Михаил Поляков - Нам бы день продержаться. Дилогия
Пока я пылил пешком к заставе от линии моих инженерных заграждений, ко мне начал выдвигаться рысью дневальный по конюшне на оседланной лошади. Второю лошадь он тянул за собой в поводу – тоже оседланную. Мне эта забота обо мне не понравилась сразу. И я не ошибся.
– Товарищ лейтенант! – Голос Архипова звенел возбуждением, а не заботой обо мне. – Вас майор, раненный, к себе просит, срочно просит, не дает Чернышу промедол или чо там колоть.
– Кто тебе сказал, что он майор? – устало спрашиваю я Архипова и пытаюсь ловко вскочить в седло. Ловко не получается. Пробую еще раз. Вставляю левую ногу в стремя, натягиваю немного поводья, берусь за луку седла этой же рукой, приседаю и толкаюсь от земли правой ногой. Вместо того чтоб лихо влететь в седло, я неуклюже валюсь на него. Конь дергается. Гашу недовольство лошади моим весом на ее спине, поводьями и нащупываю второе стремя правой ногой.
– Так он и сказал санинструктору. – Вот, мне и допрашивать никого не надо. Мы разгоняем лоша-дей до рыси и переходим в галоп на спуске, лошади выносят нас скачками прямо к зданию заставы.
– Что ж там ему такое санинструктор сделал, что он так разволновался? А? – перебираю варианты я, но мне не до смеха. Похоже, что майор будет права качать и задачи ставить. А у меня пока одна задача – выжить в этой кутерьме вводных и переменных условий, от которых, как на занятии, не отмахнешься. Потому как они настоящие, а не учебные.
Я спешиваюсь и передаю повод своего коня дневальному. Над заставой устремила в небо свои наконечники двадцатипятиметровая антенна. Раньше она лежала на том, что осталось у нас от крыши основного здания сверху.
– Эх, крышу бы нам новую, – нахожу себе новую проблему я. Из окна возле двери высовывается связист Бойко, который Владимир. Рожа его накрыта сверху каской. Он должен светиться от счастья, что поставили антенну, но лицо маленького Вовчика серьезное.
– Товарищ лейтенант, стрельба на левом! – коротко бросает он мне очередное изменение в окружающей обстановке.
– Тревожную группу «В ружье!» с групповым оружием! На «ГАЗ-66», – зло парирую я очередной вызов судьбы. – Заслон «В ружье!» и два боекомплекта. Строиться у заставы перед крыльцом. Я – в санчасти. – Это значит, что Боря, как мой заместитель, всех соберет, построит и проверит, а потом доложит мне в санчасти, если я там надолго задержусь. А задержаться мне там приходится надолго.
Майор, или кто он там, лежит на кровати. Рядом две тумбочки и стол. Кровать в углу кубрика. Потолок подпирают стропила, взятые с обвалившейся летней конюшни. Навстречу мне поднимается с табурета санинструктор. Лежащий майор перевязан. Бинты на животе слева и на этом же плече пропитаны кровью. До пояса он укрыт одеялом, под которое поддета чистая простыня. Барские условия. Мы уж три недели так не спали.
– Товарищ лейтенант, – боже, как мне надоело это звание, еще год, и буду старшим. Черныш докладывает свободным текстом: – Жар у него, пулю я вынул, вторая навылет, которая в бок. – Я с удивлением поднимаю брови. – Я техникум с отличием закончил. Хирургу на практике ассистировал, – поясняет коротко Черныш. Блин, у меня тут кладезь талантов. Водитель стреляет из РПГ, как снайпер. Снайпер ведет себя, как ниндзя в засаде. Повар умудряется сварить ужин и высунуться с просьбой постоять часовым у заставы. Сержант офицерские обязанности выполняет. Каптер старшину заменил играючи. Пять связистов сами готовы систему на шести участках восстановить, чтоб прикрыть заставу с фронта, а это задача для полнокровной инженерно-саперной роты. Стрелки хвастаются, у кого самодельная разгрузка лучше. Пулеметчик носится с ПКМ, как с дитем малым. Дневальный нашел бычка, пасет лошадей, ремонтирует крытую конюшню и косится на второй пулемет на опорном, доит корову – ведро молока в день. Обложил свою каптерку в конюшне железными листами и сделал практически из нее дот. Клянчит гранаты у своих сослуживцев. Дежурный изучает днем устройство противопехотных мин по наставлению, которое откопал в обрушенной библиотеке. Один только я без талантов на заставе. Даже попасть не смог в бандита из своего автомата. Проблема у связистов – прячут изоленту, почти всю извели солдаты на спаренные магазины. А я переживал на стыке. А оно вон как.
– Ну, что «майор»? Откуда дровишки? – Санинструктор игнорирует мои вопросы и продолжает свой рассказ о майоре.
