Харуки Мураками - Мой любимый sputnik
– Мне казалось, что я на краю света, сижу себе тихо и спокойно, и никто меня не видит. Будто здесь существуем только мы – я и Сумирэ. И можно ни о чем другом не думать. Я поняла, что не хочу уезжать отсюда. Никуда. Хочу, чтобы так продолжалось всегда. Но, конечно, так не бывает – это я хорошо понимала. Жизнь здесь – лишь мимолетная фантазия, рано или поздно реальность снова вцепится в нас, и мы должны будем вернуться в свой прежний мир. Ведь так? Пока же этого не произошло, я решила, по крайней мере, не забивать себе голову всякими мыслями, а просто наслаждаться каждым днем жизни – вволю, сколько душе угодно. И я на самом деле получала здесь от жизни такое настоящее, такое истинное удовольствие… Конечно, в последние четыре дня все изменилось.
На четвертый день такой жизни на острове Мюу с Сумирэ утром, как всегда, сходили на пляж, выкупались голышом в море, потом вернулись домой и снова ушли – в порт. Там в кафе их узнал и очень сердечно приветствовал один официант (еще бы не узнать – Мюу всегда оставляла щедрые чаевые). Он даже выдал нечто похожее на комплимент их красоте. Сумирэ купила в киоске газету на английском, которая печаталась в Афинах. То был единственный источник информации о внешнем мире. Читать газеты входило в обязанности Сумирэ. Она следила за валютными курсами, читала вслух Мюу, на ходу переводя важные или интересные статьи.
В тот день Сумирэ в газете обнаружила и прочла заметку о семидесятилетней женщине, которую съели домашние коты. Это случилось в одном городке неподалеку от Афин. За одиннадцать лет до своей смерти эта женщина потеряла мужа, коммерсанта, а потом тихо жила одна в двухэтажном доме вместе с несколькими котами, которые и были ее единственными друзьями. Но однажды с ней случился сердечный приступ, она упала лицом вниз на кровать и испустила дух. Сколько времени прошло с момента, когда эту женщину хватил приступ, до того, как она умерла, – непонятно. Но так или иначе, душа ее, пройдя, как водится, все обязательные стадии, навеки покинула тело – свою старую обитель, своего спутника, с кем вместе шагала по жизни семьдесят лет. У женщины не было родных или знакомых, которые бы заходили к ней регулярно, поэтому тело обнаружили только через неделю. Дверь была закрыта, на окнах – решетки, и после смерти хозяйки коты не могли выйти наружу. Еды в доме не осталось. Возможно, что-то и было в холодильнике, но коты, к несчастью, не догадались его открыть. Не в силах терпеть страшный голод, коты принялись пожирать тело покойной хозяйки.
Сумирэ переводила эту заметку порциями, потихоньку отпивая кофе из маленькой чашки. Несколько мелких пчел деловито копошились в лужице клубничного джема, оставшейся на столе после предыдущего посетителя, смакуя по капельке сладкую жидкость. Мюу смотрела на море поверх солнечных очков и внимательно слушала Сумирэ.
– И что было дальше? – спросила она.
– Это все, – ответила Сумирэ, сложила таблоид и кинула на стол. – Больше – ни строчки.
– А с этими котами, с ними-то что стало?
– М-м… – Сумирэ, скривив губы, задумалась. – Газеты везде одинаковые. Никогда не пишут о том. что действительно хочешь узнать.
Пчелы, словно почувствовав что-то, вдруг сорвались все разом в небо, церемониально позудели там крылышками, разнося свое жужжание на всю окрестность, выписали в воздухе вираж и снова вернулись на стол. После чего с прежней жадностью принялись лакомиться джемом.
– Интересно, какая судьба у этих котов. – сказала Сумирэ. Она оттянула вперед ворот своей футболки, которая была ей велика, и расправила на ней складки. На Сумирэ были майка и шорты, надетые на голое тело – Мюу случайно узнала, что на острове Сумирэ ходит без нижнего белья. – Кто знает, может, их казнили: ведь эти коты познали вкус человеческого мяса, и, если бы остались и дальше разгуливать на свободе, могли бы превратиться в котов-людоедов. Или же, наоборот, им сказали: “Вы, парни, и так столько всего натерпелись”, и признали котов невиновными.
– А ты бы как поступила на месте мэра этого городка или начальника полиции?
Сумирэ ненадолго задумалась.
– Ну, например, отправила бы их куда-нибудь в трудовую колонию для принудительного возвращения на путь истинный. Чтобы сделать из них вегетарианцев.
