Сестры из Сен-Круа - Костелоу Дайни
И, должно быть, правда рассказала, потому что папа устроил Молли нахлобучку за то, что выдумывает всякие глупости и расстраивает маму, и пригрозил дать ремня, если она вздумает повторять это впредь. Молли в своей невинности понятия не имела, какой смысл извлекли родители из ее слов об отце. Она знала, как появляются на свет телята и ягнята, это было ей с детства привычно, но о человеческих отношениях такого рода она ровным счетом ничего не знала; ее реакция на прикосновения отца была просто инстинктивной. Она и не думала ни в чем его обвинять, но он, услышав в ее словах обвинение, пришел в ярость, и этот случай не забылся. С того самого дня стоило Молли, по его понятию, в чем-то провиниться, он всякий раз бил ее — рукой или ремнем, и она жила в вечном страхе перед его гневом. Мама пыталась уладить дело, выступая в роли буфера между ними, но вскоре поняла, что Молли пора уходить из дома. Как только она подросла достаточно, чтобы ее могли нанять в услужение, Джейн Дэй обратилась к миссис Нортон, экономке сквайра, и та устроила Молли в поместье на должность прислуги за все.
Поначалу жизнь в поместье казалась Молли странной, да к тому же пришлось быстро выучиться не попадаться на язык язвительной миссис Нортон. Но здесь, по крайней мере, никто никого не бил, и вскоре Молли привыкла к порядкам в доме и зажила сравнительно счастливо. Половина ее жалованья шла отцу, так что на руках оставалось всего ничего, но, поскольку и тратиться ни на что не приходилось, ей хватало, и возможность уйти с фермы Вэлли в любом случае того стоила. С матерью они, кажется, даже сильнее сблизились с тех пор, как больше не жили под одной крышей, а с отцом у Молли установился своего рода вооруженный нейтралитет.
Сегодня у них вышел первый настоящий спор с тех пор, как Молли ушла из дома — почти пять лет назад, и то, что он вновь сумел внушить ей страх, ее потрясло. Они с матерью прошли по тропинке и начали собирать ежевику, а она все думала об отцовском ультиматуме.
«Не буду я больше там жить, — яростно сказала она себе. — Никогда больше не буду жить в его доме». Теперь Молли была взрослой и не такой наивной: она уже имела некоторое представление о том, чего хотел от нее отец. Поняла она и то, что мать, скорее всего, поверила ей тогда, но не могла ее защитить. Она сама боялась Эдвина, и, хотя Молли никогда не видела на мамином лице настоящих синяков, всего остального она тоже не видела под одеждой — кто знает, может, там такие же синяки, как были у нее самой.
Сегодня после стычки с отцом Молли вновь ощутила привычный страх, но вместе с ним и еще что-то — какое-то совершенно новое чувство. Это был гнев, и этот гнев заглушал страх. «Почему он со мной так обращается? — сердито думала она, срывая спелые ягоды ежевики и почти не замечая, как шипы колют пальцы. — По какому праву указывает, что мне можно, а чего нельзя, где мне работать, а где нет? Пусть он мой отец, но я не его собственность». Она повторила это несколько раз вполголоса: «Пусть он мой отец, но я не его собственность!»
Мать, услышав ее издали, переспросила:
— Что ты говоришь, Молли?
Внезапно ощутив прилив храбрости, Молли прокричала в ответ:
— Пусть он мой отец, но я не его собственность и ни на какой военный завод работать не пойду! Я поеду сестрой милосердия во Францию вместе с мисс Сарой.
Выкрикивая эти слова, Молли уже знала, что решение принято. Она поставила ведро на землю и подошла к матери, застывшей с удивленно открытым ртом.
— Прости, матушка. Я как раз сегодня хотела с тобой об этом поговорить, но все пошло как-то… не так. — Она взяла у матери корзинку и поставила на землю, а затем подняла взгляд. — Матушка, — мягко сказала она, — матушка, прости меня, но я поеду с мисс Сарой. Она спросила сегодня утром, хочу ли я ехать с ней во Францию, помогать нашим раненым солдатам. Я сказала, что подумаю, и подумала. В госпитале во Франции от меня будет больше пользы, чем на любом военном заводе. Вот я и сделаю кое-что для фронта, против этого даже папа не поспорит. Я не вернусь домой. Я поеду во Францию.
