Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт
Акали тут же пообещала ей присмотреть за Аделью и Констаном, поскольку Эрмин поднялась на второй этаж, чтобы привести себя в порядок и одеться.
«Весь мой клан собрался в Робервале!» – подумала Киона, наслаждаясь своей прогулкой, в которой компанию ей составлял лишь фокстерьер.
Она забавлялась тем, что придумывала для каждого его роль – так, как будто они собирались жить вместе в глубине леса. «Тошан и Мукки были бы охотниками, Одина – старейшиной и знахаркой, Эрмин, конечно же, пела бы для всех, а папа… Хм, а какая польза могла бы быть от папы? Он разводил бы огонь и поддерживал его. Мадлен и Акали присматривали бы за детьми, а Лоранс рисовала бы красивые узоры на шкурах, из которых были бы сделаны наши вигвамы и туники. А вот чем могла бы заниматься Нутта, я не знаю… Возможно, она ловила бы лососей и собирала бы ягоды. Что касается Лоры, то она провозгласила бы себя вождем нашего племени… Остается Луи. Ага, я и его отправлю ловить рыбу, хотя и сомневаюсь, что он что-то поймает: уж больно он неловкий и нетерпеливый».
Фокстерьер начал лаять, но как-то так беззлобно, даже по-дружески. Киона, оглядевшись по сторонам, заметила, что вдалеке выходит из воды какой-то мужчина, одетый в полотняные шорты. С шорт стекала вода. Шевелюра мужчины была зачесана назад. Несмотря на то, что расстояние от Кионы до этого мужчины было довольно большим, Киона была уверена, что это не кто иной, как Людвиг. Она узнала его по фигуре и по легкой, почти женской походке. Киона увидела, как он натянул свитер и стал вытирать голову полотенцем.
«Я забыла причислить и его к нашему клану. Да и про саму себя забыла. Пустяки! Это ведь была всего лишь детская игра!» – подумала Киона.
Она подошла к Людвигу, но намного раньше к нему подбежал Фокси, взбудораженный ветром и акробатическими полетами недоступных для него чаек, в чьи крылья он с удовольствием вцепился бы зубами.
– Доброе утро! Все завтракают! – сказала она. – Адель спросила меня, куда ты подевался. Она, похоже, волнуется. Ей нужно уделять внимание, потому что она очень впечатлительная! Раз у нее уже нет матери, она еще больше, чем раньше, нуждается в отце.
Людвиг посмотрел на Киону ошеломленным взглядом и сказал в ответ странные слова:
– А еще она нуждается в Кионе, которую мать Адели попросила позаботиться о своих детях. Ты сама вчера это сказала. Почему же ты тогда пошла искать меня, вместо того чтобы остаться с Аделью?
Киона, удивившись такому заявлению Людвига, ответила резким тоном:
– Я поднялась с постели первой и уже успела выпить кофе и съесть бутерброд. Поверь мне, сегодня утром о твоих детях есть кому позаботиться.
– Не сердись, Киона, я просто немножко тебя поддразнил. Воспринимай мои слова как шутку. Я удрал сюда, потому что мне захотелось поплавать. Это очень полезно для здоровья.
Киона знала, что он говорит правду. Смущаясь из-за того, что слегка вспылила, она улыбнулась Людвигу с извиняющимся видом.
– Кроме того, хотя я не осмелилась сообщить об этом вчера вечером своим родственникам, Шарлотта попросила меня позаботиться и о тебе. Так что если кому-то следовало отправиться тебя разыскивать, так это мне, – попыталась, в свою очередь, пошутить Киона.
Людвиг присел на песок и скрутил себе папиросу. Киона осталась стоять и повернулась к огромному озеру Сен-Жан.
– Это вообще-то странно! – сказал Людвиг.
– Да, я знаю. Я сидела на пляже, а Адель и Томас забавлялись тем, что бросали гальку в озеро. И тут вдруг я услышала голос Шарлотты. Она звала меня по имени. Шарлотта предстала предо мной в зеленом платье – том самом платье, в котором мы ее похоронили. Она была очень красивой, а на лице у нее было безмятежное выражение.
Киона вкратце пересказала Людвигу свой диалог с усопшей, упомянув о том, что Шарлотта уже больше никогда не будет появляться перед ней, Кионой.
– Она вела себя так, как будто хотела побыстрее вознестись на небо и получить там небесное прощение, о котором нам ничего не известно.