– Неплохая идея. – Мюу рассмеялась. Потом сняла солнечные очки и повернулась к Сумирэ. – Мне это напомнило первую лекцию по католичеству, которую я услышала в средней школе. Не помню, рассказывала я тебе или нет о том, что шесть лет училась в очень строгой католической школе для девочек. Сначала, в младших классах, я ходила в обычную районную школу, а потом перешла в эту. Ну так вот, едва закончилась торжественная церемония приема новых учеников, то есть нас, как появилась некая выдающаяся монахиня, собрала всех нас в аудитории и рассказала, что представляет собой католическая мораль. Она была француженкой, но по-японски говорила совершенно свободно. Думаю, эта пожилая монахиня тогда много о чем рассказывала, но я запомнила и до сих пор не могу забыть одно место в ее лекции – о коте и необитаемом острове.
– Интересно, – сказала Сумирэ.
– “Судно потерпело крушение, и тебя выбросило на необитаемый остров. В спасательную шлюпку удалось сесть лишь тебе и еще одному коту. Вас носило по волнам в открытом море, пока, наконец, не прибило к необитаемому острову, на котором одни скалы и нет ничего, похожего на пишу. Источников с пресной водой – тоже. В лодке есть немного галет и воды: одному человеку можно кое-как протянуть дней десять”. Что-то в этом роде, примерно так она говорила.
На этом месте монахиня обвела нас всех взглядом и хорошо поставленным голосом, который было слышно в самых дальних уголках аудитории, сказала следующее: “Закройте глаза и постарайтесь представить себе такую картину. Вы вместе с котом оказались на необитаемом острове. Одинокий остров, затерянный в море, и нет никаких шансов, что за десять дней кто-нибудь придет на помощь. Когда кончится еда и вода, вы, скорее всего, умрете. Как вы поступите? Скажете, что кот страдает с вами на равных, и будете делиться с ним теми крохами еды, что у вас есть?” Монахиня замолчала и снова посмотрела на нас. Затем продолжила: “Нет. Это ошибка. И правильнее, если вы не будете делиться едой с котом. Почему? Потому что вы – благородные существа, избранные Богом, а коты – нет. Так что эти галеты вы должны съесть сами, в одиночку”, – очень серьезно сказала монахиня.
Сначала я решила, что это, должно быть, шутка. А дальше – раз! – и последует веселая ударная фраза, в которой заключена соль всего анекдота. Однако ничего подобного не прозвучало. Монолог монахини плавно перетек к таким вопросам, как достоинство личности и общечеловеческие ценности, а я так и зависла в полном недоумении на том же месте, где меня оставили, – с котом на необитаемом острове. Непонятно, что за суровая необходимость заставила ее говорить с детьми, только-только поступившими в эту школу, именно о таких вещах? Я до сих пор не могу этого понять.
Сумирэ серьезно задумалась.
– То есть получается, что в конце концов можно съесть и кота?
– Ну не знаю. До этого наша монахиня как-то не договорилась.
– Вы католичка? Мюу покачала головой.
– Нет. Просто эта школа случайно оказалась рядом с нашим домом, вот меня туда и отдали. Да, еще форма в ней была очень красивая. Я была там единственной не-японкой.
– Вам неприятно об этом вспоминать?
– О чем? Что я кореянка?
– Да.
Мюу снова покачала головой.
– Моя школа была очень либеральной. Правила жесткие, это правда, а среди монахинь попадались странные, чудаковатые личности, но сама по себе атмосфера была очень прогрессивной, и никакой дискриминации. Нет, ничего плохого я не чувствовала. У меня появилось несколько хороших подруг, да и вообще мне нравилось в школе, как-то было радостно. Конечно, всякие неприятные истории в жизни тоже случались, и не раз, но позже, когда я выросла, стала самостоятельной. Хотя, если говорить о неприятностях, то у кого их не бывает? Только у каждого – свои.
– Я слышала, в Корее едят котов. Это правда?
– Я тоже слышала. Но среди моих знакомых таких людей нет.
Полдень, и на площади было всего несколько человек. Самое жаркое время суток. Все островитяне укрылись в прохладных домах, многие погрузились в полуденный сон. Если какие-то странные личности в этот час и выползали на улицу, то, скорее всего, – иностранцы.
В центре площади стоял памятник Герою. Этот человек призывал к общенациональному восстанию в Греции, поднял народ на борьбу с турецкими войсками, оккупировавшими остров, но его схватили и приговорили к смерти. На портовой площади турки поставили хорошо заостренный кол, раздели несчастного Героя догола и посадили сверху. Кол медленно вонзился в задний проход и под тяжестью тела стал двигаться дальше, пробивая внутренности. В конце концов, острие вышло через рот. Человек умер не сразу – прошло какое-то время, пока он не отмучился окончательно. Рассказывали, что памятник стоит на том самом месте, где был кол. Наверное, в самом начале это была прекрасная бронзовая статуя, она производила сильное впечатление на людей, но морской ветер, пыль, помет чаек, да и само время сделали свое неминуемо разрушительное дело. Теперь даже черты лица Героя можно было разобрать с трудом. Жители острова не обращали никакого внимания на эту жалкую запущенную статую, да и сама она выглядела так, будто ей глубоко плевать на весь этот мир, что бы с ним ни произошло.
