Стивен Фрай - Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения
– Ну, если честно, у нас во дворце случилась смерть.
– Оставлю тебя тогда. Лучше приду в другой раз.
– Нет-нет. Прошу тебя, побудь. Я настаиваю.
Геракл все равно сомневался. У хозяев есть обязанности – есть они и у гостей.
– Кто умер? Не кто-то из близких?
Адмет не желал обременять друга своими горестями.
– Не кровный родственник, клянусь… – Говоря строго, не соврал. – Женщина тут одна из домочадцев.
– Что ж, в таком случае… – Геракл вошел в главный зал. Взгляд его пал на стол, накрытый к поминкам. – Я всегда говорил, что у тебя подают лучшие вина и пироги, – проговорил он, щедро набирая себе и того и другого.
– Это очень любезно с твоей стороны, – отозвался Адмет. – Оставлю тебя на минутку, но, прошу, чувствуй себя совершенно как дома.
Геракл накинулся на еду. Допил все вино, какое нашлось на столе, и крикнул, чтоб несли еще. Явился дворецкий, ликом угрюм. Слуга старой закалки. Даже рискуя навлечь на себя знаменитый гнев сильнейшего человека на свете, он от своих обязанностей уклоняться не собирался.
– Стыд растерял совсем? – прошипел он. – Как можно эдак есть и пить, когда весь дом в глубоком трауре?
– Да будь я неладен, чего бы и нет? Кто помер-то? Какая-то там служанка.
– Боги, вы только послушайте его! Нашу дражайшую царицу у нас забрали, а ты смеешь называть ее «какой-то там служанкой»?
– Алкестиду? Но Адмет сказал мне…
– Его величество и посейчас в саду, душу свою благородную выплакивает напрочь.
– Ох, ну и дурак же я!
Тут с Гераклом случился припадок самоедства и самоуничижения, как это бывало с ним время от времени. Колотил себя в грудь и называл бесчувственнейшим фигляром на белом свете, недостойным гостить в чьем бы то ни было доме, ослом, паяцем, олухом и грубейшим из невоспитаннейших. Затем взял себя в руки и осознал, чтó нужно сделать. «Отправлюсь в загробный мир, – сказал он себе, – и сражу любого, кто попытается помешать мне привести Алкестиду назад. Клянусь, сражу».
К счастью, подобные радикальные меры не потребовались. Прежде чем отправиться в загробное царство, Геракл пошел поклониться свеженькой усыпальнице Алкестиды. Там он наткнулся на ТАНАТОСА, бога смерти, – тот как раз забирал Алкестидину душу.
– Руки прочь! – возопил Геракл.
– Не твое это дело, – проговорил Танатос. – Повелеваю тебе…
Геракл с ревом бросился на него, прижал беспомощного Танатоса к земле и замолотил по нему кулаками.
Чуть погодя Адмет унял в саду свои рыдания и вернулся во дворец.
– А где Геракл? – спросил он.
– Ой, этот… – буркнул дворецкий. – Как только узнал, что это царица скончалась, сразу ушел. Скатертью дорожка, скажу я.
Тут в зал ворвался Геракл.
– Я вернулся! – объявил он, хлопая Адмета по плечу. – И друга с собой привел. – Повернувшись к двери, Адмет крикнул: – Заходи.
В зал вошла Алкестида и, застенчиво улыбаясь, замерла перед оторопевшим мужем.
– Я саму Смерть положил на лопатки, чтоб вернуть ее тебе, – сказал Геракл, – уж будь любезен, на этот раз не отпускай ее.
Адмет, казалось, не слушал его. Он не сводил взгляда с жены.
– Да. Ну ладно. Короче, я пошел. Есть дела во Фракии. Лошадок добыть кое-каких.
Отправляя Геракла за четырьмя кобылицами Диомеда, Эврисфей не снизошел поделиться никакими подробностями. Нам, однако, известны имена тех кобылиц. ПОДАРГ, «быстроногая», КСАНФ, «золотистая»[55], ЛАМПОН, «сияющая», и ДИНОС, «ужасная»[56]. Что еще важнее, Геракл не подозревал, что из-за гнусной привычки царя кормить кобылиц человечьим мясом они сделались неукротимо буйными, и держали их в железных кандалах и в бронзовых стойлах – до того опасны они были для любого, кто к ним приближался[57].
Во Фракию ко дворцу Диомеда Геракл прибыл со своим другом и возлюбленным АБДЕРОМ, сыном Гермеса[58]. Оставив Абдера стеречь лошадей, Геракл отправился на переговоры с царем.
Любопытство взяло верх, и юноша подобрался к лошадям слишком близко. Одна из них вцепилась ему в руку зубами и втащила в стойла. В считаные минуты его порвали на части и сожрали.
