Слова, которые мы не сказали - Спилман Лори Нелсон

Джек гладит меня по плечу.

– Если бы ты любила, то никогда не позволила бы мне уйти. Я ведь сказал, любовь никогда не проходит.

Я смотрю во все глаза и думаю, прав ли он. Может, у меня просто такой характер, я не способна прощать, а возможно, и любить. Я думаю о маме.

– Внутри тебя стальной стержень, Анна. Ты не согласна сгибаться даже чуть-чуть. Полагаю, в большинстве случаев это идет тебе на пользу.

Я резко беру сумку.

– Мне пора.

– Подожди. – Джек достает несколько купюр и бросает на стол.

Иду к выходу и слышу за собой его шаги. Я почти бегу, минуя лифт, не в силах оставаться в таком небольшом замкнутом пространстве с человеком, который совсем недавно был мне почти мужем. Распахнув дверь, бегу вверх по бетонной лестнице. За спиной по-прежнему слышатся глухие удары шагов.

В коридоре Джек хватает меня за локоть.

– Анна, стой. – Он заставляет меня повернуться к нему. Взгляд его теплеет. – Он существует, Анна, человек-огонь, который растопит сталь. Но это не я, Анна. Я никогда не был таким человеком.

Глава 8

Я выжидаю сорок минут и только потом звоню Майклу. Я слишком расстроена, оттого голос мой слегка дрожит, а я не хочу, чтобы он неверно истолковал мое волнение. Мои слезы никак не связаны с моими чувствами к Джеку. К счастью, Майкл не вполне трезв и не понимает, в каком я состоянии.

– Как Эбби? – интересуюсь я.

– Отлично, – отвечает он будничным тоном, и я начинаю сомневаться, была ли девочка вообще больна. Джек прав. Я слишком резка в оценках.

Вкратце рассказываю Майклу о том, как прошло собеседование.

– Я одна из трех отобранных кандидатов. Похоже, я им понравилась, но все будет известно через несколько недель. Сам знаешь, как нескоро принимаются такие решения.

– Поздравляю. Похоже, ты победила. – Он зевает, и я представляю, как он смотрит сейчас на часы на прикроватной тумбочке. – Что-то еще произошло?

У меня такое ощущение, что я офицер, рапортующий о происшествиях за день перед начальством.

– Нет, по сути, это все.

Я не собираюсь рассказывать ему о Джеке. Да и говорить тут не о чем. Однако, поддавшись внезапному порыву, все же задаю вопрос:

– Я сложный человек, Майкл? Категоричный?

– Что?

– Я ведь могу измениться. Могу стать мягче, научиться прощать. Стать более открытой. Я действительно могу.

– Нет, милая. Ничего подобного. Ты самая лучшая.

Огромная гостиничная кровать кажется мне узкой. Тревожный сон полон образов Джека и его жены, Майкла и Эбби. Я ворочаюсь, стараясь выбросить из головы прошедшее собеседование и ложь о примирении с мамой.

Едва забрезжил рассвет, я вылезаю из пижамы и натягиваю спортивные лосины.

Я иду по дороге вдоль озера, засунув руки в карманы, и думаю о своем будущем. Что будет, если я действительно получу эту работу? Смогу ли я жить в этом городе? У меня нет здесь ни одной подруги, а теперь я потеряла и Джека.

Передо мной неспешно прогуливается привлекательная пара – женщина с каштановыми волосами и мужчина в плаще. На его плечах сидит очаровательный малыш. Что я готова отдать, чтобы поменяться с ними местами?

Я невольно начинаю думать о маме. Похоже, вся вселенная в заговоре против меня. Сначала Дороти уговаривает меня попросить прощения, потом это проклятое предложение о работе, которое заставляет меня чувствовать себя обязанной сделать первый шаг. И в довершение всего разговор с Джеком прошлым вечером и его высказывание о том, что настоящая любовь никогда не проходит. Неужели я незаслуженно строго отношусь к маме? Я выбрасываю эти мысли из головы прежде, чем успеваю прийти к какому-то выводу.

Старые мысли сменяют новые и новые. Вспоминаю мамину улыбку, с которой она смотрела на Боба, такую искреннюю и счастливую. Вспоминаю, как она каждое утро стояла у большого венецианского окна в нашей гостиной и ждала, когда появится его машина. Он тогда переделывал нашу кухню, и она, веселая, выходила ему навстречу с чашкой кофе. А в конце дня, когда Боб заканчивал работу, они пили холодный чай за домом, болтали и смеялись. Она слушала его с таким вниманием, будто его речь звучала для нее как музыка.

