать Меуччи, потому что свой эксперимент итальянец провел уже в 1849 году. Однако этому не было никаких письменных свидетельств. Доказательством мог стать тот самый документ из семейного архива. Каракули, как выразился Анхель, представляли собой не что иное, как схему эксперимента, а тебе должно быть известно, что естественные науки словами не изъясняются, слова — это для искусства и философии, а наука говорит цифрами, формулами, графиками или схемами. Ученый, прежде чем раскроет рот, схватит карандаш и начнет что-то чертить, оставлять те самые каракули, которые для людей сведущих станут не каракулями, а доказательствами. И если Эвклид оказался способен украсть мою работу, то представь себе, что он может сделать с доказательством изобретения телефона. Я отдаю себе отчет, что это не первоочередная задача человечества на планете — установить первого изобретателя телефона. Это не самое необходимое знание. Однако не будем забывать Эйнштейна: все относительно. Когда у тебя нет ничего, даже самая малость может стать чем-то большим. Здесь, на Кубе, в год нуля, Эвклид мог стать важной фигурой и даже обрести известность в международных научных кругах, мог отправиться на какой-нибудь конгресс с докладами, читать лекции и в один прекрасный момент увидеть себя тем, кем всегда хотел быть: именитым ученым, а не неудачником, таскающим ведрами воду перед очередным отключением электричества. Или же, на худой конец, заработать деньжат на пропитание.
Цели его были предельно понятны, однако некоторые детали сбивали меня с толку. Маргарита сказала Анхелю, что семейная реликвия находится у ее отца. Поразмыслим: если документ у Эвклида, то зачем он разболтал мне о нем? Если документ у него, с его стороны было бы правильнее держать язык за зубами, чтобы никто ничего не знал. Разве нет? Однако, стоило мне упомянуть о моем разговоре с писателем и итальянкой, он тут же вытащил и показал мне папку, набитую информацией о Меуччи, а также вкратце изложил историю документа. Ведь именно от него я и узнала о его существовании. Это показалось мне очень и очень странным. И что мы имеем?
