Франсин Риверс - Сад Лиоты
Он ушел на кухню вслед за Энни. Смущенная Хуанита собрала своих детей, Лин Сансан последовала ее примеру, и они незаметно ушли через кухню. Лиота не сомневалась, что перед своим уходом они принесли извинения Энни.
О, Господи, моя семья, моя любимая семья. Помоги нам. Мы разъединены. Мы погублены врагом.
Сэм сидел в угрюмом молчании, только глаза у него мрачно поблескивали.
— Зачем вы всегда обижаете Энни? — Сьюзен заплакала, но не сводила глаз с Эйлиноры. — Все годы, что я ее знаю, она так старалась заслужить ваше одобрение. А вам ничем не угодишь.
— Это неправда! — воскликнула Эйлинора срывающимся голосом.
Лиота видела, как у дочери затряслись руки, как все устремили глаза на нее.
Что посеешь, то и пожнешь.
Кто громче всех проклинает, тот сам будет проклят. Вода не бежит в гору, и Эйлинора тонула.
Лиота понимала, что не может ничего изменить, но и смотреть на происходящее у нее не было сил. Она отвернулась к стене и тихонько заплакала.
Лиоте казалось, что вся боль, которую ей доводилось испытывать время от времени в течение двух последних лет, вернулась к ней в эту ночь. Она не стала звонить в маленький колокольчик, который оставила у ее кровати Энни, так как не хотела беспокоить девочку после такого ужасного Рождества. Бедняжка так старалась, чтобы все прошло замечательно, столько работала, столько молилась. Теперь ей нужно отдохнуть. Боль затихла только под утро.
Когда Энни вошла в спальню, Лиота сказала, что хочет поспать подольше. Энни с тревогой посмотрела на нее и начала задавать вопросы, но Лиота солгала, сказав, что видела чудесный сон и что все прекрасно.
Она не хотела добавлять внучке переживаний своими рассказами о том, что чувствует себя очень-очень плохо.
23
Энни заметила, как изменилось состояние бабушки за те дни, что последовали за Рождеством. Она стала беспокойной, и это беспокойство выражалось в том, что она довольно часто ворочалась в кресле, по минуте или по две не находя удобного положения. Хотя она стала несколько раздражительной сразу после инсульта, но сейчас была раздражительнее обычного. Энни стала лучше понимать бабушкину речь: или бабушка начала отчетливее произносить слова, или внучка научилась разбирать сказанное. Поначалу Энни очень забавляло, как бабушка разговаривает перед телевизором, указывая ведущему на то, что его выступление глуповато и косноязычно или что взгляды у него «идиотские». Однажды Лиота заговорила о кремации. Энни попыталась отвлечь ее от мыслей о смерти и сменила тему разговора. Но бабушка продолжала стоять на своем: «Закопай мой прах в саду, где растут луковицы. Им нужна костная мука».
Несмотря на протест Лиоты, Энни позвонила врачу.
— Я не поеду! — заупрямилась бабушка.
Она страшно сердилась, но Энни на этот раз отказалась делать вид, что все прекрасно.
— Ничего подобного, поедешь. С тобой что-то не так, бабуля. Я хочу, чтобы доктор тебя осмотрел.
— Со мной все в порядке!
— У тебя сильные боли! Я точно знаю. Ты пытаешься скрывать это от меня, но я знаю, о чем говорю.
Тогда бабушка пустила в ход все свое обаяние. Она улыбнулась и погладила Энни по руке.
— Это все мой артрит, милая. Я далеко не зеленый побег, а созревший плод, готовый к сбору урожая.
Энни не сдавалась.
— Возможно, доктор пропишет тебе какие-нибудь обезболивающие лекарства.
— Не поеду! Тебе придется силой вытаскивать меня из дома!
Тогда Энни позвонила Корбану и попросила его приехать на следующее утро. Несмотря на неистовый протест Лиоты, он поднял ее на руки и понес к машине Энни. По дороге Лиота осыпала его ругательствами, но он не обращал на них внимания и посадил ее на сиденье машины.
— Хорошо, что твоя бабушка плохо владеет правой рукой, — распрямившись, сказал Корбан. — Иначе бы у меня под глазом светился фонарь.
Услышав, как хлопнула дверь гаража, Нора почувствовала недоброе. Фред не возвращался домой так рано.
— В чем дело? Что случилось?
— Энни звонила мне в офис. Твоя мать снова в больнице.
Сердце у Норы упало. Неужели теперь так всегда и будет? Ее дочь не может с ней разговаривать? Ее дочь звонит Фреду, чтобы он передавал ей сообщения?
— Снова инсульт?
— Доктор предполагает, что это рак. Сейчас она сдает анализы.