– У него жар сейчас уже начался, если я ему лекарство с антибиотиком вколю – он заснет. Вы его долго не трепайте, плохо ему очень. – На голове раненого лежит мокрое солдатское полотенце. Под кроватью стоят два пустых ведра. Еще одно ведро с розовой от крови водой стоит под столом, где разложены причиндалы нашего костолома от Гиппократа, которые накрыты куском простыни. От стола несет хлоркой и обеззараживающими растворами. Зато тут свежо. Стекол-то – нет ни одного.
– Инструктор, – оживает майор, – выйди, мне с лейтенантом один на один поговорить надо, – просит он. Инструктор смотрит на меня вопросительно. Майор для него не командир, я к этому приучил всех на заставе. Комендант, так тот просто дурел от этой моей выходки, когда приезжал на заставу с проверкой. Без моего одобрения он даже пообедать не мог. Повар тыкал в распорядок дня и дипломатично заявлял, что у него не готова пища.
Я киваю Чернышу, и он уходит. Перед дверью останавливается и говорит:
– Если ему хуже будет: я за дверью. – Дверь закрывается. Я слышу, как тяжело дышит майор. Сажусь перед ним на табурет и ставлю свой АКС между ног. Из второго магазина, на автомате, хищно выглядывают головки пуль с наконечниками, покрытыми красным лаком или краской. Вид патронов меня успокаивает. А вот лицо майора тревожит. Не так сильно, как выстрелы на левом, но беспокоит. Я вижу, как ему больно. Но что ж там у тебя, майор, такое важное, что ты терпишь, а санинструктора попросил выйти? А ведь он и время – это есть твоя последняя надежда, мужик.
– Лейтенант, тебя Зубков Олег зовут, правильно! – не спрашивает, а утверждает он. Я немного удивляюсь. И жду пояснений. Даже отмытое лицо этого человека, назвавшего себя майором, мне незнакомо.
– Я-то Зубков, а ты кто такой? Откуда взялся? – подтверждаю я и атакую его вопросами. Мне недосуг играть в секреты с пришлым, пусть даже и спасенным раненым. Меня тревожка и заслон дожидаются. И непонятки на левом серьезные.
– Не спеши, лейтенант, и не обижайся, – с трудом говорит раненый, – покажи документы, если не трудно? А? – просит он. – Ты ведь их в левом кармане носишь и номер офицерский. Очень тебя прошу, не откажи, лейтенант. Я же раненый, – убивает последним аргументом и своей наглостью перевязанный мужик. Я сначала сильно переживаю по этому поводу и еще пуще злюсь. Лицо мое наливается кровью от невысказанного мне прямо сомнения в моих словах. Со вздохом милосердия не к раненому, а к своему самолюбию и доброте я вынимаю офицерское удостоверение личности и даю в руку майору. Снимаю цепочку с шеи и держу так, чтоб он смог четко разглядеть номер на жетоне. Он начинает меня потихоньку напрягать, этот майор. Майор неуклюже листает мою офицерскую книжку одной рукой, сверяет фото с оригиналом, сидящим напротив, проверяет книжицу на подделку, сверяет даты, звание, названия, личный номер. Я закипаю внутри от такой откровенной проверки меня на вшивость и бдительность и уже хочу вежливо послать его на три веселые буквы, сославшись на занятость на моем левом, как Саид в фильме про «Белое солнце пустыни».
«Стреляли у меня на левом», – так и хочется сказать ему и уйти, матерясь сквозь зубы на свою славянскую любовь к ближнему.
– Извини, лейтенант, за мою проверку и недоверчивость, – говорит раненый и протягивает мне трясущейся рукой мое удостоверение личности, – не знаю, кому верить и служба у меня такая. Из окружной контрразведки я. Майор Бобко Геннадий Петрович. – Вот уж не было печали, так контрразведку черти подослали. – Ты, лейтенант, меня выслушай, а потом сам решай, не боец я теперь. Мне минут двадцать надо, чтоб тебе все рассказать. Ты тревожку не держи под окнами. Если обстановка позволяет, то поставь задачу своему заму – он у тебя парень бойкий, разберется. – Мной не командуют, но, подвесив мой интеллект на крючок любопытства, руководят и ведут к решению, которое нужно, но которое я приму как бы сам, теша свою командирскую гордость своей самостоятельностью. Я отправляю тревожку на левый «13–14» в секрет. Назначаю состав ТРГ на ночь из оставшихся солдат и усиливаю НП до трех человек.
– Боря, меня нет полчаса, – говорю я Цуприку и оставляю его старшим по нашему гарнизону.
Санинструктор озабоченно качает головой, ко-гда я снова вхожу в нашу санчасть, и выходит.
– Лейтенант, ты знаешь, что такое ГЛОНАСС? – ошарашивает меня вопросом майор. Я поджимаю губы и отвечаю:
– Система, аналогичная американскому Джи-Пи-Эс, только работает паршиво и никому на фиг не нужна. – Мой ответ, соответствующий общему мнению, вызывает улыбку у майора. Он хочет засмеяться от такого определения, но вместо этого кашляет. Каждый вдох и выдох для него проблема. Но ему смешно от моего поверхностного знания предмета, навеянного нашими же собственными СМИ.
