Кен Кизи - Порою нестерпимо хочется...
Жми на полный газ, мистер инженер,
Поезд мчится вскачь, словно конь в карьер,
Давай валяй…
Старик дровосек посасывает свой портвейн в пыльном полумраке и с грустью смотрит вокруг. Почтальон в Нью-Хейвене пересекает ярко-зеленый газон, держа почтовую открытку в руках. Старый дом, словно крохотная блестка под раскинувшимся шатром утреннего неба, словно камушек, спрятавшийся под раковиной улитки, раскрывает свои двери, чтобы выпустить две фигуры в полном обмундировании лесорубов.
– Для инвалида он создает вокруг себя слишком много суеты, – качая головой, произносит Хэнк.
– Для инвалида? Для того чтобы превратить его в инвалида, надо как минимум отрезать ему обе ноги! – смеется Джо Бен, которого приводит в восторг стойкость и выдержка старика, проявленные за завтраком. – Нет, Генри не из тех, кого больная рука может вывести из равновесия. Ну, поранился! Ну и что из этого?!
– У тебя большое будущее в качестве комика на ТВ, – вяло откликается Хэнк. – Но знаешь, Джо-би? Я действительно не ожидал, что после его ухода у нас в деле образуется такая дыра. Проклятье, но похоже на то, что нам придется кого-нибудь искать на его место. Хотя ума не приложу кого.
– Правда? – переспрашивает Джо.
– Правда, – отвечает Хэнк.
– Так-таки и не знаешь?
Хэнк чувствует, что Джо подкалывает его, но не оборачивается и прямиком направляется к причалу.
– Я сказал Вив, чтобы она собрала всех и чтобы все были вовремя. Надо их поставить в известность. Хотя я все равно не знаю никого, кто бы еще не работал на нас.
– Не знаешь? – снова переспрашивает Джо. С самого начала Джо знал, к чему они придут, и теперь ему доставляло удовольствие подкалывать Хэнка, который все ходил вокруг да около. – Правда, тебе абсолютно никто не приходит в голову? Да, парень?
Хэнк продолжает делать вид, что не замечает насмешек.
– Наверно, придется связаться с кем-нибудь из голытьбы, – наконец роняет он, словно сюжет исчерпан. – Но все это еще надо обдумать.
– Да, конечно. Особенно учитывая, сколько потребуется времени, чтобы договориться с этим конкретным кем-то, – добавляет Джо совершенно невинным голосом и пританцовывая спешит к пристани, помахивая своей каскеткой, поблескивающей в утреннем свете.
В «Пеньке» музыкальный автомат продолжает сотрясать всю округу:
И я даю,
Слышишь, я пою.
Флойд заводит машину и пытается выбраться из Портленда. Почтальон поднимается по лестнице. Дрэгер находит мотель и, качая головой под слегка подрагивающими лампами дневного освещения, вежливо отказывается от предложения управляющего принести ему что-нибудь выпить.
– В свое время я тоже занимался лесом, – замечает управляющий, узнав, что делает Дрэгер.
– Прошу прощения, но спиртного не надо, – снова повторяет Дрэгер. – У меня завтра собрание, к которому надо подготовиться. Тысяча благодарностей. Приятно было познакомиться. Спокойной ночи.
Миновав неоновую вывеску «Телевизор, бассейн, электроодеяло бесплатно», он запускает руки в карманы и принимается в них копаться. Как и Флойд, он устал. Утром он встречался с владельцами фирмы «Лес Ваконда Пасифик» в Сакраменто и сразу оттуда пустился в путь. Он планировал провести несколько дней в Красном Утесе за переговорами с посредническим комитетом из Сьюзанвилля, а потом, если ему ничего не удастся добиться, отправиться дальше на север, взглянуть на эту забастовку в Ваконде. А тут какой-то мотельщик – бывший фермер – бывший лесоруб – желает угостить его. Боже мой!
Наконец он находит то, что искал, – маленькую записную книжку с вставленной в нее авторучкой. Он вынимает ее из внутреннего кармана пиджака и, перелистав страницы, записывает при красном неоновом освещении: «Люди всегда пытаются насильно угостить выпивкой тех, кого считают выше себя, надеясь таким образом уничтожить существующую дистанцию».
Привычка к записям появилась у него еще в годы учебы – именно благодаря этому он учился в колледже на «отлично». Он перечитывает записанное предложение и удовлетворенно улыбается. Он уже много лет собирает подобные афоризмы, надеясь со временем выпустить собственную книгу эссе. Но даже если этой мечте и не суждено осуществиться, эти крохотные перлы очень помогали ему в работе, эти уроки, которые он ежедневно брал у жизни.
