Франсин Риверс - Алая нить
Обзор книги Франсин Риверс - Алая нить
Франсин Риверс
Алая нить
Сью Хан, Фрэн Кеин и Донзелле Шлагер, моим попутчицам посвящается
Благодарность
Этот роман не был бы написан без помощи трех очень дорогих мне людей: Сью Хан, Фрэн Кейн и Донзеллы Шлагер, авантюристок по натуре, которые помогли мне осуществить мою мечту: пройти по Орегонской тропе[1]. С благословения наших мужей мы отправились в путешествие и проехали от Севастополя (штат Калифорния) до Индепенденса (штат Миссури). Оттуда мы проследовали до знаменитых порогов на реке Колумбия (штат Орегон). Вместе мы проехали более 5 тысяч миль. Мы любовались красотами и необъятными просторами нашей страны, останавливались у каждой исторической достопримечательности (и каждой стоянки для отдыха), посетили все музеи, которые смогли найти (в маленьких и больших городах), и собрали столько информации, что всей нашей жизни не хватит, чтобы с ней ознакомиться.
Спасибо, девчонки, это был один из лучших периодов моей жизни.
Когда мы сможем проехать по маршруту Льюиса и Кларка?
Также хочу поблагодарить Райана Макдональда, который поделился со мной своими знаниями в области компьютерных игр и организации выставок-показов новых достижений.
Зов
I часть
1
Сьерра Клэнтон Мадрид никак не могла унять дрожь. Желудок свело. Голова раскалывалась от сильной пульсирующей боли. С того момента как Алекс поведал ей новость, видимо, резко подскочило давление.
Такой головной боли у нее не было со времен школьного бала, который по традиции устраивался для старшеклассников. В тот день Алекс заехал за ней на видавшем виды «шевроле» буквально за три минуты до появления ее отца на подъездной аллее. Еще ни разу на ее памяти отец не приезжал домой так рано. Ей следовало догадаться, что это произойдет именно в тот день. Она до сих пор не может забыть выражение его лица, когда он увидел Алекса, длинноволосого красавца латиноамериканских кровей во взятом напрокат смокинге, стоящего на широком крыльце их семейного викторианского особняка на Мэтсен-стрит. И как назло, именно в эту минуту Алекс потянулся к ней с тем, чтобы приколоть орхидею к ее затейливому наряду. Когда Сьерра услышала, как хлопнула дверца машины отца, она едва не лишилась чувств от страха.
Именно тогда началась головная боль, которая только усилилась от вопроса, застывшего в глазах Алекса.
— В чем дело? — спросил он.
Что она могла ответить ему? Да, она говорила отцу об Алексе, просто она сказала не все.
Отец и Алекс стали пререкаться, но, к счастью, вмешалась мама и успокоила отца.
В конце концов Алекс проводил ее к машине, которую взял на вечер у своих родителей, и помог сесть. В это время отец Сьерры стоял на ступеньках крыльца, испепеляя Алекса взглядом. А тот даже не смотрел на нее, пока заводил машину и выводил «шевроле» с обочины на дорогу. Они уже проехали половину пути в Санта-Розу, прежде чем он заговорил:
— Ты что, не сказала ему, кто повезет тебя на бал, да?
— Нет, сказала.
— Ну конечно, просто забыла упомянуть кое-какие важные подробности, так, chiquita[2]?
Он никогда не называл ее так прежде, что, по всей видимости, не предвещало ничего хорошего для предстоящего вечера. Больше он не проронил ни единого слова на протяжении всего пути к дорогому ресторану в Санта-Розе. Она заказала что-то дешевое, что еще больше распалило его ярость.
— Ты думаешь, я не в состоянии оплатить что-то более существенное, чем обычный салат?
С пылающим лицом Сьерра заказала такой же, как у него, увесистый кусок ростбифа, но он не стал выглядеть счастливей.
Дальше все пошло еще хуже. К десяти Алекс вообще перестал разговаривать. Для нее же все закончилось в туалетной комнате ресторана «Вилла де Шантеклер», где она распрощалась с прекрасным обедом, которым он ее угостил.
Она была до безумия влюблена в Алехандро Луиса Мадрида. И слово «безумие» здесь ключевое. Отец предупреждал ее. Ей следовало послушаться.
А теперь она выплакала все глаза, пока ехала по шоссе Олд-Редвуд, которое соединяло Виндзор с Хилдсбургом. Сьерра была в смятении, она предпочла бы остаться в теперь уже «романтичном прошлом», нежели пребывать в пугающем неопределенностью настоящем и будущем.
Таким вот бедствием оказался тот школьный бал. В то время как большинство ее одноклассников разъехались на вечеринки и кутили до рассвета, Алекс отвез ее домой задолго до полуночи. У парадного входа в дом горел чересчур яркий свет. Вероятно, пока она отсутствовала, отец сменил лампочку в 60 ватт на другую, мощностью в 250. Даже в доме в ту ночь горели все светильники.
Словом, света было предостаточно, чтобы увидеть, как Алекс кипел от злости. Но выражение его лица таило в себе нечто более глубокое, чем просто злость. Она буквально чувствовала его страдание, скрытое за холодной отстраненностью. Сьерра тогда подумала, что он сейчас просто уйдет. К несчастью, он не намеревался уходить прежде, чем выскажется.
— Было ошибкой вообще связываться с тобой, я знал.
Его слова острой болью отозвались в сердце девушки. А он продолжал говорить:
— Я не герой шекспировской трагедии, Сьерра. Я не Ромео. И не для того я пригласил тебя, чтобы позабавиться.
Сказав это, он отвернулся и пошел прочь, он был уже у самой лестницы, когда она наконец смогла проговорить сквозь душившие ее слезы:
— Я люблю тебя, Алекс.
Он повернулся и посмотрел на нее.
— Что ты сказала?
В его глубоких темных глазах еще пылала злость — и основания на это у него, конечно, были. Она ведь не задумывалась о том, чего стоили ему все ее недомолвки. Она заботилась только о том, как избежать стычек с отцом.
Алекс стоял и ждал.
— Я… Я сказала, что люблю тебя.
— Скажи это по-испански, — потребовал он таким тоном, каким обычно отчитывал ее.
Она сглотнула, лихорадочно гадая, не раздумывает ли он, как больнее унизить ее, перед тем как навсегда исчезнуть из ее жизни.
— Те amo, Alejandro Luis Madrid. Corazon y alma[3].
Потом она разрыдалась, прерывисто, тяжело всхлипывая. Он обнял ее и на испанском языке обрушил поток своих чувств. Конечно, нельзя сказать, что она поняла все слова, но по глазам и по его прикосновениям она почувствовала, что любима.
На протяжении многих лет он еще не раз, в моменты сильных эмоциональных потрясений будет вдруг переходить на свой родной язык. Он говорил по-испански в их первую брачную ночь, и еще, когда она сказала ему, что беременна. Он плакал и что-то шептал на своем языке в те светлые утренние часы, когда Клэнтон пробивал себе дорогу в этот мир, и потом, когда родилась Каролина. И, глотая слезы, говорил по-испански в ту ночь, когда умер ее отец.
