День независимости - Форд Ричард

Большинству американцев так или иначе приходится проводить хотя бы часть своей жизни в обществе риелторов или видеть, как она, жизнь, меняется в результате каких-то слов или действий риелтора. Тем не менее я считаю, что, прежде чем отправляться осматривать дома, людям надлежит целиком и полностью отрешиться от их домашних скандалов, словесных свар и стараний посильнее уязвить чувства другого. Я уже более-менее привык к ледяному молчанию, загадочным, но горьким репликам «в сторону» и гневным взглядам, которыми обмениваются перспективные покупатели домов, – все это свидетельствует, не выставляя напоказ, о куда более драматичных, послеполуночных выкручиваниях рук, криках и обмене подлинными оплеухами. Однако я бы ввел в правила поведения клиентов следующее требование: забудьте на время осмотра все столь важное для вас собачье дерьмо, чтобы я мог выполнять мою работу – поднимать вам настроение, открывать перед вами новые, неожиданные возможности выбора и предлагать столь необходимую вам помощь по части повышения качества вашей жизни. (Я еще не говорил этого, но уже готов списать потраченное на Маркэмов время в убыток, и сейчас меня одолевает сильное искушение поднять в окошке стекло, дать задний ход, вылететь на дорогу и устремиться к Побережью.)

Вместо этого я спрашиваю:

– Что я должен ему сказать?

– Скажите, что у вас есть прекрасный дом, – отвечает она тонким, безнадежным голосом.

– А где Соня?

Наверное, внутри, с папочкой, думаю я.

– Нам пришлось оставить ее дома. – Филлис грустно покачивает головой. – У нее появились признаки стресса. Она похудела, а позапрошлой ночью написала в кровать. Похоже, не только нам все это тяжело дается.

По-видимому, Соне только еще предстоит отпугивать во снах факелом диких зверей.

Я неохотно открываю дверцу машины. Небольшой, обнесенный изгородью из плоской колючей проволоки участок земли бок о бок с «Сонной Лощиной» занимает убогая автолавка, с вбитых в ее стены гвоздей свисают товары, они подрагивают и серебристо мерцают на ветру. Двое белых стариков стоят там у дощатой лачужки, полностью облаченной в кольчугу из колесных колпаков. Один хохочет над чем-то, скрестив руки поверх большого живота и раскачиваясь. Другой его словно не слышит, он просто смотрит на меня и на Филлис так, точно мы договариваемся о заключении какой-то непонятной ему сделки.

– Собственно, именно это я ему сказать и собирался. – И я пытаюсь улыбнуться еще раз.

Филлис и Джо явно приближаются к эмоциональному срыву, существует опасность, что они могут просто утечь куда-то еще, ощутив потребность начать все заново, чего, естественно, не бывает, а кончат покупкой первого же дерьмового двухуровневого домишки, какой покажет им другой агент.

Филлис молчит, словно и не слышит меня, она обнимает себя руками, лицо у нее угрюмое, отчужденное, и я направляюсь к розовой двери, ощущая в себе странную бойкость, а ветер подталкивает меня в спину.

Я наполовину стукаю по приоткрытой двери, наполовину толкаю ее. Внутри темно, тепло и пахнет чем-то вроде средства от тараканов и кокосовым шампунем Филлис. «Ну, как делишки?» – спрашиваю я у сумрака голосом, который если и не полон уверенности, то наполовину полон уверенности поддельной. Дверь в освещенную ванную комнату распахнута; на неубранной кровати валяется чемодан и в беспорядке разбросана одежда. А что, если Джо сидит сейчас на толчке и я вынужден буду именно в такой диспозиции вести с ним серьезный разговор о возможностях приобретения дома?

Впрочем, нет. Сидит он в большом пластмассовом кресле в темном углу между кроватью и занавешенным окном, в котором я недавно видел его лицо. На нем бирюзовые «вьетнамки», тесные серебристого тона шорты (чуть ли не из майлара) и майка. Короткие мясистые руки Джо лежат на подлокотниках, ступни покоятся на приподнятой подножке, затылок упирается в подушечку подголовника – в общем, вылитый астронавт, изготовившийся к первому натиску перегрузки, которая отправит его в небытие.

– Тааак, – вяло произносит он с приобретенным в Али-киппе акцентом, – Что, появился еще один дом, который вы хотите мне втюхать? Новая груда хлама?