Геракл похоронил изуродованные останки и основал вокруг гробницы город, который назвал Абдерой – в честь погибшего возлюбленного[59]. Затем сокрушенный и обезумевший герой обратил всю силу своей ярости на Диомеда – порубил его стражу, схватил царя и швырнул его на съедение его же лошадям. Неаппетитный вкус хозяина отбил у кобылиц всякую склонность к человеческой плоти, и Гераклу легко удалось запрячь их в колесницу и пригнать в Микены. Эврисфей, уже наверняка привыкший разочарованно наблюдать, как Геракл возвращается целый и невредимый, поднес кобылиц Гере и дальше разводил эту породу. Позднее греки стали считать, что знаменитый конь Александра Македонского по кличке Буцефал произошел от тех лошадей.
9. Пояс Ипполиты
– Далеко на востоке, на берегах Фермодонта, живет народ амазонок! – воскликнула АДМЕТА с возбужденным придыханием.
Геракл поклонился. Эврисфей «подарил» своей дочке подвиг Геракла на совершеннолетие.
– Прикажи ему что пожелаешь, солнышко, – сказал ей Эврисфей. – Чем труднее и опаснее задачка, тем лучше. Гераклу пока было чересчур просто.
Адмета сразу решила, чтó потребует с героя. Как и многие юные гречанки, она преклонялась перед ватагой сильных, независимых и люто непримиримых женщин и давно мечтала стать амазонкой.
– Дочери Ареса и нимфы ГАРМОНИИ, – сказала она Гераклу, – амазонки посвящают себя сражениям и друг другу.
– Слыхал, да, – отозвался Геракл.
– Их царица… – Адмета взбудораженно вспыхнула, – ИППОЛИТА. Ипполита храбрая, Ипполита-красавица, Ипполита свирепая. Ни один мужчина не способен ее подчинить себе.
– И такое слыхал.
– На ней пояс, чудеснейший, в драгоценностях, подаренный ей отцом Аресом. Хочу его.
– Что, прости?
– Ты принесешь мне пояс Ипполиты.
– А если она предпочтет с ним не расставаться?
– Не морочь моей дочери голову, Геракл. Слушайся ее.
Вот так Гераклу пришлось плыть на восток, к землям амазонок. Слава этих гордых женщин-воительниц гремела по всему Древнему миру[60]. Воюя верхом – они были первыми на свете, кто этому научился, – амазонки побеждали любые племена, с какими сходились в бою. Завоевав или усмирив тот или иной народ, они забирали с собой тех мужчин, от кого, по мнению амазонок, получатся лучшие дочери, и совокуплялись с ними. Выполнивших свою задачу мужчин убивали, как это бывает с самцами многих видов пауков, богомолов и рыб. Амазонки умерщвляли всех младенцев-мальчиков и растили только девочек, и те потом вливались в племя. Если кто-то обвинял амазонок в жестокости, они указывали на то, сколько новорожденных девочек по всему «цивилизованному» миру было оставлено в горах умирать[61] и скольких женщин используют как скотину для воспроизводства, и никакой другой цели в их жизни не допускается – только служить, ублажать и подчиняться.
Геракл вовсе не склонен был недооценивать масштабы поставленной задачи. Но когда его судно достигло Понта, что на южном берегу Черного моря, изумленного Геракла радушно встретило целое посольство во главе с самой царицей Ипполитой. Амазонки и их царица были не единственными героическими воителями с репутацией во всем Древнем мире. Восемь с лишним лет Геракл, не жалуясь, достигал невозможного, и вести о его силе, отваге и стойкости во всех этих сложных и несправедливых условиях разнеслись повсюду. Геракл избавил мир от многих угроз и ужасов. Против чар и чудовищ он выстаивал доблестно и величественно. Чтобы не восхищаться им, надо быть неблагодарным или завистливым. Преклонение амазонок перед отвагой, достоинством и силой превзошло их инстинктивные неприязнь и недоверие к мужчинам, и Геракла и его спутников они встречали тепло и почтительно.
Геракла и его команду одарили цветочными гирляндами и устроили им пир на берегу Фермодонта[62].
Геракла Ипполита заворожила. Были в ней стать, остроумие и прирожденная властность, каких в мире мало. Голос Ипполита не повышала никогда – казалось, она словно бы ожидает внимания к себе и восхищения, и все же Геракл обнаружил, что занят исключительно ею, и чувствовал, что ни к одной женщине и тем более к мужчине из всех, с кем был знаком, он ничего, более похожего на преклонение, не питал.
Геракл Ипполите, похоже, нравился не меньше. Может, и возник след улыбки у нее на лице, когда Ипполита увидела, что ее пальцы и близко не смыкаются в обхвате мышц у него на предплечье, но та улыбка была не насмешливая, а весело изумленная: водятся же на белом свете такие экземпляры!
– Вот что подойдет, – проговорила она, расстегивая пояс.
И действительно, ее талия и бицепс Геракла оказались одного размера. Застегивая замочек, Ипполита объявила, что Гераклу так очень к лицу.
– Эта ужасная голова льва, эта шкура, эта уродливая дубина… несомненно, это все полезно, чтобы пугать балбесов и трусов, но мужчине следует без страха являть себя в блеске.
