Счастливые девочки не умирают - Кнолл Джессика

Видимо, он постригся, когда ушел из Брэдли, но стоит мысленно сорвать с него маску финансиста, смягчить контуры лица и обозначить нижнюю челюсть – и перед вами мистер Ларсон. Как правило, догадаться, что человек улыбается, можно по форме его глаз. В уголках глаз мистера Ларсона навсегда засели глубокие морщинки, как будто он только что смеялся от души.

– Как тесен мир, – улыбнулся мистер Ларсон, с изумлением глядя на меня. – Значит, теперь ты Ани?

Люк сидел с кислым выражением лица, тогда как мистер Ларсон светился от удовольствия. Мы как будто находились за разными столиками в разных мирах.

– Просто надоело отвечать, как пишется «Тифани» – с одной «ф» или двумя, – отшутилась я.

– Невероятно, – проговорила Уитни, оглядывая нас по очереди. Она задержала взгляд на Люке, и ее как будто осенило. – Значит, вы учились в Брэдли… – Запнувшись на полуслове, она все-таки закончила мысль: – Все ясно, вы – Тифани.

Мы все прятали друг от друга глаза. К нам подошла официантка – она даже не представляла себе, как ей рады, – и осведомилась, не станем ли мы возражать, если нам принесут воду из-под крана. Разумеется, возражать мы не стали.

– Разве не поразительно, что водопроводная вода в Нью-Йорке едва ли не самая чистая в мире? – Уитни умело вывернулась из неловкого положения, переведя ход разговора в прежнее русло. – В таком-то загазованном городе?

Мы дружно закивали. Да, поразительно.

– Какой предмет? – неожиданно спросил Люк и, не получив ответа, уточнил: – Какой предмет вы преподавали?

– Английскую литературу, углубленный курс, – ответил мистер Ларсон, подперев рукой голову. – Я отработал в школе два года, сразу после колледжа, когда жизнь без летних каникул представлялась чем-то немыслимым. Помнишь, Уитни?

Они заговорщицки рассмеялись, и этот смех ранил меня.

– А как же, – усмехнулась она, разглаживая салфетку. – Ты долго не мог от этого отвыкнуть.

– Кстати говоря, Ани была моей лучшей ученицей, – сказал Эндрю, бросив взгляд в мою сторону.

– Так уж и лучшей, – промямлила я, усердно расправляя складки на салфетке. Мы оба знали, как я его разочаровала.

– А сейчас Ани – одна из лучших колумнисток «Женского журнала», – заявил Люк с отеческой гордостью.

Ну и фрукт! Можно подумать, для него моя «карьера» – не просто способ занять себя, пока не пойдут дети.

Люк перегнулся через стол и накрыл мою руку своей.

– Она проделала большой путь.

Это был предупредительный выстрел. Люк ненавидит обсуждать школу Брэдли. Раньше мне казалось, что он хочет оградить меня от неприятных воспоминаний, и я таяла от нежности. Со временем я поняла: Люку просто хочется, чтобы об этом поскорей забыли. Он против того, чтобы я снималась в документальном фильме. Он так и не смог – или не захотел – внятно объяснить почему. Но я знаю, о чем он думал. «Не позорься». В мире Харрисонов только ледяной стоицизм достоин восхищения.

– Хм, «Женский журнал»? – Уитни задумчиво приложила палец к губам. – Знакомое название.

Так отвечают все охотницы за мужьями, когда узнают, где я работаю. И это не комплимент.

– Я и не знал, что тебя занесло так высоко, – сказал мистер Ларсон. – Замечательно!

И он очаровательно улыбнулся.

Заметив это, Уитни сказала:

– Сто лет его не листала. Хотя раньше, до встречи с Эндрю, он был мне вместо Библии. Кстати, его ведь так и называют – «Женская Библия»? – Она делано рассмеялась и добавила: – Наверное, моя дочка тоже будет тайком его почитывать, как я в свое время!

Люк вежливо усмехнулся, но мистер Ларсон промолчал. Я изобразила на губах улыбку, которой обычно пользуюсь, когда разговор заходит о детях.

– Сколько лет вашей девочке?

– Пять, – сказала Уитни. – Ее зовут Элспет. А ее братику – мы назвали его Бут – скоро годик. – Она выкатила глаза на Эндрю и с умилением просюсюкала: – Мой маленький мужчина.

«О господи, бедные дети», – подумала я, однако вслух сказала:

– Красивые имена.

