Gradinarov - Synovya
«Не было бы сыновей Киприяна – и бояться нечего!» – не раз думал Пётр Михайлович, поглядывая на опустевшую половину дома. Выгнал он строптивого племянника Александра, а с ним ушёл и Иннокентий. Александр не стал доказывать, что половина дома завещана отцом. Забрал два сундука, иконы, диван, часы с боем, посуду и собрался на выселки в Мало-Дудинское, на постой, к Степану Петровичу Юрлову.
Уходя, Александр сказал:
– Ты ещё добавляешь грехов, выгоняя сирот из отчего дома. Даже если Бог тебе простит кое-что из грехов, то я не прощу никогда. Я найду и прямых, и косвенных убийц отца. Я знаю, куда ты отправил Акима. Я достану его, хоть на краю земли. Только встану на ноги. Это мой долг перед убиенными. Запомни это – и молись!
Мотюмяку Евфимович Хвостов погрузил сиротский скарб на нарты, увязал кладь и подошёл к Сотникову.
– Ох, Пётр, не то ты делаешь! На виду у селян выгоняешь сирот из собственной половины. Александр никогда не простит этого!
Пётр Михайлович победно улыбался:
– Ты за своими сыновьями смотри, чтобы не стали такими же зверюгами, как Сашка! А я сам разберусь, что-почём! Пусть поживут у чужих, может, научатся старших чтить.
Александр с Иннокентием уехали на выселки на юрловских собаках, обогнав олений аргиш. Остановились у нарты Хвостова, поднявшего хорей.
– Теперь, Сашок, вас будет наставлять мудрый человек Степан Петрович. А ты, Кеша, не бросай учёбу у Стратоника! Грамота нужна и в тундре! – сказал Мотюмяку Евфимович. – Торг вести станете, оленями всегда помогу! У Петра Михайловича своё стадо саночных оленей. Я ему без нужды. А Киприян Михайлович, видно, и не думал, и не гадал, что вы останетесь сиротами и без крова над головой. Не отчаивайтесь! Я сам сирота. Добрый человек приютил, грамоте обучил и на жизнь наставил.
– Спасибо, дядя Митя, за совет! Торг начнём, кортом у вас брать будем. А Иннокентия до совершеннолетия я не оставлю. Послужит у меня приказчиком, а потом своё дело откроет. Только я не намерен жить с ним под одной крышей, как отец с дядей Петей. Иннокентий на крыло станет, получит свою долю. А далее, как Бог на душу положит. Я – в Потаповское, а он, может, в Ананьево. Я буду торговать в Карасинской и в Хантайской управах, а он возьмёт Верхне-Имбатск и часть нашего низовья.
– Молодец, Саша, да ты всё продумал, как отец наставлял, – обрадовался Хвостов.
– Может, и не совсем, как отец, но учёл и его советы. Но это впереди. А сейчас надежда только на Степана Петровича Юрлова.
*
Мария Николаевна по-прежнему жила в Старой Дудинке. Десятки писем отправляла она Енисейскому губернатору, Иркутскому генерал-губернатору, министру внутренних дел России с просьбой о сокращении срока ссылки Збигневу и Сигизмунду. Иногда приходили удручающие ответы о «невозможности удовлетворения ваших ходатайств». Тянулись годы, двадцатипятилетний срок ссылки становился короче. Но никакая власть не шла на его уменьшение. И тогда она, посоветовавшись со Збигневом и Сигизмундом, поехала в Санкт-Петербург. По приезде в столицу пошла в Академию наук к Фёдору Богдановичу Шмидту. Он стал академиком, немного пополнел, но оставался по-прежнему подвижным и любопытным.
– Помню, помню низовье! Как там Дудинское, наверное, строится? А как мои друзья Сотниковы? Как Екатерина Даниловна, их сынок, кажется, Сашок? – задавал он Марии Николаевне массу вопросов. – Я сейчас чаю закажу.
Он нажал у стола кнопку звонка. Мигом явился лаборант.
– Чайку пару стаканчиков и два бутерброда! И чтобы меня не тревожили.
Молодой человек понятливо кивнул и молча вышел. Академик ходил вокруг стола:
– О! Сколько лет прошло? Пожалуй, пятнадцать! А кажется, всё было только вчера. Эх, время, время! Неудержимо летит.
Мария Николаевна рассказала, что произошло в низовье за эти годы: и о плавке меди, и о гибели Киприяна Михайловича с женой, и о своём замужестве.
У Фёдора Богдановича угас блеск радости в глазах:
– Рано ушли Сотниковы! Жаль, добрые были люди и надёжные в жизни. И всё-же я горд, что он своими руками добыл руду и выплавил медь. В своих академических записках я упомянул о медном и угольном месторождениях, о вашей первой черновой меди, об инициативном и энергичном Киприяне Михайловиче Сотникове. Царствие ему небесное! Хотя я и не верю в это. Я верю в разум человека. Разумный человек и есть мой Бог!