И если день экзамена наступит, он будет готов…
После завтрака старый дом снова затихает. Дети еще не проснулись. Старому Генри, обессиленному, но удовлетворенному, удается преодолеть лестницу, и он снова ложится. Собаки поели и тоже уснули. Через заднюю дверь Вив выбрасывает кофейную гущу на клумбу с рододендронами, а солнце уже золотит верхушки елей на склонах холмов…
Почтальон опускает открытку в почтовый ящик. Флойд Ивенрайт наконец находит дорогу из города и теперь принимается за поиски бара. В мотеле Дрэгер сидит на постели и рассматривает шелушащуюся кожу между третьим и четвертым пальцами на правой ноге – грибок: не успел выехать из Калифорнии – и уже. Индеанка Дженни, устроившись у единственного окна своей лачуги, посасывает бурбон и нюхает табак, испытывая все больший интерес к перемещению освещаемых луной облаков. Могучими воинственными колоннами они движутся с моря. Прищурившись, она грузно наклоняется вперед, пытаясь различить в них полузабытые лица, узкие и красивые, – блистательная белоснежная армия, растянувшаяся до самых горизонтов ее памяти. «Дьявол побери, сколько их было!» – вспоминает она с тоскливой гордостью и опускает щепотку табака в стакан с теплым виски, чтобы отчетливее рассмотреть продвижение этой армады. Кто же из этих туманных бойцов был самым высоким? А самым красивым? самым необузданным? самым быстрым? Кого из них она любила больше всех? Конечно, всех, они все до единого были прекрасны, и она была готова приплатить любому из них два доллара, только бы он оказался сейчас у нее в доме… ну ради смеха. Так который же? Кто же ей нравился больше всех?
…И она снова расставляет старые-старые сети этого дурашливого состязания.
Тем временем Джонатан Бэйли Дрэгер, уютно устроившись под электроодеялом и глядя на экран бесплатного телевизора, берет с ночного столика свою записную книжку и добавляет последнюю на сегодня запись: «А женщины в таких случаях заменяют выпивку дешевой настойкой своей сексуальности».
Флойд Ивенрайт раздраженно выскакивает из машины и направляется к дверям придорожного бара на окраине Портленда – его бесит все. А старый дровосек все еще сидит в «Пеньке», прислушиваясь к беседе о тяжелых временах и неурядицах. В то время как Хэнк Сноу продолжает настаивать:
Кочегар, подбрось угля, Пусть горит вокруг земля, Это еду я.
На Востоке же не успевает почтальон бросить открытку в ящик, как раздается оглушительный взрыв, который, словно пробку, отшвыривает его обратно на середину газона.
– А-а-а-а! Что?!
Земля взлетает вверх, осыпается и снова укладывается волнами изумрудного моря. Почтальон теряет сознание – время останавливается. Потом мало-помалу издалека начинает наплывать какой-то звон, заполняя пролом, образовавшийся в его сознании. Он инстинктивно встает на четвереньки, наблюдая, как из его расквашенного носа каплями вытекает время. И до тех пор, пока рядом не раздается хруст стекла под ногами, он так и стоит, не видя ничего, за исключением крови, капающей из носа, и осколков вылетевших окон. Но вот он окончательно приходит в себя и поднимается на ноги с округлившимися от ярости глазами.
– В чем дело? Какого дьявола! – Он покачивается и на случай повторного взрыва прижимает к боку свою сумку. – Что здесь происходит? Ты! – Из оседающего дыма возникает высокий молодой человек с лицом, покрытым сажей и крупинками табака, словно оспой. Почтальон взирает, как это подгоревшее видение поворачивает голову и облизывает почерневшие губы и опаленную бородку. Лицо пришельца, сначала не выражающее ничего, кроме ошеломления, постепенно восстанавливает свое обычное выражение претенциозного высокомерия; это неестественное выражение самонадеянности и надменности еще больше подчеркивается грязью и сажей и производит впечатление карикатуры, почти маски презрения. Он фальшив до мозга костей, и может, оттого что он сам осознает это, эффект многократно усиливается. Почтальон снова пробует протестовать: – …Что это ты думаешь, ты тут вытворяешь, ты… – Но язвительность, с которой за ним наблюдает виновник происшествия, настолько выводит его из себя, что гнев уступает место полному остолбенению. Так они стоят, глядя друг на друга, еще несколько минут, пока у этой мимической маски не опускаются веки с опаленными ресницами, – словно ему хватило лицезрения гнева государственного служащего, – и он не сообщает с тем же высокомерием:
– Я думаю… я пытался покончить с собой, прошу прощения; боюсь, я выбрал не слишком удачный способ. Так что, если вы меня извините, я попытаюсь еще раз.