Рядом с Люком возник сомелье, представился и предложил свою помощь в выборе вина. Люк хотел заказать белое, и Уитни закудахтала, что не представляет себе, как можно в такую жару пить что-нибудь другое.

– Тогда совиньон-блан, – решил Люк и ткнул в строчку, рядом с которой значилась цена – восемьдесят долларов.

– Обожаю совиньон-блан, – пискнула Уитни.

Вино не входит в список разрешенных продуктов диеты по Дюкану, но общаться с такими женщинами на трезвую голову я не могу. Только после первого бокала, когда меня переполняют эндорфины, я могу изобразить живой интерес к миру, в котором она живет. К музыкальной школе, где учится ее детка, и бриллиантовым серьгам, которые Эндрю подарил ей, когда она родила. Поверить не могу, что мистер Ларсон повелся на чары женщины, предел мечтаний которой – поход по магазинам. Когда официант вернулся с бутылкой вина и наполнил мой бокал, я благодарно улыбнулась.

– За долгожданное знакомство с вашей прелестной женой, – провозгласил Люк, подняв бокал. «Прелестной». До чего слащавое словечко. Когда-то подобные мероприятия доставляли мне удовольствие, мне нравилось очаровывать всех этих женушек, добиваясь их одобрения, но теперь мне попросту наскучило. Тоска зеленая. И ради этого я лезу из кожи вон? Неужели для того, чтобы состояться в жизни, мне требуются ужины в семейном ресторане и традиционный домашний секс?

– И вашей, – ответил Эндрю и чокнулся со мной.

– Я пока еще не жена, – улыбнулась я.

– Простите, Энни, – обратилась ко мне Уитни, исказив мое имя. Ненавижу это. – Люк сказал нам, что свадьба будет на Нантакете. Почему там?

Потому, Уитни, что это исключительное место, остров для избранных. Потому что Нантакет выше любых общественных классов и привилегий. Самодовольная домохозяйка из Южной Дакоты и ухом не поведет, узнав, что ты выросла в Мейн-Лайне, но скажи ей, что проводишь лето на Нантакете, – и она точно будет знать, с кем имеет дело. Вот поэтому, Уитни.

– У родителей Люка дом на Нантакете, – ответила я.

– Я там с детства бываю, – подтвердил Люк.

– Уверена, все пройдет чудесно. – Уитни придвинулась ко мне поближе. У нее было затхлое дыхание голодного человека. – Кажется, мы там были несколько лет назад на чьей-то свадьбе, да, Эндрю?

– Мы были на Мартас-Винъярд, – поправил ее мистер Ларсон и снова задел меня под столом коленом. Вино приятно обволокло мне горло, и я вдруг ясно увидела, что возраст ему к лицу. Если бы не досадное присутствие Люка и Уитни, которые раздражали меня, я бы забросала его вопросами.

– Ваша семья родом с Нантакета? – спросил у Люка мистер Ларсон.

– Что ты говоришь, Эндрю, кто может быть родом с Нантакета? – рассмеялась Уитни. Десять тысяч коренных жителей острова с ней бы не согласились, однако Уитни имела в виду, что люди вроде нас не могут быть родом с Нантакета. Раньше я приходила в восторг, когда женщина ее круга принимала меня за свою. Значит, я удачно замаскировалась. Когда же это стало выводить меня из себя? Приняв кольцо и прописку в сердце Манхэттена от коленопреклоненного принца, которого я наконец прибрала к рукам, забывшим о французском маникюре, я с облегчением выдохнула, сделала шаг назад и еще раз трезво все оценила. Меня сложно назвать особой благородного происхождения, но даже мне с трудом верилось, что образ жизни состоятельных семейств может быть кому-то по душе. Либо высокородные члены закрытого клуба, поднявшись духом над землей, считают обсуждение подобных вещей ниже своего достоинства, либо их действительно все устраивает. Мне казалось, что эндшпиль должен быть поистине впечатляющим, раз эти люди так защищают свой образ жизни. В 2012 году Люк, вся его семья, друзья семьи и их жены голосовали за Митта Ромни. Его прекраснодушная чушь, которую он нес про человеческую индивидуальность, могла лишить женщин – жертв изнасилования, а также женщин, которым нельзя рожать по медицинским показаниям, права на безопасный аборт. Более того – Ассоциация по вопросам планирования семьи тоже могла оказаться под угрозой.