Она его любила. Несмотря на все ее недостатки, на то, какой она была матерью и другом, нельзя не признать, что Боба она любила всем сердцем.

Мне становится ясно, что тот плащ гнева, под которым я спряталась, похож на лоскутное одеяло, он соткан из страха и эмоций. Как страшно видеть, что твоя мать любит кого-то чужого мужчину. Тогда мне, ребенку, казалось, что ее чувства к Бобу означают отсутствие любви ко мне.

Останавливаюсь, чтобы посмотреть на серую гладь озера, разделяющую меня и маму. От порывов холодного ветра у меня начинает течь из носа. Где-то там, по ту сторону озера Мичиган, живет моя мама, живет и дышит.

Приседаю и обхватываю голову руками. А что, если она действительно пыталась со мной связаться? Смогла бы я ее простить в этом случае?

В голове всплывают слова Джека. Стальной стержень. Только черное и белое. Категоричная.

Я резко встаю, и от сильных эмоций у меня кружится голова. Оглянувшись, я поворачиваю в ту сторону, откуда пришла, и перехожу на бег.

Когда вхожу в гостиничный номер, я уже взвинчена до предела. Открываю ноутбук и через пять минут знаю ее адрес и номер телефона. В справочнике указано: Сьюзен Дэвидсон. Может, она все эти годы не меняла девичью фамилию только для того, чтобы мне было легче ее найти? Теперь она живет не в Блумфилд-Хиллз, а в Харбор-Ков. По телу бегут мурашки. Дорчестер-Лейн? Завожу адрес в Гугл и понимаю, что она живет в доме Боба, там я провела лето, когда мне было четырнадцать. Меня охватывает дрожь. Папа клялся, что мне никогда больше не придется переступить порог того дома. Трясущейся рукой я набираю номер, другой крепко сжимаю трубку цвета слоновой кости, решив позвонить с гостиничного телефона, а не с мобильного. Так она не поймет, что это я. С каждым гудком мое сердце бухает все сильнее. Раз… два…

Я невольно вспоминаю все телефонные разговоры за три года – со дня моего отъезда до шестнадцатилетия. На меня обрушивался поток вопросов, на которые я односложно отвечала. Мне не нравилось, что ее так интересует моя жизнь в Атланте, я дала себе слово не позволять ей вмешиваться. Если ей так любопытно, как я живу, пусть берет себя в руки и возвращается домой.

Наконец она отвечает:

– Слушаю.

Я открываю рот и тут же прикрываю его рукой.

– Слушаю. Говорите, – повторяет она.

Она говорит тихо, акцент, выдающий происхождение из Пенсильвании, едва уловим. Мне так хочется еще послушать голос, который не слышала с шестнадцати лет.

– Здравствуй, – тихо-тихо говорю я.

Она ждет несколько секунд, надеясь, что ей скажут что-то еще, но не выдерживает:

– Извините, кто это?

У меня перехватывает дыхание. Она не узнала собственную дочь. Впрочем, почему и нет? Я и не надеялась… наверное…

По непонятной мне самой причине это обижает. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не прокричать: «Я твоя дочь». Та, которую ты бросила. Но я сжимаю губы и сглатываю.

– Я ошиблась, – хрипло произношу и вешаю трубку.

Обессилев, я кладу голову на стол, и тоска наваливается на меня с полной силой.

Она же моя мать. Единственная, кого я по-настоящему любила. Поднимаюсь со стула, беру сумку и достаю мобильный телефон. На этот раз я набираю номер Дороти.

– Ты не занята? – спрашиваю я.

– Я всегда свободна для моей девочки. Что случилось, милая?

– Как ты думаешь, отец говорил правду о письмах – или письме – от мамы? Ты веришь в это, Дороти?

Сжимаю телефон и напряженно жду ответа, от которого будет зависеть очень многое.

– Милая, – ласково отвечает Дороти, – это был один из тех немногих моментов, когда я ему поверила.

Глава 9

В десять часов я приезжаю в аэропорт О’Хара. Вместо того чтобы поменять билет и вылететь домой раньше, я покупаю новый до города Гранд-Рапидс, штат Мичиган.