– Ну, по-моему, я нашел кое-что, и вам стоит на это взглянуть, Джо. Я правда так думаю.

Обращаюсь я не к Джо, а к комнате в целом. Я продал бы дом любому, кто в ней окажется.

– И на что оно похоже? – Джо так пока ни разу и не шевельнулся в своем космическом кресле.

– Оно похоже на довоенный дом, – отвечаю я, стараясь припомнить, чего Джо ожидает от своего возможного приобретения. – Двор с трех сторон. Трава, деревья – все высажено уже давно. И обстановка, думаю, придется вам по душе.

Обстановки я, разумеется, не видел, потому что в дом ни разу не заходил. Все мои сведения почерпнуты из спецификации. Хотя я мог и проезжать мимо него в кавалькаде других агентов, а это позволяет с легкостью строить догадки об интерьере.

– На вашей дерьмовой работе вы ничего другого сказать и не можете, Баскомб.

Баскомбом Джо никогда меня не называл, и мне это не нравится. На лице его, замечаю я, появились вокруг маленького красного рта начатки агрессивной козлиной бородки, отчего рот стал еще меньше и краснее, словно приобретя какую-то новую функцию. Я различаю на майке Джо надпись «Горшечники делают это пальцами». Ясно, что и он, и Филлис претерпевают некие отчетливо выраженные изменения, как внутренние, так и внешние. На последних стадиях поисков дома это дело вполне обычное.

Я настороженно вглядываюсь в темный дверной проем, теплый порывистый предгрозовой ветер бьет мне в спину. Мне очень хочется, чтобы Джо занялся, черт возьми, тем, ради чего мы здесь встретились.

– Знаете, чего хочу я! – Пальцы Джо начинают рыться в чем-то на прикроватном столике – в пачке недорогих сигарет. Насколько мне известно, до этого утра он не курил. Теперь Джо закуривает, щелкнув дешевой пластиковой зажигалкой, и выпускает в сумрак огромное облако дыма. Уверен, в нынешнем его наряде он кажется самому себе неотразимым сердцеедом.

– Мне казалось, вы приехали сюда, чтобы купить дом, – говорю я.

– Я хочу стать частью реальности, – надменно провозглашает Джо, возвращая зажигалку на столик. – А тут я просто валяю дурака со всякой херней. С паршивой неразберихой. Я чувствую, что потратил на херню всю мою паршивую жизнь. Понял это, когда срал нынче утром. Вам такое и невдомек, верно?

– Какое? – Вести подобный разговор с Джо все равно что консультироваться у дешевого прорицателя (я это однажды проделал).

– Вы думаете, Баскомб, что ваша жизнь направлена к какой-то цели. Вот как вы думаете. А я сегодня утром увидел себя по-настоящему. Закрыл дверь сортира – и вот он я, в зеркале, смотрю себе в лицо, да еще и в самое человеческое из мгновений – посреди вшивого мотеля, куда я в студенческие времена даже шлюху не привез бы, а теперь забрался ради того, чтобы осмотреть какой-то дом, в котором я и за сто лет жить не захочу. Мало того, чтобы позволить себе этот дом, я устроился на говеную работу. Это нечто, верно? Сценарий – пальчики оближешь.

– Дом-то вы еще не видели.

Я оглядываюсь – Филлис, не дожидаясь дождя, забралась на заднее сиденье моей машины и смотрит на меня сквозь ветровое стекло. Она боится, что Джо уничтожит последний их шанс обзавестись приличным домом, – и, возможно, он так и сделает.

Крепкие, шумные струи теплого дождя вдруг начинают лупить по крыше машины. Порывы ветра резко усиливаются. Неудачный день для показа – нормальные люди домов в грозу не покупают.

Джо затягивается сигаретой, глубоко и театрально, затем со знанием дела выпускает из носа два султана дыма.

– Дом в Хаддаме? – спрашивает он (для него это главный вопрос).

Меня все еще одолевает недоумение по поводу уверенности Джо в том, что я считаю, будто у жизни есть какая-то цель. В другие времена я и вправду так думал, но одно из главных преимуществ Периода Бытования – это умение не позволять соображениям о наличии или отсутствии такой цели волновать тебя, каким бы идиотизмом это ни казалось.