Они пили чай и вели разговоры о мамонтах, о выживании самоедов на Таймыре, о проходе парохода по Ледовому морю в устье Енисея.
– Вы, Фёдор Богданович, так хорошо информированы о наших делах, что, впору, мне вас слушать, а не вам меня! – поражалась Мария Николаевна.
– Читаем! Читаем газеты, специальные справки, отчёты. Но это бумага. Она не всегда честна. А послушать живого человека гораздо интереснее, чем читать мёртвые иероглифы, – оживился академик. – Завтра я вам покажу город. Но его лучше видеть летом, чем зимою. Зима у нас сырая. У вас она достойнее нашей. Я хоть и застал лишь апрель, но мне хватило, чтобы ощутить настоящую зиму. Но город я вам покажу. В нём есть своя зимняя прелесть. Вы где устроились?
– В гостинице, на Невском! Сняла удобный номер с окном прямо на проспект.
– Сейчас возьмём извозчика, заберём ваши вещи и поедем ко мне домой! Я живу недалеко от Исаакиевского собора. Здесь всё рядом: и Зимний, и памятник Петру, и Нева, и Петропавловка через реку. Вы так и не сказали, каким ветром вас сюда занесло.
– Я прибыла по очень важному делу. Я вышла замуж за политссыльного поляка. Он больше пятнадцати лет находится в Дудинском. Ему и его товарищу каторгу заменили двадцатипятилетней ссылкой за участие в Польском восстании. Столько направила прошений и ходатайств во все инстанции! Но ничего положительного не добилась. Вот решила приехать сама. По пути встретилась с Михаилом Фомичем Кривошапкиным и взяла у него поручительство за этих двух поляков. Он доктор наук. Вы академик. Пришла и у вас просить бумагу. Остальные справки у меня есть.
– Вы – мужественная женщина! Вы заслуживаете не только большого уважения, но и содействия в вашей благородной миссии. Я подготовлю моё поручительство и договорюсь о вашей аудиенции с министром внутренних дел, – заверил академик.
На завтра он взял извозчика. И они с Марией Николаевной посмотрели Исаакий, Зимний дворец, Мариинский театр, Аничков мост, памятник Петру, Гостиный двор, Таврический дворец и Адмиралтейство. Фёдор Богданович коротко рассказывал об истории каждого сооружения, об архитектурных стилях и их эпохах.
– Я сегодня столько узнала интересного о Санкт-Петербурге, сколько не смогла узнать за прошедшую жизнь! – восхищалась она. – Спасибо вам, Фёдор Богданович, за внимание ко мне. Я не знаю, сведёт ли судьба ещё раз с этим городом. Но я навсегда запомню эти памятники старины и вас, Фёдор Богданович!
– Да полно-те, полно-те, Мария Николаевна! Чтобы увидеть и немного понять нашу столицу, здесь надо побыть зимой и летом. Побродить не спеша по проспектам и паркам, посетить Петродворец, вдохнуть прохладу его фонтанов, полюбоваться разночинной одеждой петербуржцев и прокатиться на карете по мостовой, слушая мерный стук копыт, – мечтательно сказал академик. – Я сам, увы, не имею такой возможности везде побывать и всё увидеть. Служба требует полной отдачи, если не хочешь отстать от других. Да не могу я и время попусту тратить. Из всего стараюсь извлечь пользу. И с сегодняшней прогулки с вами. Завтра я обменяюсь записками с канцелярией министра внутренних дел и получу ответ о времени вашей встречи. – сказал Фёдор Богданович.
Вечером огорчённый Шмидт вернулся домой. Дёрнул колокольчик. Прислуга открыла дверь.
– Что случилось, Фёдор Богданович?
– Не любопытничай, Анисья! Всё в порядке!
– А почему вы так нервно дёргали в колокольчик? – допытывалась экономка.
– Это я с досады! Немного нарушились мои планы на завтра. Ты лучше скажи, чем занимается гостья? Не заскучала?
– Ждёт вас с нетерпением! Ждёт новостей по её делу! Мойте руки и садитесь с Марией Николаевной за стол! Ваша жена прислала письмо из Кисловодска, возьмите! – протянула она конверт.
– Спасибо, Анисья! А я уже соскучился по ней, хоть бери отпуск да поезжай на воды! Читать буду после ужина, а сейчас зови сюда северянку.
Сели ужинать. Марии Николаевне не терпелось знать, когда встреча с министром. А Фёдор Богданович решил дать ответ после ужина, чтобы не расстраивать ей аппетит. Но гостья – женщина, тонко чувствующая, спросила:
– Фёдор Богданович, у вас исчезла уверенность, которой вы вчера щеголяли передо мной?
Академик перестал жевать, задумался:
– Вы правы, Мария Николаевна! Я сегодня потерял уверенность. Завтра у вас встреча состоится. Но с товарищем министра. Сам министр уезжает на две недели в Ревель. Этим я и огорчён, принёс вам неприятную весть.
