Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт
– Я в этом не сомневаюсь, моя драгоценная сестренка. Эти дети и в самом деле нуждаются в ангеле, который поведет их к лучшему будущему. А теперь спи. Спокойной тебе ночи. Я вернусь сейчас в свою комнату. Фокси там, наверное, уже затосковал от одиночества. Луи следовало бы взять его с собой на берег Перибонки.
– Фокси скоро снова увидит своего хозяина. И тебе спокойной ночи. Не переживай, призраки гораздо менее опасны, чем некоторые из ныне живущих.
Пятница, 8 сентября 1950 года, Большой рай
Тошан поднимался вместе с солнцем, горя желанием снова приняться за работу. В это утро он намеревался осмотреть дом вдоль и поперек, чтобы понять, что еще в нем необходимо сделать. Людвиг старался ему во всем помогать. Благодаря их усилиям, а также усилиям их помощников, в число которых входили трое уже почти взрослых отпрысков Тошана и друзья Мукки, Большой рай возвращал себе свое скромное великолепие (именно так выразилась Мари-Нутта, сделавшая немало общих фотографий всех тех, кто здесь трудился, собирая их для этого на ступеньках крыльца). Хозяин дома первым делом привел в порядок ту комнату, которую он занимал вдвоем с Эрмин. Пьер Тибо и его приспешники не успели сжечь стоявшую в этой комнате кровать, но сильно повредили ее ударами топора. Поэтому Тошан спал теперь на новой кровати, которую он смастерил из неотесанных еловых стволов и из сосновых досок, еще пахнущих смолой.
«Ну хорошо, если мне покажется, что все уже в порядке, я сяду в воскресенье на пароход и привезу сюда свою милую женушку на грузовике», – мысленно сказал сам себе красивый метис, приготовляя кофе.
Он бросил по привычке взгляд в окно, из которого открывался вид на поляну. На этой поляне стояли три оранжевые полотняные палатки треугольной формы. В них расположились Мукки, два его друга – Реаль и Жоашим – и Людвиг.
«Все еще спят, – пробормотал Тошан. – Пойду разбужу девушек. Мари-Нутта повторяет каждый вечер, что ей хочется сфотографировать утреннюю зарю, а саму из постели утром не вытащишь».
Он постучал в дверь одной из комнат и позвал:
– Лоранс, Нутта, вставайте! Восход на реке великолепный.
– Сейчас идем, папа! Нужно вскипятить воду для чая.
– Хорошо, – ответил Тошан, даже и не подозревая, что одна кровать в этой комнате уже пуста.
Мари-Нутта бесшумно встала и открыла окно, выходившее на задворки.
«Черт побери, что она там делает?» – тихо пробормотала она.
Раздавшийся через пару секунд тихий свист развеял ее страхи. Лоранс бежала к ней в ночной рубашке, и ее длинные – ниже плеч – светло-каштановые волосы развевались на ветру. Подбежав к дому, она проворно забралась в комнату через открытое окно.
– Ты совсем уже чокнулась, – прошептала Мари-Нутта. – Если папа заметит, что ты ходила к Реалю в его палатку, произойдет буря века.
– Мы не делаем ничего предосудительного, я тебе это говорила уже несколько раз. Я пожелала ему доброго утра, и мы поцеловались – только и всего. Я ходила к нему всего лишь три раза, причем благодаря Мукки, который взял Жоашима к себе в палатку. Кроме того, Реаль завтра возвращается в поселок Перибонка. Так что я пользуюсь тем, что он все еще здесь.
– В таком случае веди себя благоразумно, если вы с ним пойдете вдвоем на прогулку сегодня вечером, как вы это уже делали, – сказала Мари-Нутта обеспокоенным тоном. – Душераздирающее прощание двух влюбленных может перерасти в нечто совсем иное. А Людвиг вас не видел и не слышал? Мукки и Жоашим хотя и обо всем знают, но ничего никому не расскажут, а вот он… Он вполне может проболтаться папе.
– Нет, он еще, должно быть, спит.
Лоранс вся просто сияла. Впрочем, ее прежнее страстное увлечение Овидом ее кое-чему научило. Реаль ей нравился, но она не была влюблена в него до такой степени, чтобы потерять голову. Этот семнадцатилетний парень тешил ее комплиментами и поцелуями, не заходя при этом слишком далеко. Он уже шептал ей на ухо что-то о помолвке. Она в шутливой форме пообещала ему подумать об этом в следующем году.