– Мне было очень интересно все это узнать. Спасибо тебе. Имей в виду, что я никогда не подвергал сомнению то, что ты говоришь. Никогда. Ты – медиум, а медиумы могут общаться с мертвыми.
– А ты хоть и не медиум, но все же смог узнать жуткую правду об истинной причине этих преждевременных родов. Как у тебя это получилось? Я прочла о том, что ты знаешь правду, в твоих мыслях.
– Когда я пришел сообщить Онезиму, что его сестра мертва, он выбежал из дому. Иветта удержала меня за рукав рубашки. У нее на лице было какое-то безумное выражение. Она заикалась и дрожала. Она сказала мне, что это ее вина, потому что она посоветовала Шарлотте вытолкнуть из себя плод и объяснила, как это сделать. Она попросила меня простить ее и не выдавать никому эту тайну. Я пообещал ей никому ничего не рассказывать и ушел злой как черт. Я до сих пор еще злюсь, Киона. Я отправлюсь работать с Тошаном, потому что мне нужно уехать из этого места. Осенью я напишу своим родителям, сообщу им, что овдовел, и попрошу денег на дорогу обратно. Хочу вернуться в Германию и воспитывать своих детей у себя дома, в кругу своих кровных родственников. В Квебеке мне больше делать нечего.
Киона постаралась остаться невозмутимой, несмотря на недомогание, которое начало одолевать ее и с которым она стала изо всех сил бороться. Это недомогание заключалось в том, что ей, как частенько бывало раньше, становилось то жарко, то холодно, в ушах гудело, а к горлу подступил ком.
– Но в таком случае я не смогу сдержать свое обещание, – сказала Киона, чувствуя себя в густом тумане, в котором даже ее собственный голос казался ей доносящимся откуда-то издалека.
– У Адели и Томаса есть в Германии бабушка и дедушка, которые их обожают. Тебе не стоит обременять себя двумя детьми. Я их отец, и я сумею сделать их счастливыми.
– А ты там, в Германии, женишься во второй раз? – спросила Киона, подавив охватившее ее волнение, но так и не сумев заглянуть в будущее Людвига.
– Ты, возможно, знаешь это лучше, чем я. У тебя было видение о том, что я женюсь на красивой блондинке?
– Это не смешно. Я не знаю, что тебя ждет, но не могу смириться с мыслью о том, что ты уже больше не любил Шарлотту. Любовь ведь не проходит так быстро. Ну разве что у девушек моего возраста. Лоранс целый год думала, что безумно влюблена в одного мужчину, но затем вдруг заявила, что уже не испытывает к нему никаких чувств. Примерно то же самое происходило и с Акали, и со мной. Я искренне верила, что Делсен для меня – не кто иной, как возлюбленный из «Песни песней», очень красивого стихотворения из Библии.
– И твоя мечта разбилась, Киона. Так же, как и моя.
Людвиг с меланхоличным видом свернул свое махровое полотенце и положил его себе на плечо.
– Я очень несчастен. Я потерял жену, с которой прожил восемь лет и которая родила мне двоих детей. К сожалению, с того момента, как осознал, что она сделала, я, как я тебе уже говорил, так разгневался, что этот гнев почти заглушил мои страдания.
Киона, почувствовав сильное волнение, закрыла глаза. Между нею и Людвигом происходило что-то странное. Она замечала это и раньше, однако только сейчас, в это утро, она смогла проанализировать это уже более обстоятельно. Мысли этого человека раньше были для нее зачастую доступными, если она сама стремилась в них проникнуть. Чуть более чем за месяц ей удалось обуздать свою чрезмерно развившуюся способность читать мысли других людей. Напрягая свою волю и стараясь не контактировать с людьми физически, она умудрялась блокировать потоки таинственных флюидов. Тем не менее, если ей хотелось узнать что-то конкретное, она вполне могла проникнуть в сознание любого человека.
С Людвигом же у нее теперь было по-другому. Он, казалось, мог замкнуться в себе и закрыть ей доступ в свое сознание. «Я попыталась узнать, был ли его гнев настоящим или же он просто выставлял его напоказ только для того, чтобы получше скрыть свое отчаяние. Но я блуждала в пустоте…» Киона с усмешкой представила себе, что, став величиной с Мальчика-с-пальчик, идет по пустыне, которая – не что иное, как рассудок Людвига.
