Переход - Миллер Эндрю Д.

Они возвращаются на палубу, хотя смотреть там особо не на что. Даже лееров нет. Тим держит Мод за рукав.

– Она у нас имеет свойство падать, – поясняет он.

– Я помню, – тихо отвечает маклер. Улыбается Мод: – Уж не знаю, откуда вы, но людей там делают на совесть. Откуда вы?

У дверей конторы они обмениваются рукопожатиями, и маклер произносит все то, что губы складывают сами по себе: ну вы еще подумайте, прекрасный образчик, она того стоит, если будут вопросы – не стесняйтесь. Он знает, что больше они не явятся – уж точно не заговорят об этой старой, странной, неприкаянной лодке, – но в следующие выходные оба приходят в контору снова, и он ведет их к трапу, взбирается за ними следом.

Подруга – девушка, которая упала, а потом встала и пошла, – прихватила фонарик, ножик. В кают-компании снимает трап и рассматривает двигатель. Вскрывает пайол и заглядывает в трюмы, щупает забортные клапаны, стирает бусины влаги со стальной рамы иллюминатора, выходит на палубу и садится на корточки над треснувшим рымом, трясет поручень, и лицо ее не выдает ничегошеньки. Ее парень сидит в кокпите. Временами ее окликает, но в основном не дергает – пусть исследует. Дружелюбный парень, обаятельный любитель подпирать стены, обаятельный бездельник. Решение, надо полагать, будет за девушкой. Ему – маклеру, продавцу – шансы лодки никак не повысить. Либо лодка продастся сама, либо не продастся вовсе. Он закуривает сигариллу «кафе-крем», болтает с парнем о верфи «Кэмпер и Николсонз» в Госпорте, об истории класса, а когда тема исчерпывается – о музыке. На правой руке ногти у парня покрыты лаком – длинные ногти для щипковых струнных.

– Ну-ка давайте начистоту, – говорит маклер. – Кто лучше – Джимми Пейдж или Джими Хендрикс?

Девушка опять ушла вниз, ее тень тянется к парусному чехлу. Парень хохочет.

– Да вы смеетесь надо мной, – говорит он. – Это же шутка, да?

В следующий четверг в девять тридцать вечера они звонят маклеру домой. Он разогревает себе ужин; успел уговорить полбутылки аргентинского красного. Им очень неловко звонить так поздно (разговаривает парень, слегка задыхаясь), но они тут час обсуждали и боятся ждать до утра. Маклера они теперь называют Крис. Он их зовет Тим и Мод.

– Четырнадцать тысяч – как вам? – спрашивает Тим.

– Четырнадцать? Хорошее начало, – отвечает маклер. – Разумное предложение.

Наутро он звонит владельцам. Лично их не знает, с человеком, который ходил на этой яхте, не знаком. Номер лондонский. К телефону подходит женщина – не сразу понимает, о чем речь, но затем:

– Ох ты ж, папина яхта. Они что, серьезно? У них есть деньги? Эти люди – они вообще какие?

На предложение она соглашается мгновенно. Предложили бы гораздо меньше, догадывается маклер, – тоже согласилась бы. Он кладет трубку, сидит, смотрит в окно на реку, на лесистые берега. Жизнь порою тесна ему, порою безбрежна. Он подравнивает на столе жестянку с сигариллами, пепельницу, зажигалку. Снова берет трубку и звонит в Бристоль.

11

Помимо прочего, Крис Тоттен отправляет их к местному инспектору. Мод звонит, и инспектор говорит:

– Я буду работать на вас. Не на продавца, не на маклера. Я все скажу как есть.

К началу мая готово освидетельствование. Зеленым шрифтом – в основном косметический ремонт; синим – то, что нужно сделать в ближайшие два года. Красным – срочное, отремонтировать немедленно. В списке срочного (на две страницы) – замена втулки Гудрича, замена креплений двигателя, топливных шлангов (согласно ISO 7840). Заклинило два забортных клапана, нет огнетушителя. Пятки у первой и второй леерной стойки по левому борту ходят ходуном. И прутковый леер на крыше надстройки по левому борту тоже.

– Ко дну не пойдет, – говорит Тим. – Тут ни слова о том, что она не на плаву.

Мод соглашается.