– Одевайся, нам уже пора идти работать, юная бесстыдница, – пробурчала Мари-Нутта. – Тебя из нас двоих считали более благоразумной, но это не более чем иллюзия. Ты просто хорошо умеешь скрытничать.
– А тебе следовало бы сменить Акали в монастыре. Жоашим строит тебе глазки, но ты его игнорируешь.
– Он меня не интересует, – отрезала Мари-Нутта, натягивая на себя штаны и кофту.
В большой комнате, в которой девушки обычно готовили еду и которая служила также гостиной и столовой, хлопотал по хозяйству Тошан. В эту комнату зашел и Людвиг. Немец уже успел искупаться в реке: его волосы были мокрыми, а лицо – посвежевшим. Он сел за стол, на котором стояли кофейник, глиняное блюдо с ломтиками хлеба, горшочек с черничным вареньем и миска со сливочным маслом.
– Ты успеваешь обо всем позаботиться, Тошан. Ну прямо настоящая курица-наседка! – констатировал Людвиг. – Большое спасибо, я проголодался.
– Я – курица-наседка? Может, мне обидеться? А кто же тогда петух? Мукки или ты?
Людвиг расхохотался, а затем впился своими красивыми зубами в первый бутерброд.
– Я рад слышать, что ты смеешься, – признался метис. – И я благодарю тебя за то, что ты сюда приехал. Ты тут неплохо поработал.
– К концу ноября у тебя уже будет мебель. Не шикарная, но зато прочная и практичная. Я боялся, что из-за моих воспоминаний о тех временах, когда я жил в Большом раю с Шарлоттой, я буду чувствовать себя здесь очень несчастным. Однако я чувствую себя хорошо.
– Если бы здесь была Киона, она сказала бы, что круг из белых камней, выложенный нашей матерью Талой, оберегает нас от бед и опасностей, потому что отпугивает злых духов. А вот Тибо он, к сожалению, отпугнуть не смог.
– Без этого круга, возможно, все закончилось бы еще хуже, – сказал Людвиг, слегка напрягшись при упоминании имени Кионы.
Это имя прозвучало в его ушах, как радостный перезвон колоколов, от которого биение его сердца ускорилось. В комнату вошли Лоранс и Мари-Нутта. Волосы у них обеих были завязаны на затылке в хвост, и одежда у них была почти одинаковой. Их сходство друг с другом бросалось в глаза еще больше, чем обычно.
– Доброе утро! – звонко сказала Лоранс.
Она села за стол рядом с Людвигом. Тот покосился на нее с насмешливым видом. Тошан стал дразнить Мари-Нутту:
– А что это ты сюда пришла? У тебя нет времени на то, чтобы распивать здесь чаи! Беги на реку, сейчас как раз идеальное время для фотографирования.
– Папа, я хочу есть. Я схожу на реку завтра утром. А ты когда поедешь за мамой и за грузовиком?
– В воскресенье. А вернемся мы во вторник.
– Нужно, чтобы вы отдали мои фотопленки на проявку в Робервале и чтобы вы купили мне новые фотопленки. И если бы ты привез мне арахисового масла, я была бы счастлива. Я попробовала его у Бадетты, и оно мне очень понравилось.
– Составь мне список, моя дорогая. Знаешь, есть кое-что такое, что я рассчитываю прихватить с собой, когда буду возвращаться сюда, но тебе это в список вносить не надо.
– И что же это? – спросила Лоранс.
– Щенки, которых Мин зарезервировала у отца Реаля. Этот славный человек нам их любезно подарил. Мы вообще-то должны были забрать их раньше, но…
Это «но» относилось к произошедшей недавно трагедии, а именно к безвременной кончине Шарлотты. Воцарилось молчание, которое прервал Людвиг.
– Мне хотелось бы поскорее увидеть этих щенков, – сказал он. – Загон для них отремонтирован, а конуры – вычищены.
– Тут все уже в безупречном виде, – закивала Мари-Нутта. – В окнах нет ни одного разбитого стекла, полы почти везде покрашены заново. Сегодня мы вдвоем с Лоранс займемся комнатой малышей. Мама дала нам на этот счет указания. Нужно перекрасить полы в этой комнате в светло-желтый цвет.
Тошан в знак согласия кивнул, сердито сжав при этом челюсти: перед его мысленным взором снова предстали следы мочи и экскрементов, которыми были загажены стены и пол. А еще – нецензурные надписи углем на стенах.