Нора обмякла в кресле. Рак! И как ей справиться со всем этим, когда жизнь перевернулась вверх дном? У нее разболелась голова и скрутило живот. Болело не только тело, но и душа. Она так и не смогла прийти в себя после того рождественского обеда. Лучше бы она осталась дома и не подвергала себя такому сильному стрессу. Все ополчились против нее. И все потому, что после ее слов Энни расплакалась и выскочила на кухню. А потом заплакала мать.
Что же такого я сказала? Даже не помню, с чего все началось. Они смотрели на меня так, что можно было подумать, будто я собака, нагадившая посреди гостиной.
…Язык — огонь…[28]
О, Господи, что же я сказала? Когда я сильно огорчаюсь, у меня путаются мысли. Я что-то говорю, а потом не могу вспомнить, что именно.
Но разве это оправдание?
— Я думаю, нам пора ехать, Нора.
— Меньше всего мне бы хотелось снова видеть мать на больничной койке.
— Ты предпочитаешь видеть ее в гробу?
Нора подскочила:
— Как ты смеешь говорить мне такие вещи?
— Потому что Лиота может умереть.
Она посмотрела мужу в глаза:
— Что именно сказала Энни? — Ей показалось, что он недоговаривает.
— Только то, что я передал. Но я почему-то подумал о кончине.
— Моей? — Почему он так на нее смотрит? Словно может заглянуть прямо в ее душу и увидеть там то, чего она сама не понимает. Она почувствовала себя неуютно под его взглядом и отвернулась. — Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Прекрасно понимаешь. Просто не желаешь принять.
Он погладил ее по лицу тыльной стороной ладони. Его ласка всегда трогала ее до глубины души. Она страстно любила его, даже когда у них неделю или больше не было физической близости. Она восхищалась Фредом и уважала его. Она нередко удивлялась, как ей удалось встретить такого мужчину после двух неудачных замужеств. Фред был сильным, но никогда не пытался делать все по-своему, не считал, что он всегда прав. Его сила шла из глубины души.
О, Господи, я знаю, что далека от совершенства, знаю! Я убеждалась в этом каждый день моей жизни. И все стало в сто раз хуже за последние восемь месяцев, которые Энни прожила не со мной. Мне не нужно было скандалить в рождественский вечер. Я всегде хотела стать лучшей матерью, чем моя мать. Я всегда хотела поступать правильно, хотела, чтобы мои дети были лучше других. А вместо этого я оттолкнула тех, кого люблю больше всего. Двоих мужей, Майкла, Энни. Удивительно, как еще Фред не ушел от меня.
Она закрыла глаза и постаралась представить, что было бы с ней, не окажись Фред рядом в рождественский вечер: она, наверное, вскрыла бы себе вены или наглоталась таблеток. Она была оскорблена в лучших своих чувствах и вернулась домой со слезами. В который раз. Кажется, она всегда приходит заплаканной из дома матери. Ее дом следует назвать Домом Скорби. Был ли кто-нибудь в нем счастлив?
Энни счастлива там.
— Я уже не знаю, что дальше делать. — Она поднята глаза на Фреда. — Я чувствую, что меня никто не любит, кроме тебя. — Сколько времени у нее впереди? Сколько времени осталось до того момента, когда она оттолкнет и его?
— Энни любит тебя. — Он улыбнулся ей так обворожительно и нежно. — Она должна сильно любить тебя, если терпела твои издевательства восемнадцать лет.
Впервые Нора не стала протестовать против такой жестокой оценки. Она могла принять правду от Фреда, потому что его слова не ранили ее. Рядом с ним Нора чувствовала себя в безопасности, благодаря его голосу, его прикосновениям, его верности, с ним она могла раскрыться. Посмей кто-нибудь другой сказать ей, что она плохая мать, она тотчас бы ринулась в бой.
И все же нелегко услышать такое. Потрясенная, она закрыла глаза и вспомнила, каким было выражение лица Энни, перед тем как та убежала на кухню. Несмотря на всю свою злость, в тот момент Нора почувствовала, что разбила дочери сердце. Как и тогда, в День благодарения, когда она выкинула в мусорное ведро приготовленную Энни индейку. Она не хотела признаваться себе в этом, пока Сьюзен не сказала ей правду в лицо, и теперь, выслушав Фреда, Нора поняла справедливость его слов.
Все верно. Сьюзен права. Что бы Энни ни делала, я всегда хотела, чтобы она делала больше. Фред прав. Это издевательство. О, Господи, это моя мать виновата, что я стала такой.
И тут она вспомнила слезы матери.
Нет, это не ее вина. Это моя вина. О, Господи, почему я так поступаю?
