Александр Баунов - Миф тесен
Чавес и журналисты
Чавес не любил журналистов гораздо больше Путина. Журналисты в Латинской Америке принадлежат к среднему классу, который был Чавесу врагом. Путин в значительной степени победил благодаря кампании в прессе, Чавес шел против шквального медийного огня. Он похож на Путина в том, что постепенно прибирал к рукам ТВ, но в стране почти до конца его жизни не было ни одной серьезной прочавесовской газеты.
Человек с цирковым именем Наполеон Браво встречает меня в гостиной своей виллы, набитой интеллектуальными безделушками. «Вообще-то, меня зовут Хосе Родригес. Но в латинской Америке все — Родригесы, так что с этим именем делать карьеру абсолютно невозможно». Еще недавно, в начале 2000-х, он вел самую популярную новостную аналитическую программу «24 часа» на крупнейшем частном канале Benedicion. В 2004-м ее закрыли. «Мы были одной из самых свободных в смысле прессы стран мира, — вспоминает Наполеон, — у нас был практически свободный доступ к любому министру и президенту».
При Чавесе порядки изменились. Зато Чавес открыл свою программу — «Алло, президент!», где раз в неделю в прямом эфире отвечал на звонки народа. «Когда он был в тюрьме, его мама приезжала ко мне и спала на этом диване. — Наполеон слегка подпрыгивает на диване. — Он думал поэтому, что вместо журналиста я буду его пиарщиком». Наполеон не стал пиарщиком. В 2002-м, в год античавесовского путча и потом отзывного референдума, Наполеон Браво провокационно сравнивал обещания Чавеса с реальностью. Чавес обещал: если через год на улицах останутся беспризорные дети, он усыновит их и сделает «детьми Республики». Наполеон приводил уличных детей к президентскому дворцу Мирафлорес и снимал, как их гнала оттуда охрана. Сначала завели несколько судебных дел на Наполеона Браво, потом на хозяина канала Густаво Сиснероса, потом полиция в масках ворвалась в офис канала и провела обыск, потом застрелили собаку Сиснероса. В 2004 году Сиснерос при посредничестве Джимми Картера встретился с Чавесом, они договорились изменить политику канала. Benedicion больше не нападает на Чавеса, программа «24 часа» давно закрыта, а Наполеон Браво ведет политическое ток-шоу на радио Union, пишет в газетах («радио, газеты и интернет Чавеса не очень интересуют»), а на другой радиостанции (Леониду Парфенову с революционным приветом) делает передачу о событиях второй половины XX века — год за годом, что было в политике, что носили, на что ходили в кино и кто возглавлял хит-парад.
Почему Венесуэла не Россия
Сравнивая Россию и Венесуэлу, надо помнить, что в Венесуэле не было уравнительного социализма. Совсем наоборот. Там была почти образцовая многопартийная демократия и рыночный капитализм. Рыночный капитализм давно сформировал там богатый и устоявшийся средний класс, который у нас начал только сейчас наклевываться. Эти высший и средний классы и были бенефициарами всех национальных богатств, рыночных и демократических свобод. Там уже полвека, даже век (а не лет пять — десять) есть рестораны, кафе, бутики и шопинг-моллы. Как в Европе. Но в отличие от Европы количество бедных не сокращалось, а росло, разрыв между средним классом и беднотой не уменьшался, а рос, и Венесуэла пришла к тому, к чему пришли все латиноамериканские страны: в одной стране жил не один, а два народа. Один принадлежит «первому» миру, живет практически, как народ одной из западных стран, даже лучше: ну какой университетский преподаватель в Западной Европе позволит себе прислугу, а в Латинской Америке — пожалуйста. Другой народ живет, как в худших из стран третьего мира, как в Индии, Африке, Афганистане: в самодельных домах, без стекол, воды, электричества, денег, медицинской помощи и образования. С какого-то момента пропасть стала непреодолимой, социальный лифт остановился окончательно. Случились погромы, уличные волнения и попытки переворотов. А потом народ выбрал Чавеса.
«Если мы хотим, чтобы победил наш кандидат, мы должны поддерживать его, как чависты — своего, — горевал бывший директор нефтяной монополии Эди Рамирес. — Но и это не главное. У нас на совести один общий грех, мы забыли про людей с холмов. Когда государственные школы испортились, лет 20 назад, мы забрали оттуда детей и отдали их в частные школы. Когда испортились больницы, мы записались в частные клиники. Когда в городе стало опасно, мы натянули проволоку под током и наняли охрану. Теперь страной правит Чавес. При нем средний класс ни на минуту не может забыть, как раньше, что кроме нас есть целая страна».