– Раз уж надо менять крепления двигателя, – говорит она, – можно и двигатель поменять. Поставить что-нибудь помощнее.

– И новую обивку.

– Спинакер драный.

– Может, красную?

– Красный спинакер?

– Красную обивку. Но можно и красный спинакер, если хочешь. И новые красные шторки.

– Покрасить корпус красным, – говорит она.

– Ты только вообрази, какая она будет, – говорит Тим. – Когда покрасим.

– Он даже не смотрел на такелаж, – говорит Мод.

– А про осмос он что пишет?

– «Соответствует возрасту судна».

– Тебе нравится ее имя? – спрашивает Тим.

– Что?

– Имя. «Киносура».

– Имя может быть любое, – отвечает Мод.

– Как будто, – говорит он, – у межгалактического крейсера.

Они копят деньги, подтягивают ресурсы. Почти весь свой заработок Мод откладывает, не зная, на что потратить, ничего особо не желая. У Тима, конечно, тоже есть сбережения, деньги, что болтаются на разных счетах, тысяч пятнадцать или двадцать, по последним данным (он редко открывает конверты с выписками), но это средства на душевный покой, денежная подушка, которая позволяет ему целыми днями играть на гитарах, заниматься йогой, экспериментировать на кухне, гулять по городу, мягко входить в серьезное композиторство, сочинять музыку, концерт, который он скоро начнет записывать в Merkheft. Ради «Киносуры» Тим решает зачерпнуть из денежной реки поближе к истоку. На неделе один уезжает домой, в первый день не говорит ничего, а во второй, улучив полчаса перед вечерними коктейлями, приходит в кухню к матери, берет ее прохладную ладонь и проникновенно, как мать любит, объясняет, чего ему надо. Деньги называет «фондами» или «помощью». Мать слушает, неуловимо улыбаясь. У семьи есть лошади, самолет, земля. Старая яхта – это чепуха. Мать соглашается, что обивка должна быть красной. Не макового цвета, не светло-вишневого. Кирпичного, может быть, или сафьянового. Мать считает, молодым людям необходимо дело. На слове «устремления» щеки у нее вздрагивают. Тим ее обнимает. Плита волну за волной великодушно гонит на них тепло. Тим приносит джин, синюю бутылку, питейные аксессуары.

– Будь наша воля, Тим, Мод мы бы для тебя не выбрали. И ждали, пожалуй, другого. Но любовь есть любовь. Коль скоро ты счастлив.

– Я счастлив.

– Да?

– Очень.

Она кивает и смотрит в бокал, густо окольцованным пальцем трогает льдинку.

Лично с владельцами яхты они так и не встречаются и почти ничего не узнают о человеке, который на ней ходил. Некто Джон Фантэм. Был юристом на пенсии. Тим зовет его фантомным Фантэмом и рекомендует совершить жертвоприношение, умиротворить его дух, чтобы ночами не бродил по палубе.

– Какое жертвоприношение? – спрашивает Мод.

– Нашего первенца, – отвечает Тим и смеется – такое странное, почти испуганное у нее лицо. – Я же пошутил, ну? Фантэм умер. Больше не вернется.

Мод вкладывает четыре тысячи. Остальное перекачивают со счета матери Тима на его счет, а затем на счет (в банке «Кутс» на Стрэнде) Амелии Шавел (в девичестве Фантэм). По почте приходит судовой билет с открыткой от Криса Тоттена – пожеланием многих лет счастливого плавания. Внезапно у них есть яхта. Тридцать два фута. Шлюп, океанский крейсер. С глубоким килем. Вот эта штука, которую они увидели, увидела Мод. Старая лодка. Новая лодка.

Первое время яхта – весь мир. Тим углубляется в атласы; Мод изучает двигатели – «бух», «янмар», «вольво», «форд». По выходным, вечером в пятницу или с утра в субботу, они едут на побережье и часами лазают вверх-вниз по трапу. В судовой лавке им открыли кредит. За одни выходные они тратят шестьсот с лишним фунтов на краску, нейлоновые и полиэстерные канаты, болты и лак. Не без помощи Роберта Карри и его холщовой сумки меняют втулку Гудрича. Кое-какие задачи перепоручены рабочим верфи. На доске в кухне прикноплены счета – пухлую пачку листает ветер.

– Умрем в бедности, – говорит Тим, – зато в море.