— Отец тебя не отпустит, — отрезала мать. — Не позволит он тебе ехать в такую даль, в твои-то годы.
— Он меня не удержит, — твердо сказала Молли. — Разве что запрет в сарае и выбросит ключ. — Она взяла руку матери и крепко сжала. — Я могу уехать потихоньку и ничего ему не говорить, — вполголоса добавила она. — Он и не узнает, если ты ему не скажешь… а ты не скажешь.
Джейн Дэй неотрывно смотрела на дочь, покусывая губы от волнения. Сегодня Молли была какая-то совсем другая — непривычно взрослая и решительная, и Джейн ощутила страх за нее. Слишком хорошо она знала, что бывает, если пойти против воли Эдвина, и вот теперь она увидела в глазах Молли то же упрямство, которое так часто видела в глазах мужа.
— Знать ничего не знаю о твоих дурацких затеях, Молли, — равнодушно сказала она, высвобождая руку и отворачиваясь. — Иди к сквайру и бери расчет, а через месяц вернешься домой. Раньше-то вряд ли получится.
Она взяла корзину и зашагала обратно к дому. С минуту Молли смотрела ей вслед, гадая, был ли это намек на то, что матушка в этот раз не станет рассказывать отцу о ее планах. Понимать ли это так, что у нее теперь есть целый месяц времени в запасе, или же мама и вправду ожидает, что к концу этого месяца она, Молли, вернется домой? Молли взяла ведро и зашагала следом за матерью. Мать вошла в дом, заварила еще чая и усадила Молли перебирать ежевику, словно бы того разговора и не было между ними. В этот день Молли ушла раньше обычного — еще до того, как отец явился домой к ужину.
2001
7
Рэйчел подъехала к дому своей бабушки, Роуз Карсон, перед самым обедом и короткой перебежкой под проливным дождем добралась до двери. Бабушка, такая же страстная поборница независимости, как и Рэйчел, жила на первом этаже в специальном доме для престарелых и инвалидов на окраине города. С прежней квартирой она рассталась, как только Рэйчел съехала от нее, и теперь с комфортом обосновалась в Котсуолд-Корт, где на ее независимость никто не посягал, но в случае необходимости всегда можно было обратиться к коменданту. Была у нее в квартире и крошечная кухонька, где при желании можно было готовить еду, но обед ежедневно подавали в полдень в общей столовой. Роуз Карсон это целиком устраивало.
У Рэйчел был свой ключ, и, чтобы не вынуждать бабушку лишний раз подходить к двери, она открыла сама и крикнула:
— Привет, бабушка, это я!
Бабушка сидела в гостиной, ее инвалидное кресло стояло у окна, из которого открывался вид на мокнущий под дождем сад. На коленях лежало вышивание, но в иголке, брошенной рядом на столе, не было нитки, и аккуратно сложенная местная газета осталась, по-видимому, непрочитанной. Бабушкино лицо озарилось улыбкой, когда Рэйчел шагнула в комнату и подошла к ней — с объятиями и шоколадными конфетами, купленными накануне в магазинчике в Чарлтон Амброуз.
— Привет, дорогая! Какая прелесть — «Черная магия», мои любимые! — Апатия, в которой бабушка, кажется, пребывала до сих пор, мигом слетела, и она развернулась на вращающемся кресле спиной к окну. — Ну и погодка сегодня! Обед будет готов примерно через полчаса. Может, нальешь нам обеим чего-нибудь выпить?
— Да, сейчас. Ох и холодина у тебя тут, бабушка! — посетовала Рэйчел. — Ты бы не выключала камин.
Рэйчел подошла к камину и нажала на кнопку. Газ с тихим сипением загорелся, и в комнате сразу стало как-то веселее.
— Да я почти никогда и не выключаю, — спокойно ответила бабушка. Она уже привыкла к тому, что Рэйчел вечно упрекает ее за скупость, но это была уже ее вторая натура. Всю жизнь ей приходилось считать каждый пенни, и она не могла заставить себя тратить деньги на газ, когда одеяло на коленях и шаль на плечах отлично греют. Рэйчел с нежностью посмотрела на нее и включила еще торшер. Комната наполнилась теплым светом, и от этого вид за окном стал казаться еще более унылым.