Чавес — разновидность диктатора-демократа. Он был похож на античного тирана, в строгом историческом значении этого слова, — популярного лидера плебса, который опирается на низы и таким образом борется со своими конкурентами в верхах. Это диктатор-тиран — tyrannos в древнегреческом смысле: я с народом против аристократии, буржуазии и продавшейся им интеллигенции. Такому выборы даже нужны. Но, судя по тому, что мы видим в сегодняшней Венесуэле, они только мешают преемнику Чавеса, водителю автобуса Николасу Мадуро, который пришел к власти без выборов, на волне скорби по ушедшему команданте.
ФРАНЦИСК. НОВЫЙ ПАПА, НОВЫЕ ВРЕМЕНА ДЛЯ ЦЕРКВИ
В главной католической святыне Аргентины, соборе Нуэстра-Сеньора в Лухане под Буэнос-Айресом, меня больше всего удивили бездомные собаки, спокойно спавшие возле колонн под готическими нефами базилики, прямо во время мессы. Их никто не гонял — ни священник, ни служки, ни прихожане. Такого я не встречал ни в Северной Америке, ни в Западной Европе с их сентиментальным культом домашних питомцев и шумными экологическими лобби. А тут гораздо более бедная, гораздо менее сознательная страна — никакой «зеленой» партии в парламенте, никаких воинствующих вегетарианцев, у людей сплошь и рядом нет еды и крыши над головой, церковь консервативнее европейской, а вот поди ж ты — собаки в кафедральном храме. А вы говорите, почему Франциск.
В Аргентине я понял, что церковные нововведения или просто невнимание к каким-то старым запретам может идти не от давления извне — потому что так модно, так теперь принято, иначе про нас плохо подумают, — а изнутри, от любви и смирения. Собственно, как это и должно быть в церкви. И такие новшества, порой самые радикальные, могут вполне сочетаться с консерватизмом.
Наш Франциск
Новое имя папы, Франциск, очень симпатично мне и, должно быть, симпатично всем, кто застал то время, когда русская церковь ассоциировалась не с казаками, архимандритами на джипах и православными пикетчицами, держащими плакаты со словами, которые не всякий светский человек произнесет даже с глазу на глаз, а с Александром Менем, Сергеем Аверинцевым и Оливье Клеманом. Франциск Ассизский, в честь которого назвал себя новый папа, для русского интеллигентного православного человека, заставшего эти времена, совершенно как родной. Это ведь и любимое эссе Честертона о Франциске в переводе прекрасной Наталии Трауберг, и разговор с волком и птицами из «Цветочков», и его же «Песнь о Солнце» в переводе Аверинцева.
Хвала тебе, Господи мой, за все твои творения,
Особливо же за достославного брата нашего Солнце...
Это был такой идеальный, такой очень нужный нам всем святой, который свидетельствовал о том, что хотели услышать прихожане тогдашней церкви, еще не окаменевшей в гордости за собственное православие: что вот и у них там тоже есть свои несомненные святые (потому что как же можно сомневаться в святости Франциска), а значит, мы с ними не так уж разделены. Нашего слушался медведь, а их — волк и птицы, как когда-то, во времена до разделения церкви, львы слушались наших общих святых, на западе — Иеронима, переводчика Библии на латынь, на востоке — отшельников вроде Герасима Иорданского. И значит, мы можем любить друг друга, а не выкатывать друг другу старые конфессиональные счета.
Все, кто застал русскую церковь в эту ее пору, наверное, полюбили нового папу за одно это его дорогое сердцу имя. А те, кто не застал, вряд ли поймут, за что его так вот сразу и полюбить.
Его предшественник, кардинал Ратцингер взял себе имя Бенедикт, которое до него носили пятнадцать пап, имя основателя западного общежительного монашества и автора монашеского устава. Это имя подчеркивало преемственность, традицию и дисциплину. Кардинал Бергольо выбрал имя, какого не носил до него ни один папа. Зато это имя святого Франциска, который в XIII веке (один из периодов расцвета Европы) проповедовал добровольную бедность церкви, простоту, был инициатором движения снизу, не без труда получившего одобрение церковного начальства, называл всех братьями и сестрами, даже птиц, и считал, что монахам надо не запираться в монастырях, а жить в миру, в городах и деревнях, рядом с обычными людьми. Не как все, но рядом со всеми, не превозносясь и не гордясь своим отличием.
